Никита Миронов
У каждой жизни есть код. Стихотворения
посвящается Кириллу Пронину
лето пропело, а то
то ли еще будет, осень
сень-сеньков осенний сонно спросит
и ответишь словно оловянный
человек солдат пиши пропало
лопасти над пропастью во лжи
ложью все пропахло и попадало
крупными руками пожелтевшими
жухлыми трехтомниками блока
кладбище которому не пишут
…
удержи его этот шарик белый
на языке
это шарик жизни
перевернись на живот
на каждой шее на позвонке
звенит
у каждой жизни есть код
…
«к К.»
вода спускается вода вода вода
ужа не выловишь не выплюнешь кита
и печень выклюет не ворон не орел
какой-то пешеход что весел был с тобой
еще вчера вы трахали овцу
и вспоминали старую овцу
товарный вид спешащий приобресть
лбом бьющийся о каменную спесь
…
мочки, подушечки пальцев, все мягкое до иголки,
постыдно подставляется как земля самолетам
огульно за оградку могилы сплюнув
кино крутить назад давно ли мы недавно ль
судили виноград за слишком ранний завтрак
и суженным зрачком меня за деревом рассматривал
как снежный человек
то бурый постовой
…
везли меня к пруду оттуда к морю
водитель пьян цветы на кошельке
к воде родители везли меня глубокой
и к голубому берегу приставили виском
жетоны лиц разбросаны по набережной
песок в трусы в кармане ноты пачки
родители глубокое пустое
и горизонт как совокупность точек,
по кочкам я в лесу переносил златое
в горшочек из горшочка между прочим
глотая почки молодой акации
вглядываясь в голодающие холмы
и клубы дыма, вьющиеся над городом
когда в клубе меня поставили в дым
и попросили снять трусы -
посыпался песок,
а в душе было что-то такое густое
…
хором поют хороводы водят
доводы простые как хрустальная вата
в ушах, волосах, на ладонях
ходят колониями, тонут
штакетами, впитывают угольными фильтрами
углами квартир
углами узких/косых взглядов/лбов
свежим соком покосившихся перекрытий
крытым жильем в котором гроза назначает
первую встречу: секунда
надо поправить крышу сходить на землю
ровно лечь первым снегом на мертвую почву
и дышать пистолетом как хвост между речью
и пивом вливаемым внутривенно
золотое руно раскатать словно шифер
чтобы капая зазвучал как перкуссия
сорванный голос/топос под прутьями шерсти
обернутый в волосы аплодисментов
…
может встретишь меня завтра в шесть у спасских ворот
у трамвайных путей там где поезда сходят с рельс
где на своих усах он меня понесет
в долину папаратников адскую табачную смесь
трав врачующих душу капсулирующих тени яды
на конспиративных флэтах, в буднях столичного зонда,
да я давно на дне давно на дне потрясаю грязными
длинными волосами как вдруг водоросли расцвели так и завяли
везло ли мне когда листья на воде казались водолазами
собаки отцветут как городская пыль как небо и окно
как ты сейчас сидишь на берегу реки гранитные часы
перевернешь песок кусочками стекла расстрелянный лежит
лавирует с тремя кукушками в запасе как доктор инвалид
лежит не дышит в той траве врачующей невзгоды года на звезды
вдруг становятся похожи все так же все мерцают все будят
тени звуки прозрачные перила падения в руки твои
1
что свернувшись в калачик (и тело
за милое бледное; на балконе магнезия верба
гирлянда сургуч и вербатим)
ледяное, да в землю вскопавших лопатами падали деревом
и плодами что спелыми поле осыпали лепетом ли
утятами платными Леду-сладив улетев лебедями
2
оплетая все толстые шеи раскинувших пальцы и веер
все шарниры тиснёные бисером лаской ковались
корнеплодных как кофта почти шерстяного, а кроме
что вернуться к товарно-паскудным конвёртам обязан е2 ли
то корыстных вестей стойким запахом, слово обмену
золотая бумага, руно в-стол-отложенных-писем
не подлежит, то подлёдных морских акробатов и мемов
речевая гимнастика гендерных и подковёрных психий
вековое обманам не верит и ест еже-частно и лобик
толсто выбьет орнамент на коже и-его-русалима
еже-Вику и еже-Антона на карточный домик
променяет на соль короля-королеву с Олимпа
скинет Джокера с
корабля, пожелавшего бурю, что мглою
кроет домик картонный, изнанка которого дикой
3
тополей что ли вечных топорных кустарных иначе
листопад одиноких-коротких-сутулых-и-длинных: те
терновника силы и норм дармовой неудачи или
удочка зла то венками стрекавшая спинный
уловимый налёт соловьиного пения бдели
всё ли ветру доверив, не каждого проверяя
те ли ноты смешав стало каждого горло судачить и
тесноты обороты случились в каждой постели
4
завлекала господ тополиных пуховьих и прахом (заводским,
а зеркал, что не лишнее, скажем, в ладонях)
разбудильниктрещал и подушка тряслась махаоном
одним махом смахнула с подушки простое (на днях:
зебра, вербное, гребень, опал и пустая тетрадка
берега берегите а море оставьте омарам
каждый сам выбирает следить ли ему за решеткой
сексуальности клейна, уморой хайама омара
5
в каждый дом, где дионис ваяет каменья и точит
или, скажем, умерит поленья и пламенно топит
что полену с коленом встречаться увы не пристало
тело греем аполло, а космос волшебным кристаллом
аполлон разбивая апорию прочил иное,
будто справим все вирши отпетых к тунгусской метео-гидре,
где не бродят причудливые киногерои и кинозавры,
где каскад облаков крышу бога бокала не делает крытой
6
то что каждому станет по-своему скверно и пресно
мы разбавим студеную зимнюю пору, аминь и присно
а сидеть будет каждый в ритмично качающем кресле
только мыслям не будет покоя в тенистом
саду, что на теннисном корте ракетки
совладав с обаянием сетки, развесив кисти
совпадешь ли с тяжестью вещей клетки, удастся ли
из нее себя вымести, ее от себя очистить
а потом если вывернет наизнанку белее вёсел
и кара нательных штаммов себя с синих пор настигнет, ребро
в удалении от орла сбежит и все на тебя повесит
адамово яблоко язык человек-наместник
…
целовать поток лиц и
уцелеть
искал среди скал . имя / из камня / вырезал и вставил
искандер
сколотил рога / из высохшего алоэ / выставил за дверь
пурга разберется / кто человек кто зверь
глухой кашель "Michelle, ma belle"
внезапно намокло / и стало темным-тепло
бумажное имя не тонет / папье-Michelle
подставил пустой стакан / простой, как стекло
в него семь капель / жидкости едкой стекло
клонит в сон, голубь глуп, полуговорим
читаю: "В эти дни Петербург загадочным образом похож на летний утренний Рим."
тонет зоркое, грозит зонтом враг / говорим:
иван горький
максим грозный
***
в магазине спросил чек
у них есть правило среднего чека
поэтому продавец так злился
когда я внезапно уже совершив одну большую покупку решил докупить еще что-то за десять рублей
так и тут: правило среднего человека
…
я не могу ввести имя слепых
понятие памяти меня неизбежно уводит
от кубов и сфер
я не могу набрать его имя вслепую
понятие память меня неизбежно уводит
в сторону от кубов и шаров
к странному пластику исполненному его образом
этот ластик у меня в руке и я случайно стёр
эти кубы и шары в блокнот
линии тоже стираются, как клетки
брюки в клетку и клетка, как
контура стёрты мысли
я равнодушно стираю эти кубы и шары
в тетрадке линейки стираются как и клетки
остаются штаны в клетку и клетка как
конура затёртых мыслей
говорят с флешки в америке удаляют трижды
говорить с температурой вспышки в Америке три раза
удалить
особенно, когда речь заходит о детской порнографии
удалить
любовь это тоньше чем детское порно
удалить
махровое полотенце толще чем детское тело
to delete
его body орган свинца и бумаги
или любой орган олова металла звенящего любого слова
в слове любимый стираю все кроме первых трёх
букв добавляю -ой теперь
одним словом любимого стереть всё но первые три письма
добавить и сейчас
всё это как если бы это не звучало грубо
body из белой бумаги, которое ранее
превратилось из солёного пергамента в
пресный наждак
его тело из той же бумаги что раньше
когда еще чертили (черти)
ну и еще что-то еще такое вперемешку, если вдруг :
с чего начать все
трещит и качается воздух
дрожит от сравнений едва
получается хлопнуть по столу кулаком
но еда
приготовленная
без капельки * любви эта еда не насыщает
стою на каменной мостовой а рядом
ряженый постовой качается
над невой
маленькой синевой * маленькой снеговой
бьет в большой пороховой
вжик-вжик
кража не означается
влажная она проходит сквозь чай весной
вода распускается
входит в расствор в конвой
выплескивается младенцем и тайно вручается
врагам в ласковых майках купальный сезон
отрывайте словно билет
печальный городовой
ты застыл там в облацех над невой не нудист
и не ной
собрал всех по одному город-герой
сутул как посол сухой
хоть рот и соленой нет, пресной водой
Фаготу
ад это я это всего лишь звон цепи
цепи которой я прикован к телу, звону
металла, распушению перьев, росту
чисел, словам, которые ловлю
как рыболов, которого не греет
ни мех, ни свет фонарика, ни гаснущие
звезды, ни венера
и нет на свете фонаря древнее
чем воск застывшего необщего лица
и тления земного, незрячего
походка, охлаждение напитками
блуждающих комет и спутников земли
входящих в оглушающую орбиту, сферу
кривых зеркал, на улице разбитых
ныряй скорее, вынырнешь еще
быть может станет здесь теплее, сырость
канет в лету, расслабятся все мышцы,
облака над городом рассеятся и небо
представится тенетой
кладбищенских духов необщий аромат
подымет твои ноздри к свету к тени
небесный свод зардеется немой
и хромота излечится и где-то
над небом зазвучит тот самый
город молодой
лето пропело, а то
то ли еще будет, осень
сень-сеньков осенний сонно спросит
и ответишь словно оловянный
человек солдат пиши пропало
лопасти над пропастью во лжи
ложью все пропахло и попадало
крупными руками пожелтевшими
жухлыми трехтомниками блока
кладбище которому не пишут
…
удержи его этот шарик белый
на языке
это шарик жизни
перевернись на живот
на каждой шее на позвонке
звенит
у каждой жизни есть код
…
«к К.»
вода спускается вода вода вода
ужа не выловишь не выплюнешь кита
и печень выклюет не ворон не орел
какой-то пешеход что весел был с тобой
еще вчера вы трахали овцу
и вспоминали старую овцу
товарный вид спешащий приобресть
лбом бьющийся о каменную спесь
…
мочки, подушечки пальцев, все мягкое до иголки,
постыдно подставляется как земля самолетам
огульно за оградку могилы сплюнув
кино крутить назад давно ли мы недавно ль
судили виноград за слишком ранний завтрак
и суженным зрачком меня за деревом рассматривал
как снежный человек
то бурый постовой
…
везли меня к пруду оттуда к морю
водитель пьян цветы на кошельке
к воде родители везли меня глубокой
и к голубому берегу приставили виском
жетоны лиц разбросаны по набережной
песок в трусы в кармане ноты пачки
родители глубокое пустое
и горизонт как совокупность точек,
по кочкам я в лесу переносил златое
в горшочек из горшочка между прочим
глотая почки молодой акации
вглядываясь в голодающие холмы
и клубы дыма, вьющиеся над городом
когда в клубе меня поставили в дым
и попросили снять трусы -
посыпался песок,
а в душе было что-то такое густое
…
хором поют хороводы водят
доводы простые как хрустальная вата
в ушах, волосах, на ладонях
ходят колониями, тонут
штакетами, впитывают угольными фильтрами
углами квартир
углами узких/косых взглядов/лбов
свежим соком покосившихся перекрытий
крытым жильем в котором гроза назначает
первую встречу: секунда
надо поправить крышу сходить на землю
ровно лечь первым снегом на мертвую почву
и дышать пистолетом как хвост между речью
и пивом вливаемым внутривенно
золотое руно раскатать словно шифер
чтобы капая зазвучал как перкуссия
сорванный голос/топос под прутьями шерсти
обернутый в волосы аплодисментов
…
может встретишь меня завтра в шесть у спасских ворот
у трамвайных путей там где поезда сходят с рельс
где на своих усах он меня понесет
в долину папаратников адскую табачную смесь
трав врачующих душу капсулирующих тени яды
на конспиративных флэтах, в буднях столичного зонда,
да я давно на дне давно на дне потрясаю грязными
длинными волосами как вдруг водоросли расцвели так и завяли
везло ли мне когда листья на воде казались водолазами
собаки отцветут как городская пыль как небо и окно
как ты сейчас сидишь на берегу реки гранитные часы
перевернешь песок кусочками стекла расстрелянный лежит
лавирует с тремя кукушками в запасе как доктор инвалид
лежит не дышит в той траве врачующей невзгоды года на звезды
вдруг становятся похожи все так же все мерцают все будят
тени звуки прозрачные перила падения в руки твои
1
что свернувшись в калачик (и тело
за милое бледное; на балконе магнезия верба
гирлянда сургуч и вербатим)
ледяное, да в землю вскопавших лопатами падали деревом
и плодами что спелыми поле осыпали лепетом ли
утятами платными Леду-сладив улетев лебедями
2
оплетая все толстые шеи раскинувших пальцы и веер
все шарниры тиснёные бисером лаской ковались
корнеплодных как кофта почти шерстяного, а кроме
что вернуться к товарно-паскудным конвёртам обязан е2 ли
то корыстных вестей стойким запахом, слово обмену
золотая бумага, руно в-стол-отложенных-писем
не подлежит, то подлёдных морских акробатов и мемов
речевая гимнастика гендерных и подковёрных психий
вековое обманам не верит и ест еже-частно и лобик
толсто выбьет орнамент на коже и-его-русалима
еже-Вику и еже-Антона на карточный домик
променяет на соль короля-королеву с Олимпа
скинет Джокера с
корабля, пожелавшего бурю, что мглою
кроет домик картонный, изнанка которого дикой
3
тополей что ли вечных топорных кустарных иначе
листопад одиноких-коротких-сутулых-и-длинных: те
терновника силы и норм дармовой неудачи или
удочка зла то венками стрекавшая спинный
уловимый налёт соловьиного пения бдели
всё ли ветру доверив, не каждого проверяя
те ли ноты смешав стало каждого горло судачить и
тесноты обороты случились в каждой постели
4
завлекала господ тополиных пуховьих и прахом (заводским,
а зеркал, что не лишнее, скажем, в ладонях)
разбудильниктрещал и подушка тряслась махаоном
одним махом смахнула с подушки простое (на днях:
зебра, вербное, гребень, опал и пустая тетрадка
берега берегите а море оставьте омарам
каждый сам выбирает следить ли ему за решеткой
сексуальности клейна, уморой хайама омара
5
в каждый дом, где дионис ваяет каменья и точит
или, скажем, умерит поленья и пламенно топит
что полену с коленом встречаться увы не пристало
тело греем аполло, а космос волшебным кристаллом
аполлон разбивая апорию прочил иное,
будто справим все вирши отпетых к тунгусской метео-гидре,
где не бродят причудливые киногерои и кинозавры,
где каскад облаков крышу бога бокала не делает крытой
6
то что каждому станет по-своему скверно и пресно
мы разбавим студеную зимнюю пору, аминь и присно
а сидеть будет каждый в ритмично качающем кресле
только мыслям не будет покоя в тенистом
саду, что на теннисном корте ракетки
совладав с обаянием сетки, развесив кисти
совпадешь ли с тяжестью вещей клетки, удастся ли
из нее себя вымести, ее от себя очистить
а потом если вывернет наизнанку белее вёсел
и кара нательных штаммов себя с синих пор настигнет, ребро
в удалении от орла сбежит и все на тебя повесит
адамово яблоко язык человек-наместник
…
целовать поток лиц и
уцелеть
искал среди скал . имя / из камня / вырезал и вставил
искандер
сколотил рога / из высохшего алоэ / выставил за дверь
пурга разберется / кто человек кто зверь
глухой кашель "Michelle, ma belle"
внезапно намокло / и стало темным-тепло
бумажное имя не тонет / папье-Michelle
подставил пустой стакан / простой, как стекло
в него семь капель / жидкости едкой стекло
клонит в сон, голубь глуп, полуговорим
читаю: "В эти дни Петербург загадочным образом похож на летний утренний Рим."
тонет зоркое, грозит зонтом враг / говорим:
иван горький
максим грозный
***
в магазине спросил чек
у них есть правило среднего чека
поэтому продавец так злился
когда я внезапно уже совершив одну большую покупку решил докупить еще что-то за десять рублей
так и тут: правило среднего человека
…
я не могу ввести имя слепых
понятие памяти меня неизбежно уводит
от кубов и сфер
я не могу набрать его имя вслепую
понятие память меня неизбежно уводит
в сторону от кубов и шаров
к странному пластику исполненному его образом
этот ластик у меня в руке и я случайно стёр
эти кубы и шары в блокнот
линии тоже стираются, как клетки
брюки в клетку и клетка, как
контура стёрты мысли
я равнодушно стираю эти кубы и шары
в тетрадке линейки стираются как и клетки
остаются штаны в клетку и клетка как
конура затёртых мыслей
говорят с флешки в америке удаляют трижды
говорить с температурой вспышки в Америке три раза
удалить
особенно, когда речь заходит о детской порнографии
удалить
любовь это тоньше чем детское порно
удалить
махровое полотенце толще чем детское тело
to delete
его body орган свинца и бумаги
или любой орган олова металла звенящего любого слова
в слове любимый стираю все кроме первых трёх
букв добавляю -ой теперь
одним словом любимого стереть всё но первые три письма
добавить и сейчас
всё это как если бы это не звучало грубо
body из белой бумаги, которое ранее
превратилось из солёного пергамента в
пресный наждак
его тело из той же бумаги что раньше
когда еще чертили (черти)
ну и еще что-то еще такое вперемешку, если вдруг :
с чего начать все
трещит и качается воздух
дрожит от сравнений едва
получается хлопнуть по столу кулаком
но еда
приготовленная
без капельки * любви эта еда не насыщает
стою на каменной мостовой а рядом
ряженый постовой качается
над невой
маленькой синевой * маленькой снеговой
бьет в большой пороховой
вжик-вжик
кража не означается
влажная она проходит сквозь чай весной
вода распускается
входит в расствор в конвой
выплескивается младенцем и тайно вручается
врагам в ласковых майках купальный сезон
отрывайте словно билет
печальный городовой
ты застыл там в облацех над невой не нудист
и не ной
собрал всех по одному город-герой
сутул как посол сухой
хоть рот и соленой нет, пресной водой
Фаготу
ад это я это всего лишь звон цепи
цепи которой я прикован к телу, звону
металла, распушению перьев, росту
чисел, словам, которые ловлю
как рыболов, которого не греет
ни мех, ни свет фонарика, ни гаснущие
звезды, ни венера
и нет на свете фонаря древнее
чем воск застывшего необщего лица
и тления земного, незрячего
походка, охлаждение напитками
блуждающих комет и спутников земли
входящих в оглушающую орбиту, сферу
кривых зеркал, на улице разбитых
ныряй скорее, вынырнешь еще
быть может станет здесь теплее, сырость
канет в лету, расслабятся все мышцы,
облака над городом рассеятся и небо
представится тенетой
кладбищенских духов необщий аромат
подымет твои ноздри к свету к тени
небесный свод зардеется немой
и хромота излечится и где-то
над небом зазвучит тот самый
город молодой