Людмила Свирская

Соломинка последнего стиха

***

 

Расходятся, скрипя, дощечки у моста.

У мостика – мне скажется вернее.

Над Летой, как всегда, такая пустота,

Что задержаться хочется над нею.

На берег «тот» легко попасть со всех сторон,

Без ветки золотой – когда бы если…

На пенсию ушёл измученный Харон:

Возил туда-сюда. Баркас и треснул.

Застыли облака. Осенний ветер стих.

Под небом лишь свобода от печали.

Я здесь касаюсь всех: любимых и чужих,

И мёртвых от живых не отличаю.

 

 

***

 

Апрель был продолженьем февраля,

А май так неожиданен и кроток!

Когда в тартарары летит Земля,

Хрипящий Amen вытянув из глоток,

Когда последней кажется весна

На стоптанных обломках жизни прежней, –

Спасительная райская волна

Накатит под цветущею черешней.

Опавший лепесток, лизнув ладонь,

В траву сползёт тяжёлой каплей мутной…

 

Мчит в темноту надежды белый конь,

Теряющий подковы поминутно.

 

 

***

 

До магазина – и обратно.

На полчаса – и вновь домой,

Скрывая солнечные пятна

За дождевою бахромой.

Не пустота, не грусть, не скука.

Всё в строгих рамках бытия.

Уходит лето? Вот в чём штука:

Я ухожу из лета.

Я.

 

 

***

 

Ты проснёшься однажды с осенью в головах:

Юный твой ренессанс золотым увенчался барокко.

Осень – Пёрселл и Рубенс. А самое главное – Бах.

Чай с лимоном с утра или чашка ванильного мокко.

 

Ты привыкнешь. Поймёшь. Что барокко твоё – навсегда.

Утверждается осень приметами, звуками, снами.

Каждый день опадает листва, как большая беда,

Что случилась не с нами…

 

Закури и глотни – в старом термосе чай с имбирём,

Чтоб ненастью внутри не давать ни малейшего шанса…

Счастье – вовремя скрыться тихонечко за ноябрём

И с листвою смешаться.

 

 

***

 

Последний час июльской ночи тесной

С пятном на небе тающей звезды.

Творю своё бездрожжевое тесто,

Добавив соль и капельку воды.

Пока ночные грёзы в доме гаснут,

Царит недолгий утренний покой,

Пеку лепешку пресную на масле,

Слегка припорошённую мукой.

Я не люблю воздушность сладкой сдобы

И, как могу, всю жизнь творю сама

Свои стихи бездрожжевые, чтобы

Мне не сойти от голода с ума.

 

 

***

 

Ни денег, ни славы. Лишь двое детей-непосед.

На ужин – картошка с французской комедией в восемь.

Напрасно ругает жару возмущённый сосед:

Уже на подходе мадам пунктуальная – Осень.

 

Империя Лета! Как скоро ты рухнешь к ногам,

Шурша обречёнными листьями нощно и денно…

Но мне безразлично: назло и векам, и врагам

Своё лаконичное платье я гордо надену –

 

Пройду через парк, как сквозь толщу роскошных витрин,

Любуясь блестящей, чуть смуглой, родной черепицей…

А осень близка: непогода, тоска, аспирин…

Мне б сотней последней навек от неё откупиться.

 

 

***

 

Видно, время пришло такое: обманутых ожиданий.

Впрочем, если совсем по-честному, я уже ничего не жду.

Осень – это ехидна. Помаячила – и до свидания.

А зимы у нас не бывает. Она как экзотический какаду.

 

Я бы хотела уехать куда-нибудь на Мальдивы.

Просто сидеть под пальмой – среди таких же зевак и растяп.

Я не то чтобы думаю, что успею побыть счастливой

В этой короткой жизни. Просто побыть – хотя б.

 

Можете запрещать мне счастье, боги, премьер-министры

Или кто там ещё: моей жизни директора…

У меня есть стихи и дети. Это, конечно, мало и быстро.

С ними «завтра» бессмысленно – но, правда, очень греет «вчера».

 

Недавно мне приснилась берёзовая аллея

(А ведь сроду их не было здесь, в нашем местном раю).

Я как эта… Эдит Пиаф… «ни о чем не жалею»

И как эта… забыла… пишу себе и пою.

 

 

***

 

Ни единым облаком не хмурясь,

Замаячил мартовский денёк.

Я с тобою, кажется, рифмуюсь,

Хоть и многим это невдомёк.

Друг от друга нас не отпуская

И на половинки не деля,

Бьётся рифма – женская – мужская,

На которой держится земля.

 

 

***

 

Вчера панихида была по зиме.

Мы все её в путь провожали последний.

А следом шёл снег по уставшей земле –

Бездомный, в права не вступивший наследник.

Летели снежинки в весеннюю грязь,

Срывались со скользких натянутых веток…

Снег шёл торопливо, как будто боясь

Куда-то ещё опоздать напоследок.

 

 

***

 

Мы в карантине: ты и я.

Я на балконе, ты на фото.

Не изменилась жизнь моя

С момента твоего ухода.

И ощущенье, как в кино:

Сижу, смотрю и жду финала.

А ты ушёл давным-давно,

По руслам высохших каналов,

Свободен, дерзок – и один,

Ты вырвался из группы риска

Туда, где вечный карантин,

Откуда только к солнцу близко.

 

 

***

 

Билеты продаются в том окне –

Куда- то. А вернее, для чего-то.

И запертые наглухо ворота

Становятся податливее мне.

Там чей-то голос (только голоса

У нас ещё не заперты покуда)…

Он спрашивает, что я делать буду

В ближайшие два с четвертью часа.

Дышать. Бежать за солнцем, вдоль реки,

Постукивая термосом глинтвейна,

И трогать по пути благоговейно

Массивные висячие замки…

Приснится же такая чепуха!

Год двадцать первый. Третий день суровый.

На ощупь я бреду. И держит снова

Соломинка последнего стиха.

 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера