Строганой стороной вниз

В одном еврейском местечке строили баню. И, представьте себе, почти построили; оставалось только пол настелить. Но тут возникли разногласия. Самые умные считали, что доски для пола нужно строгать, иначе можно занозить ногу. Другие, тоже самые умные, считали, что доски строгать нельзя, а то можно поскользнуться. Умные с умными договориться не могут. Разногласия переросли в конфликт, и в попытке разрешить спор евреи, как полагается, обратились к раввину. Что сделал раввин, чтобы не обижать ни ту, ни другую сторону? Как полагается раввину, он принял Соломоново решение:

–  Доски строгать, но класть строганой стороной вниз.

Этот старый анекдот почему-то всплыл у меня в памяти, и я во время обеденного перерыва рассказал его своему сотруднику и другу, глупому Зунику Ойвейбергу. Зуник, хоть и глупый, но по должности старше меня. Он ценный специалист.

Признаюсь без ложной скромности: рассказывать анекдоты я умею. Ради чего рассказывается анекдот? Ради последней, заключительной фразы. По-английски она называется punch line, ударная строка. Эту строку надо уметь подать. И вот, перед последней фразой я делаю небольшую паузу, как бы испытывая терпение слушателя, и выдаю: 

–  Доски строгать, но класть строганой стороной вниз.

 И замираю. И победно гляжу на Зуника, ожидая взрыва хохота. Но Ойвейберг не смеётся. Он тоже делает паузу, а потом говорит:

–  Слушай, а зачем строгать доски, если строганая сторона пойдёт вниз?

Сначала я растерялся. Но потом сообразил, что Зуник не понял анекдота, и пересказал его заново, с ещё большей экспрессией. И как евреи строили баню. И как они не могли решить спор. И как пошли к раввину. И как раввин придумал такой хитрый ответ, чтобы угодить обеим сторонам. И тут я опять выдаю:

–  Доски строгать, но класть строганой стороной вниз. Ну, как?

Зуник по-прежнему не смеётся. Он морщится и говорит с некоторым раздражением.  

– Это я уже слышал. Можешь не повторять. Я всё равно не понимаю, зачем надо строгать доски, если гладкая сторона пойдёт вниз. Может, ты что-то перепутал? 

–  Чего тут путать. Это же анекдот. Чтоб смешно было.

–  Не вижу ничего смешного, – говорит глупый Зуник. –  Какая разница, доска строганая или нет, если всё равно строганая сторона будет внизу? Чушь какая-то. Раввин что, дурак?

–  Может быть. То есть, нет, конечно, не дурак. Впрочем, я не знаю.  Не в этом дело. Хочешь, расскажу другой анекдот?

–  Подожди, – говорит Зуник. –  Из твоего анекдота явно получается, что раввин – дурак. Ты что, хочешь сказать, что все евреи дураки?

–  Ну что ты, Зуник, – говорю я как можно миролюбивее. – Я сам еврей. Давай, я тебе расскажу другой анекдот. 

– Не надо, – говорит Зуник. – Пора на рабочее место.

Он надевает пиджак и говорит глухо, не глядя в мою сторону:

– Я от тебя этого не ожидал.

На следующий день меня вызывает начальник отдела.

– Заходи, – говорит. – Закрой дверь. Садись, не бойся. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Ты для меня – прямо как брат. Или ещё хуже – как сын.

Закончив радостную увертюру, начальник погрустнел и говорит:

–  Мне поступил сигнал.

–  Какой сигнал?

–  Тревожный. Что ты проявляешь антисемитизм.

–  Понятно, – говорю я. – Сигнальщик ваш дурак. Шуток не понимает. Я ему старый еврейский анекдот рассказал. Хотите вам расскажу?

  –  Ни в коем случае! – пугается начальник. Ты знаешь, к чему это может привести? Сегодня ты рассказываешь еврейский анекдот, а завтра, не приведи Господь, расскажешь арабский. А это знаешь, как называется? Исламофобия. Это тебе не какой-нибудь невинный антисемитизм. За это знаешь, что бывает? 

–  Не знаю, но догадываюсь. 

–  Правильно догадываешься. 

–  Значит, про евреев можно?

–  Можно.

–  А про поляков?

–  На здоровье.

–  А про арабов нельзя?

–  Упаси, Боже! Они мусульмане.

–  Ну хорошо. А про негров?

У начальника от страха округляются глаза.

–  Ты с ума сошёл! – шипит он свистящим шепотом.

Он с грохотом вскакивает из-за стола и бросается к двери кабинета. Я испугался, подумал, что у него приступ расстройства желудка, но, к счастью, пронесло. То есть, наоборот. Это я в переносном смысле. Я хочу сказать – обошлось. Начальник выглядывает за дверь и, убедившись, что нас никто не подслушивает, возвращается на место. Я говорю:

–  С ума сошёл, потому что про негров можно, или потому что нельзя?

–  Замолчи! – кричит начальник. – Не смей произносить это слово!

–  Какое именно?

–  То самое!  На букву «эн». Не смей его даже думать!

–  А что тут такого? – искренне удивляюсь я. – Так называют чёрных…

–  Прекрати немедленно! – кричит начальник, багровея. – Это слово тоже нельзя произносить!

 –  А какое можно?

–  Сам должен знать! Надо говорить Африкан Американ. Можно просто: афроамериканец. Или афроамериканка. 

–  Понятно. И тогда про них можно рассказывать анекдоты?

–  Ни в коем случае! Это расизм!

–  А про латиноамериканцев можно?

–  Упаси, Боже! Это расизм!

–  А про китайцев? Или вообще про всех этих… ориенталс?

–  Это слово тоже нельзя произносить. Надо говорить «азиаты».

–  Ну, хорошо. Про них можно рассказывать анекдоты?

–  Про них точно не знаю, – со вздохом говорит начальник, немного успокоившись. – Наверно, можно. Смотря какой анекдот.

–  Ну вот, например, такой. По реке Хуанхэ плывут в джонке два китайца. Один другому говорит: послушай, Хаим… 

–  Ха-ха, – говорит начальник. – Это смешно. А тот что?      

–  А тот отвечает: я не Хаим, я Хозе…

У моего начальника снова начинают раздуваться ноздри, и лицо наливается цветом спелой малины.

–  Ты что, скотина, издеваешься надо мной?! – хрипит он. – Пошёл вон!

Я покорно поднимаюсь и выхожу из кабинета. Я не обижаюсь на своего начальника. Даже наоборот, я ему благодарен за повышение моей эрудиции. Конечно, по-английски я говорю плохо, а пишу ещё хуже, но зато теперь мой политкорректный язык обогатился чрезвычайно.  

В понедельник у нас, как обычно, производственное совещание. Мне предлагается доложить о состоянии текущего проекта. Я набираю в лёгкие побольше воздуха и радостно сообщаю:

–  Проект продвигается успешно благодаря беззаветному труду нашей дивёрситированной группы, в которую входят один афроамериканец, один латиноамериканец, один азиатец, один мусульманец и три белых…

Тут я запинаюсь и выжидательно смотрю на начальника.

–  Супремасиста, – подсказывает он.

–  И три белых супремасиста, – соглашаюсь я.

–  Привилегированных, – дополняет начальник.

–  Привилегированных, – повторяю я.

–  Правильно, молодец, – одобряет начальник. – Как у вас со сроками?

Я не успеваю ответить, как в разговор неожиданно влезает Зуник.

–  Со сроками плохо, – говорит он, не поддерживая моего политически корректного энтузиазма. – Нам не хватает людей, чтобы закончить проект в срок.

Начальник вопросительно смотрит на меня. Я молчу. Зуник дурак, но ему виднее.  Он старше меня по должности. Начальник говорит:

–  Хорошо, я переведу к вам в группу Джонсона.

–  Это кто? – говорит Зуник. – Этот толстый негр из третьего отдела? Мне он не нужен. Он же тупой, как полено. Там у них есть другой негр, не помню фамилии. Такой щуплый. Этого я могу взять.

Начальник наш бледнеет и на несколько минут теряет дар речи. 

–  Вы не должны так говорить, – наконец, выдавливает он. – Вы не должны произносить это слово.

–  Какое слово? – В голосе глупого Зуника нет ни малейшего оттенка политической зрелости. – Негра, что ли?  А как его называть, если он чёрный?

–  Я вам, кажется, объяснил, – говорит начальник, и я вижу, что его состояние приближается к обмороку. – Мы не можем допустить проявлений расизма в нашей компании!

–  Я понимаю, – говорит Зуник. – Пожалуйста, не волнуйтесь. Если тощего негра нельзя, тогда дайте мне этого… там у них есть один, то ли китаец, то ли малаец, в общем какой-то ориенталец. Он меня тоже устроит.

–  Совещание закончено, – говорит начальник, взглядом уничтожая Зуника. – Зайдите ко мне, Ойвейберг.

Во вторник я узнаю неожиданную новость, которую следовало ожидать: Зуник уволен по собственному желанию. В конце рабочего дня меня вызывает начальник. Он выглядит хмуро и говорит сухо:

–  С сегодняшнего дня ты будешь временно исполняющим обязанности руководителя группы. Насчёт зарплаты не беспокойся. Прибавки не будет...

–  Это почему же временно исполняющим? – обижаюсь я – Я, может, хочу исполнять постоянно. А если при этом зарплата изменится в сторону повышения, то это меня совершенно не пугает. 

–  Не заслужил ещё, – мрачно говорит начальник. – Кстати, откуда у тебя акцент?  Ты что, из Боснии?

–  Я из России.

–  Не годится, – вздыхает начальник. – Русские не считаются. 

–  Зато я прямой наследник Пушкина. Знаете, кто это?

–  Конечно, знаю. Какая-то русская знаменитость. То ли танцор, то ли хоккеист.

 –  Пушкин – великий русский поэт, – разъясняю я с чувством культурного превосходства. – И я его прямой пра-пра-пра-племянник..

–   Это хорошо, – одобряет начальник. – Ты, главное, смотри, с проектом не подведи. У тебя сроки. Можешь идти.

–  Между прочим, Пушкин был негр, – говорю я.

–  Что? – Начальник настораживается. – Ты хочешь сказать, что он был афроамериканец?

–  Ну да. Ещё какой!

–  Значит ты тоже немного… того… как бы афроамериканец?

–  Конечно. Типичный афроамериканец.

–  Скажите на милость! – удивляется начальник. – А по виду не скажешь.

–  Да, внешность вообще обманчива, – огорчаюсь я. – Меня вот всю жизнь почему-то за еврея принимают.

–  Не расстраивайся, – утешает начальник. – Главное – как ты сам про себя чувствуешь. Я тут подумал… Проект у тебя важный, ответственный. Будешь постоянно исполняющим руководителем группы. Нам нужны умные специалисты, как ты. Ну, и зарплату тебе, конечно, повысим, не беспокойся. Можешь идти. 

Я выхожу из кабинета начальника и с энтузиазмом приступаю к исполнению своих новых обязанностей. И меня одолевает гордость от своей значительности. Всё-таки хорошо быть умным. Мне жалко бедного глупого Зуника. Он так и не понял, почему доски надо класть строганой стороной вниз. 

Александр Матлин – инженер-строитель, специалист по морским сооружениям и портам. В этом качестве проработал бо­лее 30 лет в Америке, а до того ещё 15 лет в Москве, откуда уехал в 1974-м году.

Помимо инженерства, в СССР он занимался тем, что писал рассказы и фельетоны и печатал их, в основном, в журнале «Кроко­дил». В последние годы он печатается в сетевых журналах, в еже­недельнике «Панорама» (Лос-Анджелес) и других русскоязычных газе­тах и журналах Америки и Израиля.

В Москве в издательстве «Вагриус» вышла книга Матлина «На троих с ЦРУ» – полное собрание избранных рассказов и стихов. В ньюйоркском издательстве Mir Collection – рассказы 2 =1 на русском и английском.

       Постоянный автор журнала «Времена».