Ходит кругом звезда на цепи. Стихотворения

*  *  *

Стоят коралловые клены,

проспекта линия пряма,

и город кажется влюбленным

в свои высокие дома.

 

Народу осенью несладко,

и здесь обходится не без

полубезумия осадков,

косноязычия небес.

 

Листва стекает понемногу,

но не берет меня хандра,

мне хорошо — я верю в Бога,

в победу света и добра.

 

Кустарник птицами забанен,

он сверху кажется литым,

как будто лично мэр Собянин

листву покрасил золотым.

 

*  *  *

На утренней заре из дома выйдешь —

летят огни — привет аэрофлоту!

Я вижу самолет, а ты не видишь,

ты взял такси и едешь на работу.

 

Здесь быть могло три тысячи дерев, но

мешает дом с оранжевой стеною —

я наблюдаю это ежедневно,

когда иду дорогой окружною.

 

Я вижу столб, натянутый на провод,

и сильный тополь, тронутый стареньем,

я вижу корабли, и это повод

из ерунды собрать стихотворенье.

 

Чуть дальше стоэтажные массивы

увенчаны дешевой чебуречной;

я так тебя люблю, что даже ивы

склоняются от тяжести сердечной.

 

*  *  *

Тимуру, дворнику, известно:

ничто не вечно под луной —

ночами звезды отцветают

и пух летит над проходной;

ложатся под ноги частицы

светил, просыпанных с высот,

Тимур их бережно сгребает

и к бакам мусорным несет,

чтоб утром офисные люди

у входа выстроились в ряд,

за электронной сигаретой

обговорили все подряд —

что неприветливый охранник

за турникетами сидит,

что день расписан по минутам

и тачка куплена в кредит,

что собран мир неторопливо,

но есть ошибки в монтаже,

что он стареет и колеса

скрипят на каждом вираже.

 

*  *  *

За огородом чисто поле

луна покрыла, как зола,

звезда, знакомая до боли,

над хатой дедовой взошла.

 

А утром маленькое солнце

прогреет шторы на окне

и с ветром в комнату ворвется

дух запеканки на пшене.

 

Я босиком взлетаю в воздух,

бегу нечесаной во двор,

и стайка соек чернохвостых

взмывает тут же на забор.

 

А я за ними, и покуда

не вспоминают обо мне,

смотрю на дальнюю запруду,

на бабу Нюру на стерне,

 

на то, как дед несет посуду,

как по двору играет тень,

и свет, как маленькое чудо,

переживаю каждый день.

 

*  *  *

Под слоем тяжести рябина

согнулась где-нибудь в Твери,

снег — это прима-балерина,

что злую партию творит.

 

Блестит природная пучина

на шляпках зимних желудей,

снег — это первая причина

возникновения людей.

 

Готовит лыжи обыватель —

идут циклоны в Барнаул.

О, как же вовремя Создатель

снега на глобус натянул!

 

Линейкой Бога не измеришь,

он обозначен тут и там —

то станет тучей в атмосфере,

то скачет птицей по кустам.

 

*  *  *

Ходит кругом звезда на цепи,

отражаясь в низовьях фонтана;

выйдешь вечером хлеба купить —

и стоишь под огромным каштаном.

 

Ощущаешь, как мимо течет

по ветвям чудотворное что-то,

как внутри замедляется ход:

зимовать — непростая работа.

 

И любуешься, стоя во тьме,

как рябит городская прохлада,

как готовится лавка к зиме,

покрываясь жирком листопада.

 

*  *  *

Как много делалось со мной —

когда-то, помнится некстати,

я умирала под луной

на незаправленной кровати,

 

я воскресала, а потом

я снова уходила в место,

где волк с лазоревым котом

играли музыку оркестра;

 

моя недолгая душа

весной сворачивалась в завязь,

я умирала не спеша,

на цвет жасмина распадаясь;

 

я воскресала — белый дом

являл мне черные рояли,

где розу, ставшую гнездом,

дожди и ветры разоряли,

 

я горло песнями драла,

коту и волку подпевая,

и вот однажды умерла,

не понимая, что живая.

 

*  *  *

Но бывают моменты родства!

Клены вымучил ветер скрипучий —

у парней за плечами Москва,

а над кепками рыхлые тучи

 

так несутся, что, кажется, Ной

скоро явится у поворота —

нынче дождь, а у них выходной,

и не нужно идти на работу.

 

На скамейке устроились в ряд —

вспоминают далекую стаю,

выпивают, потом говорят,

говорят и опять выпивают,

 

выпивают и снова сидят,

деловито, недвижно, фактурно,

в металлических нитях дождя,

бахромой ниспадающих к урнам.