Будто пробуешь будущее

***

 

Ни имени в тебе, ни трубочки воздушной,

плыви промеж корней, не зная, чем они

продолжатся вверху, в среде пустой и чуждой,

не всякому по дну влачить златые дни

попущено судьбой, медлительные страсти

в здоровом полусне пускать на самотёк,

умело объедать губительные снасти

и к ночи замирать и вторить «с нами Бог»,

на илистый рассвет взирать, не понукая

ни к странностям себя, ни к глупостям других,

блаженный ход воды владеет плавниками,

умеренность души водой разводит стих.

Живи, премудрый рыб, холодными глазами

лови размытый свет бессмысленной зари

и тем, которых нет, о чём не знают сами,

шли вести о себе, пуская пузыри.

 

 

***

 

Клочья снега по зиме

свет оставленный земле

сам лишённый долгой жизни

то ли вязнет то ли виснет

кто-то сверху на метле

без музыки правит бал

тем не дал и тем не дал

озарений откровений

тут не гений там не гений

тот кропал и тот кропал

хор шуршит от подпевал

кто сумел давно умолк

в танце парой брат и волк

водят сложные фигуры

шуры-муры лица хмуры

управитель знает толк

каждый каждого жалеет

горкнет снег и свет желтеет

все от бала без ума

на земле зима, зима.

 

 

***

 

Ты суп ешь, будто пробуешь будущее,

смотришь поверху – получилось или добавить что-то ещё,

а мне, тонущему в метафизическом булщите,

не спастись, не выбраться – невдомёк, бедному, чего лишён.

Ты разглаживаешь складки, как прошлое избываешь,

складываешь бельё, и хочется верить в светлое завтра,

а у меня лишь слова, радостей и скорбей – слова лишь

да краешек не пойму чего, и тот облаками забран.

Мы проехали всё, где ещё живут,

и огоньки, если есть, не видны ни с этой руки, ни с этой,

дорогой режутся и расходятся, как по шву,

половинки целого, даже если обе – стороны света.

Ещё варится суп, ты готовишь с молитвой,

потом читаешь акафист,

просишь кого-то сподобить рая сладости,

а я тянусь, касаюсь глаз стрекозиных, тянусь и касаюсь,

боюсь высоты, и качается подо мной колченогий анапест.

 

 

***

 

Январь, а ночи так нежны

и так несут себя в подарок,

что мы среди гусей да галок

подобно им побуждены

куда-то звать, о чём-то петь,

галдеть, как две большие птицы,

крылами мокрыми трудиться

и никуда не улететь

от незамёрзшего пруда,

чей воздух – бывшая вода –

веселой сыростью навыпуск

дарует нам особый привкус

незавершённого труда,

и мы смеёмся, я и ты,

бежим и вторим птичьим звукам

и, всё на свете перепутав,

по-детски раскрываем рты.

Чудны, зима, дела твои –

уже под занавес, казалось,

как никогда не прикасалась

вдруг нежно пестуешь двоих

незасыпающих и ночь

им ворожишь не по сезону,

не замедляя время оно

и всё же пробуя помочь.

 

 

***

 

А мы не молчали мы тоже мычали

бессмысленной радугой в мыльном мочале

казённого дома где шайки да лейки

а ну-ка очкарик поддай-ка налей-ка

и мы поддували и мы поддавали

по тощим просторам вовсю бытовали

что дворником в жэке что сторожем в морге

мы были невидны как чёрные волги

как вороны чёрные были отдельны

топили в котельной и пили в котельной

корябали в столбик и жили ночами

кому-то читали на ком-то кончали

всегда неуместны ни нашим ни вашим

погрешностью в счёте поносом на марше

червивой смоковницей дыркой в породе

мы были такими что не были вроде

и больше не будем и некуда меньше

младой незнакомый неистовый сменщик

глядит выше леса не знает что просит

стоит подбоченясь и ссыт ветра против.

 

 

ИЗ ПОЭТОВ-РОМАНТИКОВ

 

Нам счастье выпало скорбеть

при свете бледном, свете дольнем

и слёзы лить, и песни петь

о чём не знаем, что не помним,

 

и нет, не надо знанья нам

убогой правды – нищей, голой,

пока Эоловы глаголы

ничьим не служат временам.

 

Когда в подъём, к стопе стопа,

ни шва, ни выдоха, ни стыка,

уходит новая музыка –

уже ни почва, ни судьба

 

и не слышны, и не важны,

как нарисованные земли

с какой угодно вышины –

она прощается со всеми.