Стихотворения

***

 

На пляже имени жары

нас доставали комары,

потом созрела мушмула

познания добра и зла,

 

стриптиз каштанов групповой –

внезапный, среди бела дня –

идёшь, рискуя головой,

а за рекой горит стерня,

 

мне позвонил болтливый дождь

о том, что завтра он придёт

и блажь земли повергнет в дрожь

до зеркала подземных вод,

 

на кухнях синих облаков

кипят котлы, гремит ведро

с парным домашним молоком

священных пальмовых коров.

 

 

О ПЕРЕИМЕНОВАНИЯХ

 

Я превращаюсь в шар,

Пепп Пеппович, привет.

Я тоже торможу,

но интернет – сильнее.

Смущается душа –

для Бога мёртвых нет,

но быть живым вполне

никто почти не смеет.

 

А Куршская коса – не Курская дуга,

и Кранц-Зеленоградск,

и Роминтская пуща –

на внутреннем витке спирали ДНК –

конвой брусчатых трасс,

топоним стерегущий.

 

Нам новая война меняет имена,

меняет соль и суть, подложку и основу,

и лишь Луна – полна, верна и влюблена,

оправдывает боль завравшегося слова.

 

И стынут в янтаре обломки, присмирев.

А нам не привыкать – в одной отдельно взятой.

Гора упала с плеч – нет жалости к горе.

Не оглянись, Орфей! – увидишь сорок пятый…

 

 

***

 

бесстрашным по зубам

разумным по пайку

надменным

чемодан вокзал европа

а воз и ныне там

и на моём веку

не будет нам

ни бури ни потопа

 

ни ноевых ковчегов революций

а только труд неравный до слезы

 

они над нами даже не смеются

а что смешного в блеянье козы

 

то хлопья то крупа

то пыль то колкий снег

вдоль строгих трасс

деревья ходят строем

обидно но – толпа

сомнений точка нет

влюблённости

в неяркого героя

 

стихи бездомны в электронной книге

им нужен том страница переплёт

 

мне нужен транс но без шизофрении

не компрене тошнит знобит пройдёт

 

веселие руси есть пити –

не тяну

работаю сиделкой

в интернете

не спят чтобы писать

читают чтоб уснуть

нас много

для вселенной мёртвых нету

 

они кричат любая власть от бога

поёжившись выстреливает зонт

и ромбик знака главная дорога

уже готовит новый эпизод

 

 

***

 

Русский носится в воздухе, можно ему не учить,

сам привьётся, и цепкие корни уже не отпустят,

ни приставки, ни суффиксы… Утро по-русски молчит,

обжигают горшки несвятые, и строки в капусте

 

вдруг находят. От ветра сосульки не в виде слезы –

а назло притяженью меняют углы поворота,

но уж если Господь хорошо мне подвесил язык –

не затем ли, чтоб голос отыскивал верную ноту.

 

Огород не проснулся, проснулся к нему интерес,

видно, скоро весна, учащенье диастол и систол.

Никаких тут чудес, хоть умри, никаких тут чудес

(да при чём тут Москва – я сейчас говорю о России).

 

Мне поставлен предел, окрик сверху, вердикт «неправа!»,

мне был сон – даже небо из пластика, чтоб неповадно.

Где без слов понимать перестанут – помогут слова

вспомнить всё, что казалось незыблемо и адекватно.

 

 

***

 

Аисты летают,

свесив ноги,

будто вышли в тапках,

ненадолго,

низко, так доверчиво,

тревоги –

ни малейшей,

мир и чувство долга,

чувство дома –

клянчат аистята,

червяков им тащит

да лягушек,

нежного

словесного салата

он не ест

и к рифме равнодушен,

 

не подвержен

массовым психозам.

Аист-аист,

принеси мне внука.

…По дрожащим

шарикам мимозы

край узнает,

щёлкающим звуком

позовёт подругу

на гнездовье –

за тринадцать тысяч

километров

вместе им…

Вы видели над Доном

влажный вечер,

в нём двоих бессмертных?

 

 

ОДНОКУРСНИКАМ

 

Из промёрзшего грунта,

носком сапога, как могли,

выбивали свеклу –

и швыряли трофей на подводу, –

да чего мы не делали в самые лучшие годы,

без усмешек срывая цветы на дорогах земли.

А дороги тогда были крепче,

и наш стройотряд

забивал костыли и

ворочал смолистые шпалы,

с упоением веря не в то, что вокруг говорят –

а в витальную радость, которая всё искупала.

 

Чайка, блин, Ливингстон

нам однажды махнула крылом –

и она не лгала, хоть и странным вираж оказался –

тут кому повезло да кого уж куда занесло –

мы наводим мосты через хаос,

выводим к вокзалам

лабиринты дорог – реконструкция в стиле хай так

началась с перестройки – что выстроили, непонятно,

но кому, как не нам, эти долгие вёрсты верстать,

отвечать за упругость и прочность в беде вероятной.

 

 

ГАЛАПАГОСЫ

 

Неси, пустая голова,

туда, где скалы-великаны

и черепахи-острова,

рождённые из недр вулкана,

где бирюзовая вода

размоет нити Ариадны,

гуляют славные стада

невиданных и ненаглядных,

 

где раздувает красный шар

самец-фрегат любви навстречу,

голуболапых олушат

кальмары учат делать свечку,

в прибоях радуги игра –

захватит дух, подбросит кверху…

Да, это черепаший рай,

и в нём не место человеку,

 

но я недолго. Заживёт

на шее поцелуй медузы,

отпустит в безмятежье вод

та судорога (или муза) –

и справлюсь о пути назад

у желтопузой игуаны,

она и проведёт в закат

по красным отмелям песчаным.

 

 

***

 

Акация прекрасно тяжела,

цвет повторяет гроздья альвеол,

глицинии заботы и тепла

стекают с неба, ласковый Эол

несёт в дома акациевый дух –

цветок раскрыл лилейные уста,

а ты – затеплил за полночь звезду?

А Фауста вторую часть – читал?

А был ли ты в опаловых горах?

 

То в жар, то в холод, то в вину, то в спесь –

так от себя устанешь – в сон и в страх –

счастливый и не помнит, кто он есть,

ты слишком сложен. Видишь, сотни люстр

зажгли меж крон. Вступление звучит,

а лодочный причал, по счастью, пуст,

и лесенкой вступают скрипачи,

 

прорвётся скрипка – сорная трава,

как ни трави,

как воздух, как вода,

как ни крути – она таки права,

Что по реке-то блёстками – слюда?

Сазаны растеряли чешую?

На доски пирса выйдем подышать,

я на живую нитку их сошью

отточенной иглой карандаша.

 

Не усложняй, не хнычь – живи в раю.