Между летальным и витальным

***

 

Я во времени настоящем,

возмутительно ненастоящем,

лёгком, словно пивная пена, –

пузырьки, что лопнут мгновенно.

Люди, сделанные из картона,

(хоть и с кровью по-прежнему красной)

умирают без крика, без стона.

И не кажется смерть ужасной.

Я во времени настоящем,

 возмутительно ненастоящем.

Нет ни тяжести в нём, ни боли,

лишь щепоть иронической соли.

Всё серьёзное – лишь помеха.

Праздник похоти. Праздник смеха!

И когда становится жутко,

говорят: это только шутка!

 

 

***

 

Между абсурдным, но привычным,

и абсолютно неприличным,

между витальным и летальным,

желудочным и генитальным,

работой, что не пахнет потом,

и глуповатым анекдотом,

существованьем виртуальным,

политиканством карнавальным,

между обедом и уборной,

звонком пустячным, сплетней вздорной,

– между всем этим, между, между…

Попав сюда, оставь надежду.

 

 

***

 

Существо по прозвищу Пост

поднимается во весь рост,

но на ножках стоит едва.

Тяжела у него голова!

Шестерёнки вращаются в ней,

а в глазах – десять тысяч огней.

Нам уже не угнаться за ним!

Ну а имени нет. Аноним.

И, как волосы, мысли растут.

Чёрт ли? Робот? А может, шут?

Существо по прозвищу Пост,

своё туловище волоча,

произносит заздравный тост,

говорит:

– Погибай хохоча!

Ибо век такой, ибо век, –

умер бог, человек, субъект…

Умер этот, и умер тот.

А за ними – и  твой черёд.

Существо по прозвищу Пост,

отрубив  истории хвост,

превосходную вяжет петлю,

и болтается в полный рост.

На могилу его я плю…

 

 

ФУ, ТУРИСТЫ!

 

Оголтело толпы рыщут,

на святыни смотрят дерзко.

Все они чего-то ищут,

жизнь свою считая мерзкой.

Среди радостей мгновенных –

ищут ценностей нетленных!

Всё хотят увидеть сами!

И вытягивая выи,

всё пожрут они глазами

даже камни вековые.

Восхищенье, крики, стоны,

охи, ахи, ликованье.

Больше нету Парфенона –

съеден! Весь! До основанья!

На картины поглазеют, –

есть лишь экспонат в музее,

с подписью пустая рама.

А на месте Храма – яма.

И бегом бежишь за веком,

дышишь, кажется, со свистом.

Был когда-то человеком,

а теперь ты стал туристом.

Путешествуй, путешествуй!

и на все гляди в усердье,

и по этой жизни шествуй

от рождения до смерти.

 

 

ДИАЛОГ С ДОЦЕНТОМ

 

Я говорю доценту:

держитесь поближе к центру!

– Мы упразднили центр, –

бодро сказал доцент.

– Нет центра? Иду по краю.

А что за краем?

– Не знаю.

Быть может, ещё один край.

Но только не ад, и не рай.

…По ненадёжной, зыбкой

почве – идём с улыбкой.

Мир – безнадёжный хроник.

Звать бесполезно врача.

Так улыбайся, ироник, –

и умирай, хохоча. 

 

 

***

 

Всё относительно, всё относительно!

То, что с одной стороны отвратительно,

может, с другой стороны, и неплохо.

Этому учит нас наша эпоха.

Ценности сброшены с пьедестала,

в нашем сознанье всё зыбко и смутно.

Но если всё относительным стало,

лишь Относительное – абсолютно!

Где же начала найти и концы?

Как всё запутано глупо и дико!

Славные умненькие подлецы,

жизнь, что без страсти, без стона, без крика.

Так и живём, ничего не решив,

в судорожном бестолковом усердье.

– Как ты? – Да так. Относительно жив.

– Ну а чего – относительно? – Смерти.

 

 

***

 

Разъедает наши души рак.

Человек безумно одинок.

Сам своей и общей жизни враг,

ничего не оставляет впрок.

Где душевный золотой запас?

Оправдание – коль будет суд?

Что ответишь ты в последний час,

– ведь слова пустые не спасут?

Хоть один поступок – для души

соверши. И строчку запиши.

Смертную одолевая дрожь,

обнаружить бы последний грош,

слово отыскать в последний миг,

в миг, когда немеет твой язык.

 

 

***

 

Жизнь завели как часы, но наверно

время указывают неверно.

Вроде бы утро – а тьма непроглядна.

Но не крутить же стрелки обратно?

Сбились с пути. Тьма и в мыслях, и в душах.

Как нас удобства мягкие душат!

Спим – и боимся даже во сне

вдруг оказаться в завтрашнем дне.

Так напрягай воспалённые очи,

и вопрошай сторожей: сколько ночи?

Где оно, время – то, что не врёт,

и, словно солнце, с пути не сойдёт?

 

 

***

 

1.

 

Вот человек жил жизнью тяжкой,

как паровоз, пуская дым.

Вдруг тень легла – меж ним и чашкой,

меж ним – и что считал своим.

Откуда? Как всегда – оттуда.

Не ждёшь, и вдруг из-за спины

она с косой – чума, простуда.

Гляди же на клочок стены.

Утрачивают вещи цену.

Что заслоняли все предметы?

Незримое идёт на сцену

и, вопрошая, ждёт ответа.

 

2.

 

Пока считаю жизни дни я

и зёрна страха в землю сею,

погубит душу пневмония,

заполнив жидкостью трахеи.

Пока толчёмся у корыта

в своей коросте и корысти,

в тетради нотной позабыта

душа, что жаждет пианиста.

Господь, напомни нам хоть ноту,

а дальше мы продолжим сами,

изведав странную свободу,

взлетая в небо голосами.

Не нужно ни коня, ни царства.

Кто в этой битве побеждает?

Лишь горькой истины лекарство

от смерти душу пробуждает.

Она увидит мир иначе

от правды непомерной дозы.

О, пусть заплачет, слёзы пряча,

и любит этот мир сквозь слёзы.

 

 

***

 

Вот мы все вместе заперты в клетки.

Мойте, до одури мойте руки

и пожирайте свои котлетки,

и не умрите при этом от скуки.

Быть в одной комнате – невыносимо?

Это страшнее, чем Хиросима?

Были мы вроде бы вместе, но мимо,

мимо друг друга бежали трусцой.

Ну а теперь нам приказано: стой!

Вирусы эти, эти микробы –

сузили жизнь, застопорили, чтобы

мы призадумались – лучше ли в гробы?

Жить ли, как жили досель – невпопад?

Или иначе, полною мерой,

всё проживая – с любовью и верой,

жизнь возделывая, как сад?

 

 

***

 

Живёшь на карантине сонно,

существование влача.

А жизнь – заразна, беззаконна.

Она запретна без врача.

То терпеливо ждёт, то снова,

стучится. Не откроем дверь!

К ней – настоящей – не готовы…

Постой же…страшно… не теперь…

Летящей птицей на мгновенье

нам снится жизнь в прекрасном сне.

…И чуешь крыльев дуновенье

в нежданной страшной тишине.

 

 

***

 

Я умру. Ты умрёшь. Он умрёт.

Слышу отзвук странного звона!

Прежде, чем человек упадёт –

упадёт с человека корона.

Догадавшись, ладонью ударь

по лбу – в каплях последнего пота:

ну какой же природы ты Царь,

коль тебя убивает природа!

Завопи, как шекспировский Лир

в миг безумия или прозренья:

где звучащий сияющий мир

для теряющего слух и зренье?

Как велик человек! Как он мал!

Он в последнем усилии дышит.

…Слова «Жизнь» человек не сказал.

Говорит. Но уже – не услышат.