АНТОЛОГИЯ АНОНИМНОЙ ПОЭЗИИ

Стихотворение

Отзывы

1

Колобок

Унеси меня, лиса.
Ты не видишь, что ли,
замыкает полюса
от ресничной соли.

Заблудился, занемог
маменькин разведчик.
Преврати меня в замок
на воротах речи.

Где приставок тополя,
где глаголов корень,
где купается земля
в громе колоколен,

всякий светел, всяк спасён,
всякий безупречен.
Унеси меня, лисён.
Мне спасаться нечем.

Зинаида   Сюникаева:

Тёплое, доброе, лиричное   стихотворение. Возвращает в сказку. Оно – не об уходе от жизни, а о   возвращении к ней, к миру настоящих чувств, настоящей любви, настоящих слов.   Мир вокруг такой колючий, и часто хочется забраться в детство, в сказку, в   хорошее стихотворение, как под тёплое одеяло, свернуться калачиком и уснуть.

Евгений   Турманов:

Стихотворение   насыщено, с одной стороны, детскими сказочными мотивами, с другой –   филологическими и лингвистическими понятиями. Лирический герой хочет уйти из   надоевшей фольклорной действительности в рай приставок и частиц.

Но   есть ли внутренняя, неочевидная связь между сказкой и филологией? Не знаю.   Может быть, взломав замок на воротах речи, мы это поймём.

2

***

Хорошо на берегу времени. Вот –
по поверхности лодочкой белой луна плывёт. 
Ко мне подходят, болтаем о том - о сём, 
болтаем ногами в воде, понемногу пьём 
из этой реки, по которой скачут 
летучие рыбы знакомых имён. 
Вот «чехов» скачет, выгибает хребет, 
на «мандельштаме»

посекундно меняется цвет. 
Но всё-таки, разве жизнь жить - 
чтоб потом именем по воде шуршать? 
и зачем, при стремлении к прямоте, 
кругами бродить от воды – к воде? 
и о чём поют рыбы там, где?
– о красоте, – 
пробулькивает одна, 
на секунду вынырнувшая со дна.

Зинаида   Сюникаева:

Читаешь – и кажется, что ты плывёшь   по течению авторской речи, и вода уносит тебя всё дальше и дальше… Плывёшь,   беседуя с летучими рыбами, и не замечаешь, как незаметно выплываешь  в небеса.

Евгений   Турманов:

Рискованная попытка написать на   державинские темы полозковским размером. Вопрос в том, оправдан ли риск в   данном случае? Такой эксперимент требует не только мастерства, но и большого   жизненного опыта, умения широко и аргументировано разворачивать тему,   выдающейся мощи поэтического доказательства. Этого я в полной мере в данном   тексте не наблюдаю. Непонятно, почему в стихотворении упоминаются именно Чехов   и Мандельштам, а не другие писатели.

 Не хватает ёмкости, глубины, широты дыхания.   Автор, плывя по течению реки времён, боится взглянуть на её дно, предпочитая   плескаться на поверхности.

3

* * *

Было холодно, молодо, ясно.
Дети спали в господском снегу.
Хриплым голосом Абеля Ганса
Подзываю слугу.

Вас прадедушка в Англию выслал,
Не бавария, так кострома.
Сочиняю какие-то числа,
Пью винцо в синема…

И внезапную бонапартию,
Как простуду, тащу от реки,
Женераль, не лечите Россию
Мановеньем руки.

Вам чудские пожалятся немцы,
Чугунками по льдинам долбя —
Как птенца, принесли в полотенце
Крест, любя.
Все болтают пустые невестки,
Приживая детишек от слуг:
Княже Невский, погиб, княже Невский,
Кременчуг погорел, Кременчуг.

Ежли новые станут тевтоны
Есть глазами отеческий дым —
Менделеев, вложившись в патроны,
Ломоносова пустит по ним.

Зинаида   Сюникаева:

Так хорошо и жутко! В интонации   стиха – мужество, стоицизм, величественность жеста Ксеркса, приказывающего   выпороть море. Холодное, жёсткое, «зимнее» стихотворение. Внешний холод,   преодолеваемый внутренним жаром человека огненного нрава, судьбой   прикованного к снегам.  Бескрайние   снега, гигантский костёр и чёрный удушливый дым запечатанного в русские рифмы   отчаяния.

Евгений   Турманов:

Стихотворение свидетельствует о высокой   поэтическая культуре автора. На мой взгляд, одно из самых сильных в подборке.   Ассоциативный ряд, возникающий в сознаниии при чтении, очень обширен. Образы,   исторические параллели, воспоминания о прошлом и будущем, а за ними – холод   господского снега и холод Господних рук, в которые попала неприкаянная судьба   человеческая.

4

Переводи меня на свет,
на снег и воду.
Так паучок слюною лет
плетёт свободу.

Так улыбаются киты,
когда их будят.
Так персонажами Толстых
выходят в люди.

Переводи меня на слух.
Из школы в школу.
Так водят маленьких старух
за корвалолом.

Так замирает над гудком
автоответчик.
Переводи меня тайком 
на человечий.

Зинаида   Сюникаева:

Плетение словес, плетение свободы,   плетение солнечных кругов. Разрешение всех проблем, затаённое в отсутствии   явных вопросов. Примирение с жизнью, так и не понятой, но возлюбленной… Стихотворение-импрессия.   Стихотворение, сочиняющее себя на глазах читателя. Стихотворение – как глоток   воздуха среди нагромождения серых безликих словесных глыб современной   литературы. Или как обаятельная улыбка просыпающегося кита.

Евгений   Турманов:

Боюсь, что перед нами –   очередное филологическое стихотворение. Лёгкая литературная игра, за которой   ничего не стоит. Перевод с языка на язык. В этой вещи не хватает подлинной   глубины, драматизма, чего-то выстраданного, сокровенного. Только ритмика и   доверительная интонация стихотворения кажутся настоящими, живыми. А в целом –   на мой субъективный взгляд, просто эксперимент, удачный, но и только.

5

Грибоедов 

Хорошо в сторожке, тепло… не очень,

И придет-то кто, и за солью, что ли? —

За персидской сиренью, что сны и ночи

Источает сладость, лишая воли.

Кто придумал пленницу в палисаде

Полуголую выставить на смотрины?

На сосновой лежке собачьих свадеб

Розовей разломленной осетрины

И податливей тело царевны влажной.

Полдеревни в профиль стоит к сторожке.

Не своею — дремучей сосновой жаждой

Пребывает в сонной, тупой кормежке.

Но любою став отощавшей вещью,

Но травой сухой на краю куртины,

Эту горечь пряжную человечью

Грибоедовской безутешной Нины —

Что самшит, что сопутствующий олеандр

Обнимать до последнего слога стану.

За сирень персидскую, Александр! —

Соловьи в сирени сокроют тайну.

Соловьи — сплошь разбойники в   дикой роще,

Плоть от плоти ратники, тень от тени.

Отцветает родина, сердце ропщет —

В изумленье персов, перстах сирени.

Зинаида   Сюникаева:

Скромное очарование   разочарованности. Насыщение горечью отцветающей родины. Охота эту горечь пить   до дна, как в последний раз, – чтобы хоть какой-то осадок остался от этой   жизни… Сочувствуешь герою стиха, дышишь персидской сиренью,   соловьями-разбойниками, глубиной русской ночи, за которой открывается иная   глубина. Весенняя, опьяняющая болью до слёз, до кровавого пота   ГефсиманияВазир-Мухтара.

Евгений   Турманов:

Грибоедов – это тема, с которой   не каждый поэт справится. Здесь неизбежны Тынянов, Сергей Петров и ещё сотни   литературных призраков, отягощающих поэтическую ткань произведения. Поэтому   так велик риск создать нечто вторичное. Хотя тема, безусловно, в высшей   степени актуальная, приходящася «ко времени».

Несмотря на литературность темы   и богатую метафорическую насыщенность стиха, эта вещь не становится книжной,   замкнутой. Стихотворение подлинно трагическое, прочувствованное, злое и   жёсткое по-современному. Окна грибоедовскойсторожки распахиваются, и в них   врывается ветер нашего времени, а за ним – бури из будущего.

6

ИГРУШЕЧНАЯ   РЕАЛЬНОСТЬ

по резной   тропинке посерёдке льдин

на златой   цепочке месяц посиди

рукава   промочишь в дереве реки
солнечные плечи детские легки
безотцовым ранцем брошенным на крюк
добрым иностранцам указать на юг
помяни как солнце слитое с горой
долго вызревает над печной трубой
над трубой каминной звёздочка и ночь
на резной лошадке скачет скачет прочь

Зинаида   Сюникаева:

Детские воспоминания, поток   сознания ребёнка. Детство, лето, дача, открытые глаза, зелёные грядки с алой   земляникой, рука отца в твоей руке… Всё игрушечное, всё настоящее. Читаешь –   и солнышко медленно вызревает не только над печной трубой, но и в сердце.

Евгений   Турманов:

Хорошая поэтическая инфантильность.   Поэтический наговор, то, что сам себе бормочешь, ища пенсне или ключи – от   родины, от детства, от дома, где тебе хорошо. Говоришь, говоришь – как идёшь   вслепую, не видя, куда шагаешь, но зная, что тебя ведут именно туда, куда   надо – к себе, к первозданности, к правде.

7

***

такой ветер

как будто на   море

по воде русалки   идут

на вытянутых   руках несут свои хвосты

в знак   отсутствия зла
в нас нет угрозы
мы не замышляем обратной метаморфозы
давайте жить в мире
сварим уху
чтобы все были сыты
море проходит сквозь потаённое сито
и рыболовные снасти
нового поколения
приносят богатый улов
кожа убитой русалки
растертая до состояния её первых слов
способствует от головной боли и пищеварению

Зинаида   Сюникаева:

Русалка, которую пускают на уху,   – это такой же избитый образ, как добрый дракон, питающийся морковкой, или   баба-яга на реактивной ступе. (Давно уже сказано:«У Лукоморья дуб срубили,   русалку паспорта лишили – далее по списку».) Осовременивать сказки надо более   оригинально. А такой подход меня, извините, не трогает. Единственное, что я   могу об этой вещи сказать хорошего, – что я с идеей стихотворения полностью   согласна. А это значит, что ничего хорошего я здесь сказать не могу.

Евгений   Турманов:

Это стихотворение слишком легко,   чтобы быть глубоким. Оно, может быть, и искреннее, но неотработанное,   несозревшее. Ирония в конце слишком кощунственна, чтобы быть удачной. На мой   личный взгляд, по крайней мере.

8

МОНОЛОГ АУТСАЙДЕРШИ

 Я не вошла в тот круг. Я вне

его приязней, дружб. Я не

наследница. Оне

пируют без меня, а мне

лишь остается в глубине

забытой камбалой на дне

о пене размышлять, во сне

наперсника искать.  Блесне

не дадено торчать во мне.

И критикесса сквозь меня

холодным взором смотрит. Я

ей незнакома. Лишь родня

ко мне придет проститься, льня

к тому, что было мною, мня,

что делает добро, лия

попутно слезы и стоня,

(стеная, впрочем)... Ныла я

уж долго, время не ценя.

Итак, я не вошла в тот круг,

поскольку было недосуг

мне с ними водку пить. Супруг

не одобряет. Ни испуг

пред алкоголем и ни стук

соседей – не причины. Мук

я трезвости не знаю. Друг

не грел моих прохладных рук.

Скорей уж стирка да утюг.

Я круга – вне. Величина,

неведомая вам. Жена

инкогнито, я – глубина

немеренная, я – весна,

никем не взращена – одна,

всегда одна, одна, одна,

как звук зурны, сама зурна –

затерянная сторона.

Умру – поймете: вот те на!

Зинаида   Сюникаева:

Речь пожилой актрисы, написанная   специально для юбилейного бенефиса. Так и видишь: красный бархат кулис,   приторно-сладкий надоедливый запах театральной пыли, тишина и яркое зеркало в   гримёрке. И уютный разговор с самой собой.

Евгений   Турманов:

Слишком традиционно, слишком   рассудочно. Понятно, почему автор относит себя к аутсайдершам. Но в целом   вещь неплохо сделана – написано бойко, размер живой, рассказана правдивая   история. Аутсайдеры иногда талантливее лидеров. Единственное – не хватает   глубины дыхания, делающего стихотворение подлинно трагическим. Стихотворение,   предназначенное осмыслить и подвести итоги целой жизни, превращается в   изящный мадригал в изысканный поэтический альбом, созданный, чтобы пылиться в   почётном заточении на витрине провинциального литературного музея.

9

***

Если бы наверняка знать, 
из чего поэзия состоит, 
как шьют её так, что у строк нет шва, 
а ткань – невесомая. 
Подносишь к окну её, на просвет – 
а она – прозрачна, будто её и нет –
только рама, в которую вставлена синь,
и оттуда в меня смотрит бездна. 
И страшно, и голос во мне: «отвернись» 
но кажется, если я отвернусь, 
то сама исчезну.

Зинаида   Сюникаева:

Стих без единого шва, прозрачная   несотворённая ткань, лёгкая, как тюлевая занавеска на окне весенним вечером.   Блики солнца на полуотворённом оконном стекле. Пыль, пляшущая в золотом луче.   Внезапный порыв свежего ветра – пронизывает до лопаток… И чувство   нереальности себя и мира, нереальности, переходящей в бессмертие. Помните,   как когда-то:

– …Неужели я   настоящий

    И действительно смерть придёт?

Евгений   Турманов:

Изящное упражнение на заданную   тему. Нет ни одного слова, которое выбилось бы за пределы установленной   тематики. Всё так точно и хорошо сделано, что было бы плохо, если бы… если бы   не лёгкость и искренность интонации, делающие безупречную выстроенность стихотворения   естественной и непринуждённой. Если бы не интонация – было бы банальное   повторение избитых тем, скучное, как истина, и глупое, как совершенство.