Денис Липатов

***


*    *    *
Мне кажется, я болен пустотой,
Не различаю шелеста и плача,
Но тишины черешневый настой,
В густые сумерки все звуки пряча,
Уже гудит настойчиво в ушах:
«Готовься к долгому зимовью»,
И сообщает, что не сказано в словах,
Артериальной и венозной кровью.
Ну то есть без посредников. Минуя. Напрямик.
Переводя всё то, на что был век растрачен,
В какой-то первобытный праязык,
Чей код, увы, уныло однозначен.
В неандертальскую какую-то латынь,
В какой-то кроманьонский русский,
В какой-то ископаемый янь-инь,
В какой-то истребляемый тунгусский,
В завинченные сплошь на горловых,
Гортанных, лающих, кричащих,
Не знающие слов живых,
Живых понятий не творящих.
Сквозь этот пласт – пещерный, земляной,
Пусть всё же бьётся, прорывается наружу
В ошмётках кашля голос твой живой,
Пусть возражает всё же в эту стужу:
Веди подсчёт успехов и потерь,
Переполняйся хмелем или страстью,
Но не мирись ни завтра, ни теперь
С могильною бесстыжей пастью!
Пусть будет всё, к чему бы ни привык,
Пусть будет сказано любое слово,
Пусть будет жив любой язык
От сложного до самого простого!
Не кипятись, поэт, остановись,
Не громозди словесные химеры,
Скажи гвоздика, успокойся, оглядись –
Есть мужества достойные примеры:
Осенний лес в древесной голытьбе
Философичнее, чем позднеримский стоик,
Не замечает перемен в судьбе
И дачных жизнерадостных построек.

*      *      *
Последние летние дни
Наполнены грустной тревогой.
За Волгою ночью огни
Зажгут над железной дорогой.

И тянут по ней поезда
Пугливые локомотивы
В игрушечные города,
Где счастливы или счастливы.

И думаешь: тоже туда,
Да чтоб никому ни словечка.
Так пели ещё: «В холода, в холода…»
Дарили на память колечко.

Вода утечёт, обмелеет река,
А мост над рекой обветшает.
Вернёшься на родину издалека,
А музыка – та же играет…

*    *    *
На старых улицах, что вскоре
Под корень будут снесены,
Ещё в случайном разговоре
Мне «фиты» с «ятями» слышны.

Как будто тени разночинцев
Ещё живут во флигелях,
Ругают истово мздоимцев
И спят в обнимку на углях.

А ночью серой в подворотне,
Где всяк дрожит своим добром,
Мелькнёт курьером преисподни
Святой безумец с топором.

И холодок по сердцу лижет,
Как будто взгляд из-за угла.
Таких как ты пройдох и выжиг,
Ничья душа здесь не ждала…

Трамвай машиною Уэллса
Меня поднимет на проспект,
Где город к празднику оделся
Огнями ёлок и комет.

И я не знаю, где я дома,
Куда забрёл, а где – живу,
И электричества соломой
Мне стелют неба синеву.

*    *    *
Эти суздальские зимы,
Это пенье куполов,
Как любовь невыразимы –
Сердца сказочный улов.

Так морозно, что, mien Liebe,
Сберегая звук в тепле,
Ты не русское спасибо,
А дзенкуе скажешь мне.

Безошибочное чувство
Дерзким сердцем узнаю –
Сопричастности искусства
И сотворчества всему:

Это я был звонкий зодчий,
Что по воздуху резцом
Выводил и дни и ночи,
Украшая изразцом,

Эти солнечные взвеси,
Колокольный этот звон,
Эти радужные церкви,
Взоры иверских мадонн!

Потому что нету века,
Ни пространства, ни имён:
Только в сердце человека
Сам узор запечатлён.



*    *    *
Мне воткнули в горло шило,
Мне сказали, что меня,
Не должно меня быть было,
Не должно – Меня! Меня!

Значит, равен я ошибке,
Мнимой лишь величине,
Катастрофе, смерчу, вспышке,
Лишь царапине в окне.

Разве я на свет родился,
Чтобы быть тебе чужим?
Чтобы вечно сторонился,
Никогда не смел к своим?

Или я оговорился?
И в помине нет своих?
Всё придумал, всем приснился,
Словно дождь – к утру затих.

Знаешь, это всё прекрасно,
Даже несколько бодрит,
Когда жизнь тебе так ясно
Вдруг о смерти говорит.

Персональное сиротство
И всемирное родство
Вдруг заспорят за отцовство,
Вдруг подарят естество.

Только будет всё с овчинку,
Даже тянет повторить
Вслед за каждою травинкой –
«Не должно тебя здесь быть…»