Ольга Ильницкая

Послезавтра проснусь навсегда

***

 

Ознобом моим содрогнулся.

Дарован на веки вечные.

Приспущены веки сиреневые

не-по-че-ло-вечь-и.

Руки – что стебель хрупкий

в изгиб перелитые ваз,

вовсе не-че-ло-вечь-и,

срезанные не раз.

Ирис – цветок полёта

из прошлого в никуда.

Каждому встречному – воля.

Срезавшему – судьба.

Стрелой, что всегда без цели,

целился, видно, в вечность.

Девочка, цвет сиреневый,

беспечности бесчеловечность.

 

 

***

 

Из недр моих смирительных рубашек

я извлекаю атомный реактор.

Но следует искать иной предмет.

Вот амулет – хрустальный обелиск.

Вот гибкий пласт неясного генеза.

Я не о том…

Из рукава составы,

как из тоннеля, с грузом выплывают.

Куда? К кому? Маршрут их неизвестен.

Я только эксперт по составу грузов.

А ты приходишь, рукава рубашки

завязываешь в узел отношений.

Безрезультатно.

Веществом заботы меня –

сияющей, летящею, смешливой

мгновенно возрождаешь,

добрый Боже!

 

 

***

 

…но, чувствуя неторопливость речи,

я знаю, вечность быстротечна:

вот это небо быстротечно.

И это море быстротечно. И эти горы и леса.

И этот дядя быстротечен. И эта юная краса.

Младенец. Древняя старуха.

Всё только судеб суета.

Как ощутить вновь постоянство

горы далёкой Фудзиямы?

А моря Черного пространство?

А мирового океана пульсацию в зрачке скворца?

 

 

***

 

1.

 

Мир нуждается в моих шагах.

Говорит: «Побыстрей, поспеши»!

Тороплюсь, отвечаю: «Уже»!

А вокруг меня ни души.

И слова повисают зря.

Только злые три чёрных осы

слушают меня.

Словно мухи эти осы жужжат.

Но как пчелы они хороши.

И они неподвижны.

Лежат и не жалят,

а горят золотым.

И душа моя горит

лишь о том золотом.

 

2.

 

Так умираю, не спеша понимая –

накренились небеса, наблюдают,

когда в последний раз

вздохнешь и позовёшь.

Когда ни разу не шагнуть ни за что.

Вот и всё.

 

3.

 

Стынет слово на губах,

убывает в високосную весну.

Я сегодня ещё засну.

Я и завтра ещё засну.

Послезавтра проснусь навсегда.

 

 

***

 

Из сада чьи-то голоса,

скрипят качели.

И две капустницы

в окно моё влетели.

Я режу лук и слёзы лью,

я суп варю.

А из-под яблони в саду

доносится – люблю.

Смотрю в окно, а за окном

тот райский сад,

где яблоки для любящих,

созрев, висят.

 

 

МАМЕ

 

Я сегодня печалюсь вдали

от заботы твоей и любви.

Голос тих и рука холодна,

но огнём пригрозила простуда.

Плачет ангела флейта, покуда

я стою, замерев, у окна.

Вспомни, мама, как мы были вместе,

когда думала ты, что одна:

я дышала с тобой наравне,

ты не знала ещё обо мне.

Шар светящийся в золоте сада –

поздней осени знак. Значит, надо

отлететь, затеряться с листвой…

Спой мне песню, усталая мама,

спой мне песню, прощаясь со мной.

Молча с ангелом рядом стоим,

как мне быть, мы давно знаем с ним.

 

 

***

 

восьмерка – бесконечности число

с небес на землю ливнями стекло,

где женщина взломала грудь мужчине

но не крылом, а остриём ребра

по негуманной, в общем-то, причине.

 

К списку номеров журнала «КАШТАНОВЫЙ ДОМ» | К содержанию номера