Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Валерия ЖароваОб авторе: Критик. Родилась в Петербурге в 1980 году. Работает в издательстве... >>> |
Галина ЖужговаОб авторе: (Галина Станиславовна Старицына) Родилась в 1973 году в городе Перми. Автор... >>> |
Петр ЖуравлёвОб авторе: Родился 3 мая 1947 года в дер. Покровка Аургазинского района БАССР. Окончил... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Елена ФроловаРежим полёта***
Этот запах прелых, упавших на землю листьев, Чуть прижаренных солнцем, уставшим от гулкого лета, Этот запах всегда янтарный, холодный, чистый. И ещё – горьковат, как проигранная вендетта.
Этот запах опять заставляет купить до Рима Или лучше Лондона билет с пересадкой в Вене. И тогда твоя жизнь становится неощутима, Как потерянный евро в хрусткой пачке размена
Где-то в Гэтвике. В сумке бутылка виски, Карамель в коробочке – пульками от пулемёта. Тот, кто будет писать мне вдогонку свои записки, Не дождётся. Я выключена. «Режим полёта».
***
Платаны Хайд-парка огромные, как руки Бога. Трогают зелёными пальцами низкое небо. Стая гусей, численностью палаты лордов, на дорожку присела по-русски и просит хлеба.
Вот и я, как эта стая, лечу по свету, всё ищу чего-то, вглядываюсь в чужие лица… Кажется, ничего лучше дороги и нету, но только домой хочется возвратиться.
***
За поворотом тихие сады, уютный домик, чайник со свистком, сверчок, прохлада, бархат лебеды и крошки хлеба мышке под столом.
За поворотом тоненький ручей от слив промытых в синеньком ведре, и пыльный пёс, и общий и ничей, оставленный не нами в сентябре.
За поворотом влажная гроза, пришедшая к нахмуренному дню, и девочка с косичками назад и пыльными ладошками к дождю.
За поворотом долгий, долгий день. И я смотрю в него который год, в грозу, в дождём прибитую сирень, в судьбу, к которой девочка идёт.
***
Помолись обо мне, развесёлая райская птица, в этом старом саду, где не собран, стоит виноград, где луна, как хурма, над горою в ночи золотится, где никто мне не друг, где никто мне не враг и не брат.
Где меня не найти никому, кроме дочки, которой снится мальчик с глазами черней, чем абхазская ночь. Помолитесь о ней, безмятежной, огромные горы, чтобы ей эту жизнь так легко, будто сон, превозмочь.
Потому, что не так и не с теми случаются встречи, и уходим не к тем, с кем хотелось идти по пути. Помолись же о нас, кипарисы качающий ветер, и ещё помолись, чтоб слова мне об этом найти,
чтоб сказать ей потом, здесь сложившей доверчиво руки у меня на груди и уснувшей в ночной тишине, что сильнее любви на земле этой только разлуки и дороги к любимым подобные долгой войне.
***
Мальчик еврейский играл на закате на скрипке. Он приезжал на лето к соседям на дачу. Я каждый вечер стояла в тени у калитки, Слушала, как его скрипка смеётся и плачет.
Бабушка говорила: «Глупая девка! Это ж евреи, а ты татарчонок раскосый…». Я убегала под абрикос на скамейку, Прятала слёзы в длинные чёрные косы.
Впрочем, купаясь на острове, что у речки, Были мы все одинаковые друг другу. Мальчик крутил из травы мне смешные колечки И надевал на пальцы на каждую руку.
Остров давно обмелел. Обрезаны косы. И где тот мальчик, где его нежная скрипка? Но иногда мне снится: под абрикосом Смотрю на колечки из трав и прячу улыбку.
***
Собака у моря пахнет солёной рыбой. Скормишь ей хачапур, погладишь по холке. И мы её забрать, конечно, могли бы, но собака сидит и сидит у моря. Осколки
зелёных бутылок обточены морем нежно. Посмотришь сквозь них на солнце – солнечный зайчик. Её забыли случайно, случайно, конечно, и как там теперь весёлый вихрастый мальчик?
Собака думает, смотрит в глаза кротко. А мы свои отводим, смотрим на волны… На горизонте плывёт старая лодка, такая старая, что не боится шторма.
Собака верит. Сезон давно закончен. Под лежаком у моря так сладко спится. Ген человечности, видно, давно заколочен, как чьё-то кафе на пляже с синею птицей.
***
Выдохни это лето из живота пчёлкою, бабочкой, мухою, стрекозой, развоплощенье которых есть пустота гулкого неба, сомкнутого над головой.
Выдохни это лето из живота, сдёрни, как будто бы пыльные шторы с окон, где остаётся осени лишь маета и незакрытой калитки не смазанный стон.
Выдохни это лето из живота синею жилкой, пульсирующей на виске, перед прыжком с голубого, как море, моста не на резинке – на тоненьком волоске.
***
Он знал, что любит она другого, но всё равно приезжал из Ростова, пряников привозил, цикория, всего такого, и никогда не говорил ни слова.
Когда ей особенно было хреново она писала ему: «Приезжай, Вова, лучше пораньше, на полшестого. А я приготовлю вкусного плова…».
Он знал, что есть у неё какой-то Вова, и что она убегает к нему снова и снова, пытается полюбить его, ищет слово, но любит его одного такого.
История эта совсем не нова, Бессмысленна она и бестолкова. Но если любовь всему основа – то я за Вову, за Вову, за Вову…
***
Она никогда не читала Грина, а он не отказывался от наследства. Но встреча была их неотвратима не потому, что жили они по соседству.
Он был проездом, пресыщен, в дурном угаре. Она торговала не корабликами, а любовью. И когда он снял её в пустующем баре это было просто, само собою,
что она повела его на яхту за скалами, старую, пахнувшую то ли солью, то ли слезами, и им всё время мешала какая-то книга со сказками, затёртая, с нарисованными алыми парусами.
От неудобства, совпавшего с одиночеством, холодом, они, обнявшись, под утро уснули мгновенно. И всходило тусклое зимнее солнце над городом, и смотрело на них, то ли сочувственно, то ли надменно.
***
Выдержка у любимого твоего вина никогда не будет больше, чем моя вина, даже если вырытая глубина для твоих сосудов давно равна глубине земного того ядра – нет прощения мне у одра.
До одра, конечно, ещё далеко, на губах не высохло молоко, но, хотя, я в том возрасте, где легко говорить о возрасте этом, ко всему привыкаешь и к мысли той, что однажды станешь земной корой.
И когда я стану земной корой, прорасту деревьями и травой, или камнем стану, потом стеной – не возникнет радуги надо мной. От того, что в жизни своей иной не должна, но всё же была с тобой.
Это «всё же» – как рыбе крючок в губу, как манящее сладостное табу, то, что делает из цариц рабу, и тавро это я уже не отскребу. И к тому, кто зарится «не на своё», прилетает в сад вороньё.
И когда меня в тот сад понесут, станут землю рыть и найдут сосуд, разобьют лопатой, вино прольют и «осанну» вороны запоют – остывающим сердцем проговорю: «За любовь ту – благодарю…».
***
Тайна, помноженная на дни, месяцы, годы, превращается в огромное математическое число. Маленький Мук отдаёт мне свои сапоги-скороходы, девушка с веслом отдаёт мне своё весло.
Они мне кричат: «Уплывай, улетай, убегай отсюда, не оглядывайся, эта тайна – плохая игра!». Я доедаю сыр с любимого нашего блюда, думая не о нашем завтра, а о нашем вчера.
Аленьким цветочком теплится в сердце надежда, но ты говоришь – вырывай её сразу же, на корню! А Вий говорит: «Поднимите тяжёлые вежды, дайте на дуру на эту я сам посмотрю».
А Маленький Принц говорит: «Хочешь, я выну барашка и спрячу тебя в коробочку, чтобы он не нашёл?!». Я смеюсь. Я люблю эти милые сказки, в них даже горе заканчивается хорошо.
А тайна на то и тайна… Тянется ниточка, снова плетёт из неё сеть у корыта старик. «Твоё молчание, – говорит он, – милая деточка, – это и есть самый страшный и долгий крик».
***
Недочитанной сказкой обрывается жизнь. А казалось, что завтра наступит счастье. Буратиний ключик в карман положи, Просто так, без сочувствия и участья.
Недоваренным варевом гаснет очаг. А казалось, что к вечеру будет ужин. Положи-ка хворост на тот верстак. Хотя здесь и верстак никому не нужен.
Над театром выцветут все флажки. Карабасья плётка – за три монеты. А шарманку старую отнеси к морю. Между зимой и летом.
К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |