За откровенье в голосе поющих

ИМЯ

 

Меня хотели назвать Татьяной.

Меня хотели назвать Мариной.

У папы с мамой менялись планы

В тот год далёкий, почти старинный.

 

Дочурке месяц, уж срок немалый,

Но шли дебаты у них негладко.

И даже Зоей я чуть не стала –

Оригинально, свежо и кратко.

 

Но тут бабуля вмешалась резко:

– Довольно спорить, уймитесь, дети! –

Как старший в доме сказала веско. –

Быть ей Ириной. И я в ответе

 

За это имя – в нём мир и благо.

Как оказалось, в нём трепет лирный,

Порою робость, порой отвага,

И червь сомненья, совсем не мирный.

 

 

ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

 

Всё в прошлом уже, за туманом, за дымом, –

Как будто привиделось мне,

И рядом стоят нелюбимый с любимым,

И оба теперь наравне.

 

Когда говорили: «Проходит и это»,

Поверить никак не могла.

А вот ведь прошло, будто не было лета –

Того, где себя стерегла

 

От собственной воли рвануться к окошку

В ответ на любовную блажь

И – вниз, по-кошачьи, ведь женщина – кошка,

Подумаешь, пятый этаж…

 

Одно лишь меня удержать и сумело:

Не жизнь я хотела прожить,

А самое главное женское дело

В ней выполнить – сына родить.

 

И всё получилось, и всё состоялось,

И стало почти как у всех.

И я стихотворной строкой расписалась

За свой несодеянный грех.

 

 

***

 

Откуда стих? Из внутренних глубин.

Он так же с существом моим един,

Как слух и голос, сердце и душа.

Растёт в утробе, впитывать спеша

Всю гамму чувств, всю мыслей кутерьму.

И верю и не верю я ему.

Он кровь моя, а в ней обмана нет.

Но день пройдёт, дневной погаснет свет.

За ним другой, неведомый пока.

Вот так и стих – лишь гость издалека.

А что за дичь у гостя на уме,

То тайна есть, сокрытая во тьме.

 

 

***

 

Я всё же за мелодию стиха,

Не терпит слово звяканья и лязга.

Как нежность настоящая тиха,

Так ритм строки – не дьявольская пляска,

 

А отзвук той гармонии, что есть,

Что теплится ещё в небесных кущах.

Я всё же за божественную весть,

За откровенье в голосе поющих,

 

За ясный ум, за сердца детский пыл,

Объятого томительною дрожью.

И как бы жар потухший ни чадил,

Я всё же за неё, за искру Божью.

 

 

***

 

Не верьте поэту, не верьте,

Когда, подбирая слова,

Он будет о жизни и смерти

Воздушные ткать кружева.

 

В своём поэтическом раже

Он высших исполнится нег,

И вы не заметите даже,

Как кончился в нём человек.

 

Томимый диковинной речью,

Дрожащий, как в небе звезда,

Он глохнет к беде человечьей,

И только к своей – никогда.

 

Но если он скажет, что смерти

Знаком ему голос и вид,

Поверьте поэту, поверьте,

Он знает, о чём говорит.

 

 

***

 

О нет, не сразу нас засыплет снег,

На брег не в одночасье хлынут волны.

Когда уходят смыслы, человек

Ещё живёт, бессмыслицею полный.

 

Ещё существованьем занят он

И финиша не чувствует, бедняга.

Но пустоты глухой тягучий звон

Всё громче в нём, и жизненная влага

 

Уходит прочь. В нём нет уже тепла,

Поскольку душу смерть опустошила

И в ней, как птица хищная, свила

Себе гнездо и яйца отложила.

 

А он живёт. Он долго может жить

Бессмысленной пустою оболочкой.

И даже стихотворной может строчкой

В пространство пустоту свою излить.

 

Поклонники вручат ему цветы

И не поймут, уже пустые сами,

Что больше нет согласья с небесами,

Что тьма пришла в обличье пустоты.

 

 

***

 

Ощущение жизни слабеет.

– Отчего? Почему?

– То душа твоя тяжко болеет,

Погружаясь во тьму.

 

– Как же вызволить бедную душу,

Чем её исцелить?

– Надо жить, чистоты не нарушив,

И кого-то любить.

 

Хоть кого-то любить без оглядки,

Пуще жизни самой,

Чтобы душу отдать без остатка,

Ибо адскою тьмой

 

То берётся, что не отдаётся.

– Отдаю, отдаю!

Только смертная ночь подберётся –

Ей о жизни пою!

 

Выхожу на простор многоточий,

Исхожу из корней.

Только жизнь, ведь она всё короче,

Только ночь всё длинней.

 

 

***

 

Отчалить от берега – и в никуда,

По зову ничьей трубы.

Чтоб только не съела тебя среда,

Чтоб общей бежать судьбы.

 

Как всё изменилось – и берег чужд,

И чуждо на нём житьё.

– Стареешь, глупеешь и мелешь чушь.

А где же житьё – твоё?

 

– Да вот же оно – на семи ветрах,

В седых облаков гряде,

В подземных пещерах и на горах, –

Везде оно и нигде.

 

Но только не там, где стоит вода

И зыбка в трясине гать,

Где мёртвою хваткой берёт среда,

Чтоб душу твою забрать,

 

Язык твой прикончить и закопать

И волю твою сломить.

В зловонной воде только смерти ждать,

Ан нет, принуждают жить.

 

 

***

 

Не в том беда, что нет своих,

А в том, что и свои

Едва ль поймут, о чём твой стих,

Мучения твои.

Ведь даже зная, что к чему,

Эпохи чуя смрад,

Они привыкнут ко всему,

Поскольку жить хотят.

И скажут: ладно, что ж теперь…

И отойдут ко сну.

И только ты один, как зверь,

Всё воешь на луну.

 

 

***

 

Пламенный, стань умеренным,

Словно под ноль остриженным.

Чтобы не быть осмеянным,

Чтобы не быть униженным,

 

Сердце своё горячее

Спрячь подо льдом учтивости.

Не торопись с отдачею,

Толку в твоей ретивости…

 

Видишь, с кривой усмешкою

В Бога плюёт убожество?

Встань королём над пешкою,

Молча презри ничтожество.

 

Душу свою нетленную

Не выставляй пред варваром.

Чтоб уберечь бесценную

От бесовского варева,

 

В мир, что урчит утробою,

Выйди по кромке бритвенной,

Вооружась не злобою,

Но чистотой молитвенной.

 

 

***

 

Нет, жизнь ещё не кончила свой срок,

Ещё хрипит, у края бездны бьётся.

И с каждого взимается оброк,

И каждому по вере воздаётся.

И каждый остаётся при своём:

Слепец – при слепоте своей куриной,

При мерзости – мерзавец и при нём –

Весь род его, несметный и старинный.

При мудрости – мудрец: ему видней

Всё то, что от слепца сокрыто тьмою.

А ты, душа, – при свете божьих дней,

Отягощённых мукою земною.

 

 

***

 

Пока ещё чувствуешь что-то,

Пока ещё птицы поют,

И солнечный диск за работой,

И греет домашний уют,

Работай и ты понемногу

И веруй в закон бытия,

Пока ещё длится дорога,

Земная дорога твоя.

И радость, и грусть, и заботу

Прими, ни о чём не скорбя,

Пока ещё любишь кого-то

И кто-то, быть может, – тебя.