Парадокс цветка: одно стихотворение Светы Литвак

Все имеет значение и не-значение в гармонии между ними
Основной тезис парадоксизма



ОДИН ЦВЕТОК

один цветок средь ядовитых плевел
хранит нектар, отравой напоён
его гнетёт могучий свежий ветер
сырой землёй он к небу наклонён

его весь день сосут шмели и пчёлы
суют в нутро настырно хоботки
он всем открыт, беспомощный и голый
лишь под дождём сжимая лепестки

он весь пунцов от сладострастной муки
щекочут муравьи, грызут жуки
в его корнях кладут личинок мухи
и оплетают листья пауки

увял цветок, природным циклам верен
его сгубила жизни полнота
и, засыхая, по ветру рассеял
наполненные силой семена



Света Литвак. Один цветок.
- Таганрог: «НЮАНС», 2010, 31 стр.


    Поле современной поэзии пестро и разнообразно. Профессиональным критикам, по понятным причинам, бывает трудно охватить весь спектр представителей этого литературного острова. О «поэтическом буме» начала нашего века было сказано и написано не раз. Качество поэзии – это отдельный вопрос, но то, что поэты у нас растут, как трава на альпийских лугах, и луга эти пестреют цветами на любой вкус,  – несомненный факт.
    Скромно и незаметно среди всего этого великолепия расцвел многолетний цветник, возделываемый Светой Литвак. Сборник ее называется «Один цветок», но  цветов там много, и различных оттенков…
     Сборник издан в Таганроге Ростовским отделением Союза российских писателей и представляет собой собрание избранных стихотворений г.
   Интерес Литвак к слову, ритму, рифме, форме, содержанию и фонике русского стиха последователен и глубок. Ее выступления не остаются незамеченными ни на одном поэтическом собрании, которые в Москве не редкость. Она участница нескольких Международных фестивалей поэзии, где с успехом представляет Россию.
   На одном из недавних выступлений поэт Дмитрий Плахов сказал Свете, спускающейся со сцены: «Какая Вы искусная поэтесса!» Московская литературная среда на похвалу скупа, оттого она особенно приятна. Существует также мнение по поводу публичных обнажений Литвак в рамках нескольких поэтических выступлений: «Что это за поэтесса, которая читает свои стихи голой?!» В пику этому мнению, пресекая нападки «московских пуритан», высказывается художник-график Нестор Поварнин, иллюстрирующий эротическую поэзию Литвак: «Принято считать, что поэзия – это обнажение души, т.е. автор, сочиняя стихи, обнажает себя перед своим читателем. На самом деле, стихами он себя одевает».
   Безусловно, Литвак давно обращает на себя внимание. И не только эпатажными выходками, перформансами и акциями, но и свежей оригинальной интонацией, четкими яркими образами.
   В своей короткой статье «Может ли критик попасть в то место, где поэт пишет стихи?», написанной в 2006 году, Литвак пишет: «Поэт осваивает неизвестные пространства (обозначим этим словом). Ставит вехи, открывает материки и маленькие точки мира. Читателю дана возможность последовать этим путём. Но вряд ли всякий попадёт туда, где поэт писал своё стихотворение. Вероятно, некоторые поэты ходят (не в дурном смысле) в одно и то же открывшееся им место. А некоторые попадают чёрт знает куда почти каждый раз. Это необыкновенно интересно».
  Заглавное стихотворение сборника «Один цветок» помещено на 16-ой странице. Оно удивило меня гремучей смесью смыслов, интонаций, эпичности и тональностью детскости, почти инфантилизма. Начинается с пушкинских аллюзий («Анчар»):

Один цветок средь ядовитых плевел
Хранит нектар, отравой напоен,
Его гнетет могучий свежий ветер,
Сырой землёй он к небу наклонен.


В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.

Но дальше Литвак отменяет книжную эпическую интонацию и формирует фольклорную песенную с помощью аллитерации «шмели и пчёлы», а  затем создает впечатление детскости и нарочитой несерьезности на уровне морфемы уменьшительно-ласкательным суффиксом в слове «хоботки»:

Его весь день сосут шмели и пчёлы,
Суют в нутро настырно хоботки, –

а в последующих двух строках для создания этого же впечатления применяет реминисценцию всем известного с ранних лет стихотворения Агнии Барто «Зайку бросила хозяйка». И одновременно во всей строфе звучит откровенный эротический мотив:

Он всем открыт, беспомощный и голый,
Лишь под дождём сжимая лепестки.

Такое странное наложение приемов неожиданно формирует смысловой образ по принципу «совмещение несовместимого», одного из главных канонов авангардного и новаторского искусства.
О смещении интонации «предупреждает» уже игра в стилистическую ошибку, парадоксальный «перевёртыш» – оксюморон «к небу наклонен», причем борьба с литературным штампом «тянется к небу» здесь не самоцель.
Далее эксперимент по смещению смысла продолжается, поскольку в третьем стихе эротический мотив проявляется чётче:

Он весь пунцов от сладострастной муки,
Щекочут муравьи, грызут жуки,
В его корнях кладут личинок мухи
И оплетают листья пауки.

Но последняя строфа возвращает нас к книжной эпической интонации, которая в первых двух строках представлена иронично за счёт сознательного предъявления литературного штампа – «увял цветок», а дальше иронический пафос также поддерживается контрастом стилистической окраски  двух глаголов «увянуть» и «сгубила»: первое – из сентиментального лексикона поэтов-романтиков Х1Х века – в сочетании с просторечным «сгубила».

Увял цветок, природным циклам верен,
Его сгубила жизни полнота...

В заключительных строчках иронический пафос плавно перетекает в аккорд жизнеутверждающего, вполне традиционного, узнаваемого финала:

И, засыхая, по ветру  рассеял
Наполненные силой семена.

В целом, эффект насмешки во всем стихотворении рожден в лексическими антиномиями:  «плевел», «хранит нектар», отравой напоен», «гнетет» – «сосут», «суют», «сладострастной муки» – «щекочут», «грызут».
Предметный образ-аллегория этого стихотворения – ядовитый цветок – передает размышления лирического героя о своём месте в жизни и неуютности современного мира. По сути, он переживает романтический конфликт несовместимости высоких страстей и окружающей действительности. Ядовитый цветок гибнет, он слаб пред временем и силами природы, но в финале нет указания на то, что его семена, развеянные ветром, та кже ядовиты, как и он сам. Они наполнены «силой», а не грозной, умертвляющей отравой.
В этом парадоксе и во многих других изобразительно-выразительных средствах поэзии Литвак реализуется девиз парадоксизма, одного из литературных направлений, основанного в Румынии писателем Флорентином Смарандаке в 1980-м году: «Все возможно, и невозможное тоже!»