Что во мне моего. Стихотворения

***

Что во мне моего и есть ли моё вообще. Мама 
учила выбирать одежду из натуральных тканей, 
папа – прощать людей 
за то, что они болваны. 
Дедушка твердил про добро и духовную силу, 
бабушка в ванной мне руки мыла, 
о том о сём бубнил из комнаты «Электрон». 
У меня три поросёнка, 
подвиги Айболита,  
пропущенные через какое-то личное сито,
сменившие очертания и размер – 
но зато

это только моё теперь.

***

Мертвецы смотрят на меня с книжных полок.
у Евтушенко натягиваются струны-скулы, 
у Ковальджи брови-вихры взметнулись. 
потому что были
города, вырастающие из художественной детали, 
голоса, обрастающие человеческим силуэтом. 
Остаются узоры души на витрине мира. 
До сих пор сверкает стекло отражённым светом.

***

Хрустальные глаза звезд над синими деревнями, 
троится оконная рама вагона, 
через моё лицо стелется линия горизонта, 
снег длится,

ночь длится,

жизнь длится. 
Человеческий силуэт, мелькающий в соснах, -
размером с отражение моего носа. 
Белые хлопья

летят сквозь раскладной столик.

Ложка звенит в стакане.

Люди сопят в вагоне.

Гудок рассекает время.

Сонная проводница подходит ко мне не спеша:

«Всё,– говорит, – выходите,

ваша».

***

Говори, говори – слова бурят изнутри 
дыру в голове – обнажают черепную кость, 
и будет тогда в мою кроличью нору 
стекать - кисель космоса, ягоды звезд, 
и будут потом виснут гроздьями с лоз, 
звёздная залежь космических гнёзд. 
Пока я молчу, голова – тюрьма. 
Зима. 
Тени ворон гаркают на кресте 
на лунный обмылок, плавающий в черноте. 
Хрущёвки и сталинки, 
вмерзающие в керамику,
хруст вязнущего в снегу валенка. 
Запах водки от пэтэушника, 
петляющего между бараками. 
Это всё тоже оттуда, из звёзд, из гнёзд - 
просто пока не нашедшее 
голов, 
ртов 
и пока 
не ставшее ягодами 
стихов.

***

Может быть, ничего и нет. 
Даже комнаты, в которой свет
из не зашторенного окна.
Ничего нет, кроме меня. 
Может, я не по снегу иду, 
а по облакам рыхлым бреду, 
блестящие вороны на лету
проглатывают хлебный мякиш.
– Страшно, – сама себе говорю, –
слишком уж белизна бела,
слишком заснеженность тяжела
за колеёй.
Может быть, эти глухие места ­­– 
мной оживлённая 
пустота?
И жизнь, оживлённая мной.
И если замёрзну — я ли умру 
или – в моей голове голоса
и образы выключатся, а я 
просто открою чужие глаза.