Николай Алешков

Зачерпнув из реки небесной… Стихотворения


На Демидовой горе

С крутой горы на санках и на лыжах
не каждый был готов скатиться вниз.
— А на больших санях? — придумал Рыжий.
Мы поддержали Рыжего каприз.
— Внизу — обрыв!
— Метель сугробы лижет.
Удержимся за них, как за карниз...

Зимою сани лучше, чем телегу,
использовать мальчишкам для игры.
По льдистому укатанному снегу
на розвальнях с Демидовой горы
летели мы. И розвальни с разбегу
таранили оглоблями бугры...

Пусть мелюзга свои морозит сопли!
В сугроб влетаем с криками «Ура!» —
и нос разбит. Вкус крови слаще соли.
Визжат девчонки. Пляшет детвора...
Мы розвальни со сломанной оглоблей
оставили у конного двора,
где их и взяли. Кажется, вчера...


* * *

    о. Владимиру Гофману

В крещенский день как никогда
благословенна вся вода,
текущая по рекам.
Благословен весь мир Творцом,
небесным праведным Отцом
и Сыном — Человеком.

Небесный свет струит добро.
Январский снег, как серебро,
на солнышке бликует.
Я окунаюсь в полынью,
чтоб душу грешную свою
очистить — пусть ликует.

И пусть в купели ледяной
благословляются со мной
жена, и сын, и внуки.
Увидим, коль душа чиста,—
с Животворящего Креста
Спаситель тянет руки.

И греет паству вновь и вновь
Его вселенская любовь.
Не поздно и не рано
Он небесами воскрешён...

Весь православный мир крещён
водою Иордана.


Стихи о Насте

1.
Вновь соловьи голосят над Россиею.
Дождик по яблоням белым прошёл.
Солнышко яркое. Настя красивая.
Бабушка добрая. Всё — хорошо...
2.
Кто сказал, что любовь в опале?
Кто сказал, что мы духом пали?

Мы очнёмся и горы сдвинем.
Мы глаза от земли поднимем.

Град небесный узреют очи.
Благодатны в России ночи.

Каркать вороны не посмеют.
Наши снохи рожать умеют.

Моя внучка — Анастасия.
С ней рифмуется вся Россия!


Дважды два

О свободе толкуют много.
О свободе мечтает всяк.
Отрекись от себя, от Бога,
и — свободен... Иначе — как?

Будь ума у тебя палата,
будь ты круглый совсем дурак...
Одиночество — это плата
за свободу. Иначе — как?

Был, как ветер, вчера свободен
путешественник и моряк.
Где он ныне? Вернулся вроде
к миру, к людям. Иначе — как?

В одиночку тебе и вьюга
в снежном поле — смертельный враг.
Несвободны мы друг от друга
и от Бога. Иначе — как?


* * *
По морозцу, хрустя снежком,
через лес прохожу пешком.
Иней, как серебро седин,
с ёлок падает и осин.

Замечаю на склоне лет,
одолев не одну версту:
седина переходит в свет —
в абсолютную чистоту.


Привет, Москва!


    Москва! Как много в этом звуке...
          Александр Пушкин


Толпа. И сплошь чужие лица.
Бреду с поникшей головой.
Привет, нерусская столица,
когда-то бывшая Москвой!
Не узнаю тебя. Давно ли
всё так знакомо было тут?
Родными виделись до боли
Тверской бульвар, Литинститут.
Но труд поэта обесценен.
К кому взывать? Болеть о ком?
Застыли Пушкин и Есенин,
как чужестранцы, на Тверском.
Звонарь лихой, со смутным сердцем
пером ударивший в набат,
из-за ограды смотрит Герцен,
как будто в чём-то виноват...
Сверкает мраморная глыба,
сусальным золотом маня.
За храм Христа Москве спасибо,
но он помпезен для меня.
И я не буду здесь молиться —
душе в провинции светлей.
Ведь чем богаче ты, столица,
тем равнодушней и подлей
ко всей России, что веками,
страдая, мучаясь, любя,
несла за пазухой не камень —
последний грошик для тебя.
Нет и теперь душевной муки
за мать-Россию у Москвы...
Москва! Как мало в этом звуке
осталось русского. Увы...


Высокий порог


    Памяти Юрия Кузнецова

Ему, как попутчику, Слово вручил
идущий путём Христа —
душа воссияла в кромешной ночи,
поскольку была чиста.

Не хуже, не лучше — такой, какой есть,—
по древней родной земле
от предков потомкам небесную весть
понёс он, как луч во мгле.

О том, что посеешь, то и пожнёшь,
сказал непростую быль.
О нашей Отчизне подмётную ложь
развеял в веках, как пыль.

Сияющим Словом умел побеждать.
К победе его вело
небесное знамя твоё, благодать,
безродным врагам назло.

Не стало поэта. Высокий порог
пустует — поди, спроси...
И нету того, кто подняться бы смог
к порогу, на всей Руси.


Здесь


Правый берег, поросший лесом,
левый берег — цветущий луг.
Здесь крестьянским ржаным замесом
был я втянут в житейский круг.

От истока реки до устья
рыба плещется под волной.
Если вдуматься, каждый кустик
мне с рождения здесь родной.

Здесь отец мой всю жизнь трудился.
Здесь мой дом и моя родня.
«Где родился, там пригодился» —
эта присказка про меня...

Долго смерти ждать иль недолго —
здесь меня похоронят пусть!
Я по Каме впадаю в Волгу
и взлетаю на Млечный Путь.

Зачерпнув из реки небесной
благодати, увижу вдруг
правый берег, поросший лесом,
левый берег — цветущий луг.


* * *
Наверно, я впадаю в детство...
Хоть память рвётся, словно нить,
но как же хочется вглядеться
во всё, чего не возвратить!

В двенадцать лет я был подпасок.
Кнут бригадир доверил мне,
чтоб я учился без подсказок
держать порядок в табуне.

Вот по лугам вечерним кони
бредут чуть слышно. И верхом,
небрежно повод сжав в ладони,
я восседаю на Лихом.

Пуглив и дик ещё трёхлеток
каурой масти, и горяч.
Вспорхнёт пичуга между веток,
и он сорвётся с места вскачь.

И в этой скачке рвётся воздух,
и по дороге вдоль реки
летим — с полуторкой колхозной
во весь опор вперегонки...

Озёра плавятся в закате.
И запах трав, и вкус ухи!
Растут из этой благодати
мои негромкие стихи.

И если пристальней вглядеться
в судьбу свою и в жизнь свою,
я б навсегда остался в детстве,
как ангел в сказочном раю.


* * *
Понадеюсь, как встарь,
на звезду, на судьбу и на Бога.

На звезду, на судьбу и на Бога
понадеюсь — авось пронесёт.
Вновь летит под колёса дорога —
только жаль, что ямщик не поёт.

Понадеюсь — звезда не погаснет,
раньше срока упавши в жнивьё.
Я не знаю романса прекрасней,
чем старинный романс про неё.

Понадеюсь — судьба не обманет,
по тропинке меня проведёт
сквозь глухую чащобу в тумане
мимо гиблых вонючих болот.

Бог поможет к родному порогу
возвратиться — дождитесь вестей!
Я опять отправляюсь в дорогу,
чтоб подумать о жизни своей.


* * *
Стихи, ей-богу, удаются
и душу радуют мою...

Стихи всё реже издаются,
стихи совсем не продаются,
«поэтам деньги не даются».
Как соловей — за «так» пою.

Да! Божий дар всего дороже,
и я внимать ему готов.
Лишь об одном молю: о Боже,
избавь поэта от долгов.


* * *
Вот прошло наше времечко летнее.
Подари мне свиданье последнее.

Больше я ничего не прошу.
Память, словно песок, ворошу.

И горюю (смешной человек):
неужели разлука навек?


* * *
И я нагуливал тоску
вдали от женщины любимой.
Тоску укладывал в строку,
тоска была неутолимой.

Прощайте, посох и сума.
Домой вернуться есть причина.
Я без жены схожу с ума
и как поэт, и как мужчина.


* * *
В мае, в зелени листвы,
возле общежития
соловей (слыхали вы?)
пел в пылу наития.
Не в лесу, а посреди
города огромного,
где вчера прошли дожди,
и гудка паромного
не слыхать ещё с реки,
и река — под радугой...
Коменданту вопреки
я стою и радуюсь,
что не зря среди ветвей
яростно, неистово
соловьиху соловей
два часа высвистывал.
Два часа свистел и я...
Только ближе к вечеру
вышла милая моя:
— Больше делать нечего?


* * *
Издалека хоть взглядом
откликнись на ветру!
Тебя не будет рядом —
и я умру.

Умру. И вновь воскресну,
когда издалека
твоя пробьётся песня
сквозь все века.

К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера