Виталий Молчанов

Чашка. Стихотворения


***
От рифмы к рифме – мимо рва
В конце строки и ям цезуры,
Бегут цепочками слова –
«Матросовы» на амбразуры
Злой бездуховности моей,
Русскоязычия и лени.
Любил я с молодых бровей
Метафоричностью солений
Заесть бурлящую бурду –
Коктейль из Бродского и Лорки,
Что лил в глаза на зависть рту
До самых тайных недр подкорки.
Частенько снился мне Эзоп
И сандалетом жал на жало:
«Кодируй, дурень, каждый троп,
Животных на земле немало.
Иначе – пифий не копти,
Ты со скалы не будешь сброшен
И не взлетишь в конце пути
По чресла в почве, грязный ошень».
(Вот так с акцентом и сказал.
Hе веришь мне, cпроси у грека).
Я жало жалкое поджал,
Чтоб в гаде видеть человека.

СЕРДЕЧКИ

Послушай, как ветер шумит в растревоженной роще.
Поникла трава – не то, чтобы спит, но не ропщет.
Ему, прохиндею, примчаться б опять к ней на ложе,
Примять посильнее… А, может, обнять и взъерошить.

Варила Маруся картошку в нетопленой печке.
Тоскливо дурёхе, рисует на стенке сердечки.
Усато одно, а другое – тшедушно, белёсо:
– Эх, друг мой Ванюша, приеду я в город без спроса.

Пешочком пройдусь до райцентра в блестящих галошах
Пятнадцать км, там усядусь на поезд хороший,
Где нет билетёра и мягко постелено сено.
Полсуток позора – и вот я, Венера из пены.

Ванюша, твой адрес запомнился мне слово в слово,
Послушай: «Москва, остановка метро – «Дурулёво», –
Кусая губу, прижимается ласково к печке
Ерошить траву, пожирая глазами сердечки…

–  Ветвями густыми от ветра не спрячешься, роща, –
Марусе обидно, желудок от голода сморщен.
Рисует упорно сердечкам ручонку в ручонке.
Она на четвёртом, исполнилось сорок девчонке.

«Не в каждый сосуд наливается разум до края», –
Вздыхает бабуся, холодную печь разжигая,
Сгребает золу… И теплеет Марусино сердце –
С иконы в углу смотрят ласково мама с младенцем.

ПРАВДА И ЛОЖЬ

Правда имеет собачьи клыки -
Вцепится крепко, сожмёт, не отпустит.
Ложь по-кошачьи коснётся руки:
«Мама нашла тебя, Саня, в капусте.
Аистов ждали во всех деревнях,
К нам в огород залетел самый смелый.
Бросил конвертик - теперь у меня
Чёрненький мальчик средь мальчиков белых.
Долго искала сыночка в ботве,
В луковых грядках, в картошке, в моркови…»
Тявкала Правда на радость молве:
- Надькин курчавый нерусский по крови.
«Школу закончишь - покинешь село,
В город подашься, поближе к наукам», -
Сладко мурлыкала Ложь. Ей назло
Правда в трубе завывала, как вьюга:
- Будут гонять тебя дети гурьбой,
Негром в глаза называть черножопым.
С ранних ногтей позабудешь покой,
Вечно дрожа, как бы кто не нахлопал.
Слёзы глотая, напишешь стихи,
Ректор столичный похвалит за это:
«Лучший на курсе! Как строчки легки!..»
Но поцелуешься с битой скинхеда.
"Маму бы с бабой Ариной позвать..." -
Скажешь одними глазами с подушки.
Белой простынкой накроют кровать.
Век двадцать первый. Неправда. Не Пушкин.


ЧАШКА


Щедро брошена на плеши с неба сахарная пудра,
Чай не мешан. Ходом пешим (то есть, спешенные в утро)
Мы попали в мегаполис – в чашку-склейку из осколков.
Кто ты, сердце моё Лоис, мавританская креолка?
Я хочу твои тамтамы, маракасы, кастаньеты...
Серебрятся амальгамы глаз, в которых плачет лето….
Зреет яблочною кровью яркий герб на битой чашке,
Мы – чаинки: смогом, болью, кипятком, – как в каталажке
Пыткой, ласковым посулом – заливают чашку-клетку,
Сахар-порох сверху в дуло засыпают, Лоис-детка.
Молоком текут туманы, аммонийная селитра,
Небоскрёбы-истуканы, накипь – обращаем в титры,
В некрологи, строчки горя. Как глобально ликованье:
«Мы дробинки – антиволя, антибабочек порханье,
Антитеза, антируки, антигруди, античлены,
Антимир, чтоб мир от скуки – на колени, об колено!..»
Кто ты, cчастье моё Лоис? Две чаинки в битой чашке,
Мы взорвали мегаполис – без осечки, без промашки.

К списку номеров журнала «УРАЛ-ТРАНЗИТ» | К содержанию номера