Вкус поэзии. Прикосновение к настоящему

В. Баранов «Вкус неба в яблоке»

      Когда минувшей весной впервые открывал сборник каслинского поэта и прозаика Валентина Баранова «Вкус неба в яблоке», то, признаться, не ожидал, что в этот самый момент открываю для себя неординарного автора. Стихи, вошедшие в сборник, невелики по объёму, но необычайно ёмки по содержанию.

     В подтверждение сказанному, в качестве примера приведу стихотворение «Всё ж ангел легче воздуха…». Оно из тех, что, выражаясь молодёжным сленгом, цепляют. И не отпускают:

Всё ж, ангел легче воздуха. Ему

Едва ль знакомы затрудненья наши:

В сомненьях верить Богу одному,

Тогда как мир, взглянуть поближе, страшен.

Лишь музыка…её неволит рай:

Она мечту томит и манит снова

Иллюзией. – Что хочешь выбирай:

Иллюзия – она всему основа.

Слезинкой звёздный долетает свет…

А жизнь  всё спор; он тянется поныне,

Мол, истина лежит посередине.

Я всё прошёл: а – середины нет.

Излишне упоминать, что в стихотворении используются все художественные приёмы большой поэзии («ангел легче воздуха», «её неволит рай», «слезинкой звёздный долетает свет»). При этом изящество слога не является самоцелью, а служит инструментом для раскрытия глубинных смыслов.

При первом прочтении может возникнуть впечатление, что стихотворение – настоящий гимн скептицизму (иллюзорность сущего, невозможность найти истину, причём не только «посередине», но вообще – где бы то ни было). Но постепенно приходит понимание, что за всем этим кроется нечто большее, нечто почти неуловимое – то, что не высказано автором явно (если это вообще возможно выразить словами, а в данном случае всякого рода уточнения выглядят излишними).

Стоит отметить, что видимое отрицание автором истины, как таковой (и невозможность постичь её человеком) относится, на мой взгляд, только к данному произведению и не характеризует автора как агностика. Об этом можно косвенно судить по прочтении других стихов Валентина Баранова. Например, в стихотворении сборника «Когда пришлось коснуться дна…» напрямую утверждается, что «истина видна». И даже в рассматриваемом нами тексте читаем, что «мир…страшен», а, стало быть, по меньшей мере, реален, более того – пугающе реален.

 Можно предположить, что на момент создания стихотворения видение мира лирическим героем было именно таким, и никаким иным. Автор и его лирический герой не во всём и не всегда друг другу тождественны.

И всё же, на мой взгляд, будет ошибкой видеть даже в этом, отдельно взятом,  стихотворении  отрицание реальности и познаваемости мира. Здесь выражение неимоверной глубины и сложности бытия, смыкающихся с иллюзией, где непросто, а порой и невозможно отличить одно от другого, расставить все точки над «и». Где бессилен разум и в прах рассыпается человеческая гордыня. Здесь мудрость сродни сократовской – я знаю лишь то, что я ничего не знаю – и немалый жизненный опыт автора, которым он готов делиться с читателем.

Подобное глубокое осмысление сущего прослеживается и в остальных текстах сборника. Даже в тех, которые сложно назвать философскими в точном значении этого слова. В них – проявление личности автора, без преувеличения, интересной и самобытной.