Рейнголдские сны. Драматические наброски

Действующие лица:

 

Слава В е р н е р, поэт, славист

Матвей Б а р е н ц е в, физик

М а ш а, биолог

К о л я, биолог

 

Действие происходит в Рейнголд-колледже

(штат Орегорния, США).

 

 

Пролог

 

В е р н е р

 

Наш гордый разум нас возвысил

над кромкою вселенской тьмы,

и роскошь ньютоновых чисел

могли себе позволить мы,

но только лет на двести-триста.

Теперь же – хаоса поток

объемлет мир, сбивает с ног

и мистика, и атеиста.

Ладью несет через пороги,

визжат в машине тормоза,

а с неба заспанные боги

таращат круглые глаза

на то, как новая гроза

размыла римские дороги;

на то, как вдруг и слов, и дел

мы обнаружили предел.

Сцена 1

 

Б а р е н ц е в.

 

День кончился, и темнота

ползет с Каскадного хребта.

Здесь, с монитором тет-а-тет,

под кирпичами колоннад

провел я семь безумных лет.

Да, Рейнголд-колледж был мне рад –

я знания принес, талант

и крупный федеральный грант.

И вот толчем мы черта в ступе.

Ну, здесь, конечно, в нашей группе

бывали споры: стоит ли

вести эксперименты, в ходе

которых можно причинить

ущерб среде, или природе,

или вращению Земли,

и времени тугую нить

ослабить...Что и говорить,

необходима осторожность

среди молекул и полей,

но нам впервые дал возможность

над новым веком Водолей…

Гляжу ль в мои скупые книги,

считаю ль световые лиги

под звук рейнголдского дождя –

до половины жизнь пройдя,

как говорил товарищ Данте…

Я все о нем, об этом гранте.

В неповторимом варианте

здесь протекли мои семь лет.

Чему я отдал эти годы,

свои закаты и восходы?

Что вырвал из зубов природы?

Какой сигнал? какой секрет?

 

Вот нашей физики итог,

науки новой, дерзновенной:

конца и края у Вселенной

нет. Но имеется Порог.

Шлагбаум на моем пути –

ни перелезть, ни обойти,

ни понизу не проползти.

Семь лет, как семь коней, загнал

я на краю материка.

Но цель все так же далека.

 

В е р н е р. (входит)

 

Матвей, как жизнь?

 

Б а р е н ц е в.

 

                   Течет.

 

В е р н е р.

 

Грустишь? Что, снова «нет сигнала»?

 

Б а р е н ц е в.

 

Не в этом дело. Есть сигнал,

и собранного матерьяла

вполне хватает на отчет

и для возобновленья гранта.

 

В е р н е р. 

 

Так в чем же дело?

 

Б а р е н ц е в.

 

                   В пустяке,

в природе атома и кванта.

Здесь, на границе с Орегоном,

обзавелись мы полигоном,

над озером, на леднике.

Мы ожидали дня и часа,

когда критическая масса,

вздохнув, потащит за собой

аламогордовский пробой,

и будет квантовою пеной

до основанья сметена

освобожденною Вселенной

миров берлинская стена!

 

В е р н е р.

 

Звучит серьезно.

 

Б а р е н ц е в.

                   Тему эту

могу отдать тебе, поэту:

мы, физики, зашли в тупик.

Душе ни отдыха, ни сна нет.

Вот-вот оно, казалось, грянет,

и отразится Божий лик,

и суть молекул и полей

нам станет ближе и милей.

 

Что ж, будем ставить новый опыт.

Я к этому уже привык.

Частиц и волн мы слышим ропот,

но их естественный язык

еще не до конца нам ясен.

 

Моя теория проста:

есть у вещей свои места –

они привязаны к местам,

как корни к стеблям и листам.

Так задан ток секунд и дней,

и нам его не разорвать –

но если на единый миг

движенье сока от корней

к листам оборотиться вспять –

произойдет мгновенный сдвиг.

 

 

В е р н е р.  

 

И мы увидим это?

 

Б а р е н ц е в.                  

Ну–

возможно, да. Я тут одну

припас гипотезу об этом.

Но есть всегда конфликт со светом –

как оседлать его волну,

чтобы она не оскудела.

Ну, в общем, вот такое дело.

 

 

 

Сцена 2

(В клубе, после вечера русской поэзии)

 

М а ш а.     

                                 Скажите, как

Вы пишете стихи?

 

В е р н е р.  

                                 Во мрак

душевной лени машинальный

случайный блик, или спектральный

забредший луч падет уныло;

тогда душа звучит, как море,

перебирая гальку слов.

Кристаллизующая сила

растет – дает толчок – и вскоре

ловлю как бы остатки снов.

 

Нам так естественно, так чудно,

необычайно и нетрудно

писать на этом языке

и строить замки на песке;

четырехстопною строкою

стремиться к воле и покою;

существования труды

листать; земли, огня, воды

и воздуха настроив струны,

пересекать пространства дюны,

и где-нибудь в местечке дачном

мечтать о языке прозрачном.

 

М а ш а

 

Но все же, Слава, не смешно ли

в такой затерянной глуши

чинить свои карандаши,

да обсуждать свободу воли?

 

В е р н е р

 

Нам участь новая дана:

большая, сонная страна.

 

(берет карту Орегорнии)

 

Географические карты,

иконы юности моей!

Мыс Араго и Гумбольдт-Бэй,

бензоколонки и К-Марты,

мосты, озера, водопады;

хребтов унылые громады

стоят заснежены и дики –

девятитысячные пики

вершин Мак-Лафлин, Тильзен, Скотт.

Здесь время медленно течет.

 

Я возвращаю, что когда-то,

в иной глуши, в иной стране

мне спел лонгфеллов Гайавата

на чуткой бунинской струне.

Их образы во мне отлиты:

я их увидел и узнал.

А в небе ловят сателлиты

наш человеческий сигнал,

что каждый день выходит в свет.

Чем он вернется к нам? Зарядом

тоталитарных ли ракет?

Грядущим ядерным ли адом?

Исламской ли призывной битвой

иль муэдзиновой молитвой?

Того не ведает поэт.

 

 

М а ш а

 

Взгляни на карту этих дней:

все расплывается на ней.

Какие помыслы и темы,

симфонии и теоремы,

не зародясь, сгорят дотла

в жару плавильного котла?

Кому нужна слепая лава,

боль тектонических смещений,

да генетических смешений

народов потная орава,

зачем не ставим ей заслон?

Зачем нам этот Вавилон?

 

Сквозь ила слой в долине Нила,

сквозь лёсса плащ на холмах Ура,

своя накапливалась сила

цвела и полнилась культура,

в столетий медленом полёте,

в различных уголках земли;

и дети радостно росли,

культуру чтя благоговейно,

да воздухом дышали чистым,

а нынче Будда или Гёте,

на почве Ганга или Рейна

взойдя, умрёт в чужом краю

невоплощенным программистом.

Я этого не признаю.

 

 

 

Сцена 3

(В зоологическом музее)

 

 

К о л я

                Я – энтомолог.

Я с детства в Ялтах и Анапах

ловил цикад или сверчков,

а после в городе родном

вдыхал шкафов музейных запах

и пыль библиотечных полок,

да в микроскоп из-под очков

глядел часами день за днем,

щетинки мелкие считая –

активность вроде бы пустая.

 

Была привычна и проста нам

жизнь на ходу грузовика,

среди степи, у костерка.

Tам, на границе с Казахстаном,

у занесенных солью рек –

там, под гитару летних практик,

под звездным небом всех галактик,

кончался наш двадцатый век.

 

Я там облазил каждый куст,

копаясь в глине и песке,

ища объект свой шестиногий.

Науку мудрых экологий

В Новосибирском Городке

читал Стебаев-златоуст,

старик восторженный, но строгий.

 

О, как он нам преподавал

и солнца жар, и моря вал,

и вдохновенные приливы,

и почвы страстную среду,

и жизни в сбивчивом бреду

формотворящие мотивы –

радар кита и взгляд орла,

да цепня цепкие сегменты,

да шар земной, где континенты

на слое магмы, как стекла

расплавившегося, плывут…

Так больше не преподают.  

 

 

Сцена 4

 

В е р н е р

 

Все спит или зевает зал:

страшна их детская беспечность,

как будто Блок не описал

бездонного провала в вечность;

как будто жизнь – всего лишь сон

волшебной летнею порою

для Оберонов и Титаний;

как будто не был сокрушен

«Титаник» ледяной горою;

как будто впрямь не отделен

лишь тонкою земной корою

от наших мифов и мечтаний

ад переплавленных времен.

 

Нам неизвестно, что за коды

лежат в загашнике природы

не для гормонов и белков,

а для неведомого ныне

песка в космической пустыне

и звуков звездных языков.

Быть может, в них воплощены

России ледяные сны,

где дилижансом Хлестакова

ушла надежда сатаны

на быстрый проигрыш Иова.

 

 

 

 

Сцена 5

Б а р е н ц е в.

 

Вот, наконец, и рассвело –

вот ветер крутит листьев стаю.

Я знаю, что произошло

вчерашним вечером. Я знаю,

что шанс – один на десять в сотой,

и этот шанс уже не мой,

ну что ж, Матвей: живи, работай,

исследуй мир глухонемой.

 

В е р н е р

 

Еще нам вовсе не ясна

таинственная сила слова

(смотри о ней у Гумилева).

От слов неряшливых и скудных

язык свалялся и устал.

Так постепенно в жилах рудных

исчерпывается металл.

Наследием эпохи злой

слова бледнели, умирали,

как в пересохшей литорали

гниющих водорослей слой.

 

Б а р е н ц е в 

 

Когда-нибудь, назло прогрессу,

ты сочинишь большую пьесу,

или роман, или рассказ,

и всё поведаешь про нас,

про наши думы и сонеты,

про то, как пробирались мы

среди немыслимой зимы

по рукавам и плёсам Леты

к её истоку, к родникам,

к сухим, замерзшим тростникам;

про то, как импульс наших встреч

могли мы вспомнить и сберечь.

 

В е р н е р

 

И ДНК, и наша речь –

они всего лишь частный случай

той силы ясной и могучей,

которая за годом год

с небесных ледников течёт.

 

Структура генов или речи

нам говорит, что мы предтечи

тех невообразимых лет,

когда и атомы, и гены

уже давно сойдут со сцены.

 

Мне видится издалека

не древний берег мифов – нет;

мой образ – Памяти река,

а не забвения. Не где-то

в подземном мире, а сейчас,

всегда и вечно, через нас

течет невидимая Лета.

 

Без выбора и без суда

через материю и время

проходит вечная Вода,

взаимодействуя со всеми

частицами, но никогда

не изменяя их дороги;

она повсюду и везде.

В потоке том – в его Воде –

запечатлелись все итоги:

материальный мир веков,

все наши мысли без остатка

и строки всех черновиков,

всех войн безумие и стон,

и все поступки всех времен

не обошлись без отпечатка:

они оставили следы

в потоке истинной Воды.

 

 

Б а р е н ц е в  

 

Да, нас учили по-другому –

что Стикса чёрная волна

бьёт в борт Харонова челна,

и заперта дорога к дому.

Но если создан мир не так,

чтоб всё беспамятство пожрало

и заволок забвенья мрак –

то мы способны от сигнала

отфильтровать случайный шум,

увидеть роспись прошлых дум

в волнах всемирного Потока,

куда не проникает око,

куда не долетает свет,

но от всего оставлен след.

 

Открыл ли я единый код

для всех вещей в природе – или

на грани выдумки и были

мной водит некий кукловод?

И не приглашены на пир мы,

а лишь скользим по краю ширмы,

не понимая, что за ней?

Но – будем жить; и все, что вечно,

любить бесстрашно и беспечно,

пока еще хватает дней.

 

 

2003-2019