Тина Арсеньева

Баллады

СОЧЕЛЬНИК

 

1.

 

Клянусь Вам твердью гробовой доски,

Что страсть моя – шить бисером по шёлку,

Что ту же робость кажут угольки,

Зардевшись сквозь каминную решётку.

 

Гашу их, бросив вымокший венок,

В знак чести, что к любви однажды вхожа.

Клянусь, та шкура, что у Ваших ног,

Честней престола и вернее ложа.

 

Покинутое зеркало, и скрип

Ночных дерев, и тление сандала…

А днём лицо моё, как манускрипт,

Который ночью на столе видала.

 

Чуть свет войду я в спящий городок;

Соборный шпиль покажется мне сирым.

Но ангел мне шепнёт латынью строк,

Что он с моим беседовал вампиром.

 

2.

 

А когда я тебе прискучу

Простотою своею – так

Отягчает снежинка тучу,

А слепца веселит пятак, –

 

Ты не дашь рокового знака,

Пребывая в горних мирах

Древних книг твоих, – и, однако,

Я в ладонях почую прах,

 

В сердце – страх. Поспешу к собору,

Осторожно сниму засов,

Отгоняя молитвой свору

Чёрных мыслей – голодных псов,

 

Слыша в воздухе рёвы боен, –

Гляну: там, где восход горит,

Отрешённый крылатый воин

С занесённым мечом парит.

 

3.

 

Сегодня сговорились бесы,

И тьма настала до поры;

Паломники под звуки мессы

Зажгли тревожные костры.

 

Почти у самого портала

Остановили Вы коня;

Из драгоценного металла

Была возложена броня

 

На образ Девы: преклоненья

Пред чистотой – роскошный дар.

А я, сквозь пелену волненья,

Сквозь трепет огоньков и жар

 

Костров – гляжу: там в сене жёсток

Настил; там бесконечна ночь;

Там, в зябкой лжи небесных блёсток,

Родит Спасителя подросток –

И впредь ничем ей не помочь.

 

4.

 

Как быть с упорной ученицей,

Прилипчивой и злой:

Опять заложена страница

Эротовой стрелой!..

 

Виском к виску, – в час сокровенный,

Срываясь, как в галоп,

Над книгой боговдохновенной

Всё норовит – лоб в лоб!

 

И беспокойными глазами

Всё рыщет между строк,

Вдруг вдохновенными низами

Вещая, как пророк.

 

И взор, исполненный горенья,

О чём-то молит вновь…

Как быть, когда в ней нет смиренья,

А есть – одна любовь?..

 

5.

 

Глядит зима сквозь мокрые ресницы

На царствие своё:

Как на останках осени-царицы

Пирует вороньё.

 

А я линялой шалью грею плечи

В ознобе Рождества,

И в комнатах моих трепещут свечи,

Как жёлтая листва.

 

Но в сумраке глаза мои дичинкой

Пусть не пугают Вас:

Пирог румяный с яблочной начинкой

Любой отводит сглаз.

 

Дарить сегодня – Божье повеленье!

Итак – вина глоток, –

Гранатовые чётки: наставленье

Молитве, – и платок.

 

Намёк – на счастье уроните чашу! –

Под стать хоть королю.

Вот Вам обет: свой грех и слабость Вашу

Прилежно замолю.

 

Да что подарки, – суета мужская, –

И где Вам знать, мудрец,

Что маленькая ведьма городская

Упрячет в свой ларец.

 

6.

 

Ах, душа моя ныне,

Как огонь, весела,

Чтоб нетленной святыне

Догореть в ней дотла!

 

По сосновому лесу

На седьмую версту

Выйду, сдёрну завесу

И впущу пустоту

 

В сердце. Небо просторно –

Может быть, на беду.

На четыре на стороны

Я поклоны кладу.

 

На полынную, тминную

Землю – горсткой монет –

Ссыплю горстку каминную:

Дом, где нас уже нет.

 

Помяните же крестницу,

Эта память легка:

По верёвочной лестнице –

Босиком – в облака!

 

7.

 

Должно быть, полночь; ибо ветер смолк,

И твёрже стали губы, очи суше,

И стало слышно, как витают души,

Взыскующие с мира давний долг.

 

Мне прошлой ночью слышалось: «Пора!», –

А там, где, как вещали небылицы,

Пылает сердце, – там сквозит дыра;

Порою сквозь неё летают птицы.

 

Так не сумеют яд или кинжал.

Итак, на зов последовать готова.

Мне, слава Богу, мир не задолжал –

Ни злого, ни смешного, ни святого.

 

Дай мир душе. Мир. То есть – города

И веси; лики, лица и личины.

Опять взойдёт над городом звезда…

Вот только б не заплакать без причины.

 

 

РЕТРО-НОКТЮРНЫ

 

1.

 

Пронзительных стрижей скользящий крылопад

И чей-то смех внизу на остановке.

В синеющем окне воздушный акробат

Качается на тоненькой страховке:

 

Снуёт циркач-урод, тяжёлый крестовик,

Заткав окно страховочною сеткой.

Почтовый ящик пуст. Чернея, вечер сник.

В нём желтизны прямоугольник едкий,

 

Где, намертво вцепившись в свой канат,

Застыл неутомимый акробат.

 

2.

 

И тусклая тоска огней в слепом тумане

За шторою ночной.

И прямо у виска, в мятущейся мембране,

Далёкий голос твой:

 

Всплывёт – и пропадёт, – и загудит пространство, –

И вновь слышны едва –

Какой-то главной лжи лоскутное убранство –

Весёлые слова.

 

Свидетель-небосвод внимает суесловью,

Стеля версту к версте.

Ты, любящий меня неназванной любовью,

Смолкаешь в пустоте.

 

Мы добрые друзья, и всё у нас в порядке.

Вновь тихо и темно.

Сокрывшись в пустоте, вдвоём играем в прятки,

Но с чем, сказать грешно.

 

3.

 

В ночной квартире, в тихом свете бра,

Под фотокопией цветаевской улыбки,

Старинный спор – о сути зла, добра;

Как на ладони, ближнего ошибки

Ясны разумному в уютном свете бра.

 

И всевозможных классиков гора,

Которую премудрый одолеет;

И мысль неуспокоенная реет,

Как на одной струне, исчадье скрипки,

Пассаж, толпу разящий наповал.

 

Она: «Трагизм», – а я ей: «Карнавал».

 

Ох, поздно. Мне домой идти пора.

Она запрёт за мной входные двери

И кран откроет, тишине не веря,

И звякнет ложка ноткой серебра…

 

День кончен, перевёрнута страница.

И будет мысль о стены долго биться

В ночной квартире, в тихом свете бра.

 

4.

 

Став с разбегу, вслушайся скорей,

Горожанин, – вот твоё спасенье:

Белое крещендо фонарей

В горьковатом сумраке осеннем.

 

Рухнула незримая стена,

В пустоту обвалом убегая;

Над раскрытой бездною луна

Взмыла, ослепительно нагая.

 

Башенки в прозрачной пустоте

Замерли в почётном карауле;

Фонари-соперники, и те

Перед ней стальные шеи гнули.

 

И в такую оторопь ввела,

И такой беспамятно-нетленной

Предстоит луна, белым-бела,

Настежь распахнувшейся Вселенной.

 

В средоточье лунного огня

Мир всё чище, проще, невесомей.

Я стою и вижу: нет меня, –

Сквозь меня к луне уходят сонмы.

 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера