Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Василий КиляковОб авторе: ... >>> |
Мария НаприенкоОб авторе: Родилась в Новосибирске 16 июня 1985 года. Окончила Литературный институт... >>> |
Геннадий РусаковОб авторе: Из семьи педагогов. Отец погиб на фронте в 1941, мать умерла в 1943... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Борис КутенковТающий прочеркНебесный фонарик Игорю и Полине Д. Только снег. Только музыка белого блуда. Тонкий утренний дым — низачем, ниоткуда. Только хрупкая память зимы. Высоко-высоко, за домами-горами твой небесный фонарик в полете сгорает и пикирует вниз, на холмы. Ты же помнишь, как было и пусто, и просто, как летело в ладони небесное просо, как мерцала дурацкая цель. А теперь — сто желаний исполнивший за день, подустав от забот об одном адресате, ты — в падении, в точке, в конце. Адресат выбывает из рамок, традиций. Ты не знаешь ни где он, ни — что ему снится, ни — куда дозвониться домой. Он живет по-иному, он — прочие люди. Умирает конверт на серебряном блюде с поистершейся ложной каймой. Покорившийся мертвенным снам снегопада, день отстиран от зимнего пота и чада. Скоро имя ему — тишина. Песня детства мелькнет меж стволов, как лисица. Завтра утром опять ничего не случится: друг уйдет. Отвернется жена. И пока ты сливаешься с музыкой блуда, к снам чужим примеряешься, ищешь маршруты в направленьи «всегда и везде», пламенея меж пальцев то ярче, то громче, — от тебя остается лишь тающий прочерк. Белый прочерк на черном листе. * * * забыть бы что-нибудь нарочно и под предлогом плыть туда где ночь подряд в окне барочном светилась дурочка-звезда она светилась и светила и грела словом на губах которое свободно было нам говорить шутя впотьмах а нынче нынче как ни целься не хватит пуль произнести в краю родном зашкалил цельсий и ни предлога ни звезды молись и лбом о стену бейся зверину-боль корми с руки алеет парус-компанейский у берега москвы-реки на нем вечерняя пивная что хочешь пей гуляй играй а он блаженный просит рая как будто есть на свете рай и можно снова все спокойно начать с нуля одной строкой как будто в чем-то или в ком-то хотя бы в чем-то есть покой * * * По ночам превращается память в чудной палимпсест: все, кто предан тебе, предстают на одном колесе испытанья, — а ты наблюдаешь, и зряч, и бессилен; ничего изменить не умеющий зреньем двойным, ты заранее знаешь, кто первым слетит, кто вторым. Все уйдут в никуда. Растворятся в сиянии синем. Видишь точно — в какую минуту, в котором году: отряхают песок, принимают за пафос беду, вереницей обид устремляются в росное утро; твой недавний собрат, помогавший в несенье креста, — и ему надоест постепенно твоя маета, и незрячей сестре — все, как ты, прозревающей мудро. Никого не щадит полый шар, отрывной календарь; никого еще нет — а от них уже нет и следа. Все начнется — и тут же кончается. Звездно и хрупко. Снежно кружит земля. По орбите плывет колесо. На ладони зимы засыпаешь — нелеп, невесом, вспоминая пророческий бред уходящего друга. Там, в обители мистика, — Библия с краю стола; в аскетической кухне — сиротский осколок стекла. Темнота, и юродство, и страсти по нежной Диане. Послезавтра уйдет колдовство — ни тебя, ни его. А потом обернешься — ни памяти нет, ничего: только зренье забрезжит — и тоже померкнет в тумане. * * * Враг мой — бойся меня, друг мой — не отрекайся от меня, нелюбимая — прости меня, любимая — люби меня... Песня Он бредет на кухню будто на костылях: соматически все окей, но внутри — на сломе. Привыкает быть на последних ролях: кушать подано (самому себе), крайний солдат в колонне. Дует на чай остывший — а впрочем, решает, нах: не вернется — и бог с ней, погрязну в делах, трудах, как моторчик, выживу на инерции, на приеме. Он включает в розетку радио, где царит попс-мотив, что всегда бодрил, но сегодня — мимо. Нарезает хлеб, как при ней, приводит в порядок быт. Убеждает себя: так правильно, так необходимо. Учится жить закусив губу, даже делать вид, будто не болит — но сердце-гранит хранит надпись «тут была N» — примету присутствия той, любимой. Будто вышла, покурит — и все путем. Но, похоже, не жди возвращений скорых. Враг давно не боится, грозит ножом, костерит и в жизни, и на lj-просторах. Одиночество — гость, озирающий разоренный дом: то фальшиво-сочувственно, то с зевком, а сейчас вот — злорадно, как после ссоры. Друг недавно отрекся, сказал — иди, чем далече, тем лучше, не строй иллюзий. Нелюбимых и преданных — пруд пруди: как понять, может, кто-то из них и любит. Допивая чай, на тетрадном листе черти вертикальную палочку в середи- -не минуса — графический признак плюса. И не ной — не в ковчеге еще, поди... Добреди до компьютера лучше — и-мэйл проверить. Там письмо пожилой метрессы — открой, прочти: «Ваши стихи талантливы, необыкновенны. И одно лишь — слабым толчком в груди: ваш герой, как моторчик инерции ни крути, несимпатичен. Ибо неоткровенен». Питерское мы наверно умрем но не раньше чем тот водоем чем вокзал чем баул чем пропахшая балтикой стрельна и разделим планиду на части дрянным стопарем как и жили раздельно на фонтанке на лиговском в чаячьем пенном аду где дойти до тебя нелегко а до смерти полшага пьяный мастер наколет мне слева тавро-пустоту там где сердце мешало и тогда засыпая светло у тебя на плече горячо прошепчу улыбаясь чужими губами ну прикинь как везет вообще повезло вообще не ограблен не ранен а что слева зияние фирменный знак пустоты это модно неплохо и лучше чем рана в повздошье так скажу и хотя сам себе не поверю но ты согласишься со вздохом |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |