Ольга Андреева

Твои бездонные холсты

***

 

Проще пареной репы

и мыслей, распаренных зноем,

придорожной сурепки

и выбоин в рыхлом асфальте –

мы отравлены постмодернизмом

и новой войною,

но сегодня жара

ненадолго ослабила хватку.

 

Ночью падали звёзды –

к утру расцвели чернобривцы,

или бархатцы –

уху имперца претит украинский,

а цветам всё равно,

им дождаться бы влажного бриза,

в них пульсирует капелькой ртути

субстанция истин.

 

Мушмула, кипарисы

и тёзки мои олеандры,

осторожно втекает рассвет

сквозь раскрытые шлюзы,

это – рай, без притворства,

мы – изгнаны.

Мыслей меандры

жалко мечутся

в призрак империи, в призрак Союза…

 

Ладно, справимся,

будем дышать через раз, чай не баре,

инфантильно смеяться,

сливать всё, что дорого было,

власть – от бога, мозги – от лукавого,

правду – гитаре,

ты и впрямь виноват,

раз корёжит тебя от обиды.

 

С агрессивным «пожалуйста»

путь пробивая локтями,

это мутное время проходишь,

боясь замараться,

в вязком воздухе

твой суперджет не дрожит плоскостями –

только свет и листва,

как в июне на кладбище братском.

 

 

***

 

паук поймал локально в сеть

два блика в облаках

и с оловом сплавляя медь

спустился с потолка

в неоперившийся ковыль

черновика двора

упрятал свой геотекстиль

взрослеть и обмирать

 

и не спадает епанча

с покатого плеча

но лига дикого плюща

манит в неровен час

а стыдно только в первый раз

гляди ещё свежа

остекленевшая дыра

восьмого этажа

 

где окна прорезной резьбы

и племенной арбуз

но там пасётся чёрный бык

и я его боюсь

 

 

***

 

в апофегее карантина

созреет ясная картина

 

и с неба спустится молчанье

немое отвращенье к миру

увидим как мы измельчали

кого назначили в кумиры

 

за контрабанду пропаганды

насильно удаляют гланды

 

я не изображаю будду

сужу и да судима буду

 

полёт закольцевала плавно

мой бот сейчас в другом режиме

и скорректировала планы

на третью половину жизни

 

всё кончится святой еленой

и неснимаемой короной

система символов Вселенной

мощнее чем её законы

 

 

***

 

Когда на рыхлой штукатурке

просохнет первый свежий слой,

преображением фактуры

займутся мгла и небосклон,

и перламутровые птицы,

и призрак с трепетным лицом.

Суровый дом преобразится

и станет храмом – не дворцом.

 

Сквозь камень в призрачной вуали

на долгий век проступишь Ты –

в какой бы цвет ни грунтовали

Твои бездонные холсты.

 

 

***

 

Мороз мешает внятно говорить –

молчи и погружайся в белизну.

Что слово? То ли дело снегири –

смешно ему, когда я поскользнусь.

 

И невпопад обнявшись у реки,

друг в друге рады этим снегирям.

Целуешь воздух у моей щеки,

как будто из металла я и впрямь.

 

В единственном и двойственном числе

осваиваю космос языка

замёрзшего, оставившего след,

звенящего сквозь клинопись конька,

 

ажур мостов и макраме оград.

Хидраргирум – вода из серебра.

Молчать несложно, я же интроверт.

Мой инструмент расслышит этот свет

 

и на родной язык переведёт,

используя ему известный брод.

 

 

***

 

Сначала надо выйти в море

и осмотреться. Синий бриг,

тонуть устав, природе вторит,

смотри, что у него внутри,

какая боль, морзянка, блики,

какая хтонь и глубина.

Не останавливайся, двигай,

касайся эхолотом дна –

и резко вверх. Твоя кессонка

важнее бездны. Будь собой.

Все пораженья философски

ты принял, но – последний бой…

Да, в переполненном сосуде

нет места свежему ручью,

но победителя – не судят,

а проигравшего – не бьют.

 

Час пик, нацеленных друг в друга,

но – одноразовых, на час,

не суть. Нужна перезагрузка

звезды сомнительного счаст…

…И хаотичными рывками

подслеповатой стрекозы,

ни в чём судьбу не упрекая,

он канул в синь за облаками

и вырвал грешный свой язык.

 

 

***

 

От людей остались их глаза.

Всё под маской, только боль – наружу.

Бог им всё, что мог, уже сказал,

так себя нелепо обнаружил,

так спалился…

Много чересчур

нас у бога – страны, континенты…

Хватит невесомому лучу

палеолитической Венеры.

 

Нас легко по щелям распихав,

вырвется лавина на просторы –

интернет отключим от греха,

спрячемся и заглушим моторы,

и никто ни в чём не виноват –

не хватило нам подъёмной силы.

Лампочку, горящую в сто ватт,

выключили – светит некрасиво.

 

Кто всё время тут бормочет? Я?

Я, заткнись, не говори, а слушай!

Робок путь простого муравья,

и ему не выбраться наружу.

Я верну по описи – лови! –

малое во мне Твоё сиянье.

Приступ истерической любви

переходит в навык состраданья.

 

 

***

 

жук жужжал отражал

и летел и бежал

и сиял переливчато-синим

у него под крылом и темно и бело

и подборка по краю что иней

что о нём стрекоза

говорит за глаза

вы не слушайте

всё многотравье

в этом зеркале крыл

и текстуре коры

можжевеловой

тоже потрафил

 

 

***

 

Меня подхватит свет,

согреет лунный снег,

я сохраню тепло

до спелого сегодня

немыслимой зари,

когда её корвет

войдёт в моря из рек –

забыв меня у сходни.

 

Измятый целлофан

поверхности воды,

чудовище-метро,

досужие соседи,

ненужная инфа –

но в мягкий нежный дым

рифмуются цвета

физалиса и меди,

 

визгливой чайки плач

вдрызг разнесёт асфальт,

младенец закричит –

и всё начнёт с пелёнок.

Надену алый плащ –

теперь немного скальд,

и рухнет с плеч гора –

лишь ахнет изумлённо.

 

Злой волей изнутри погасят фонари,

останусь говорить – фигурой умолчанья.

 

Так после февралей приходят октябри

и сносят до конца здоровые начала.

 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера