Самые-самые. Кино-проза

из цикла «Хроники Харона»

 

кино-проза

 

1, ПРОЛОГ

 

Хэм печатает на машинке…

Довольно активно.

Сумерки ещё не сгустились, и все клавиши на машинке – видны, и готовы принять – удары его пальцев.

Хэм приподнимает очки, перечитывает, щурясь…

– Гм.

Печатает дальше…

– Кхе-кхе, мистер…

– Что?!

Из сумерек выступает старик с рыбацкими снастями и яркими, удивительно яркими синими глазами.

– Ты…

Хэм не узнает старика, и старик отвлекает его от дела…

Чёрт! Хэм обещал «Тайму» – небольшое эссе о рыбной ловле. И чертово эссе не желало появляться на свет.

Хэм колотил по клавишам, вырывал исписанные страницы, орал на машинку, себя и редактора «Тайм»…

И в бессилии напивался – джином, водкою, всем, что ни попадало в его бессильные, корявые руки.

И теперь… этот старик!!

Хэм набирает полную грудь воздуха… пахнущего морем и ветром, и готовится наорать на старика.

– Что это, мистер?

Старик уже извлёк лист из машинки и читает, шевеля сухими губами…

Со снастей старика капает вода, капает на письменный стол, на чудесные ковры, лежащие на полу…

– Ах, твою мать… – начинает Хэм, но старик опережает его и – комкает лист, и отшвыривает его за спину, и хохочет, оскаливая белые не стариковские зубы:

– Старый дуралей, что за чепуху ты написал о рыбаках и рыбацком искусстве?

– Ты…

– Ты же обещал мне… отправиться за прекрасною, самою лучшею рыбой, а сам…

– ТЫ, МАТЬ ТВОЮ…

– Неужели ты обманул – доверчивого Сантьяго? И твоя писанина дороже – твоего обещания?

И глаза старика… их синева выплескивается наружу и окатывает, захлестывает оторопевшего Хэма, и Хэм барахтается в ней и чувствует, что ему не выбраться…

И под ногами его… ни ковров, ни чёртова пола, только синяя – холодная – бездна, полная неясных движений…

И Хэм тонет в синеве и запрокидывает башку, и видит, как отдаляется от него рабочий стол с застывшею машинкою, и кричит…

И крик его – огромными пузырями поднимается вверх и – лопается у ног старика…

 

2

 

– Мистер!!

Хэм кричит и распахивает глаза.

Убогонькая лодчонка, старик с черпаком…

И чёртова, чёртова синева…

И вверху, и внизу!!

– Ты?!

Старик, окативший его водою из черпака, смущённо оправдывается:

– Мистер, вам напекло голову, вы уснули… и вдруг – завопили, стали тянуться руками к раскалённому Солнцу… Казалось, ещё немного, и вы – окажетесь наверху…

Хэм утирается рукавом, приходит в себя.

– Ты… Я не помню, ни черта не помню. Помню… ни строчки, ни дельной строчки – о чёртовой рыбной ловле… Но ты…

– Я – Сантьяго. Я обещал тебе – самую большую и прекрасную рыбу. Или нет… это – ты обещал.

– Рыбу?

– Самую большую.

– И самую прекрасную?!

– Да.

– Не помню. Ни черта не помню.

– Ты уговорил меня, ты обещал мне, что мы – поймаем её. Вдвоём. С тобою.

– Мы?!

– Да. Сантьяго и мистер!! Мы.

Старик тычет пальцем в грудь Хэма, потом – в собственную.

На его обожжённой Солнцем физиономии написано запредельное счастье…

– Чёрт бы подрал – и тебя, и твою рыбу.

– Тсс!!

– Что ещё?

– Рыба может обидеться, и тогда мы её не поймаем.

– Мы…

– Обычно я…

Слышится… нежное постукивание клавиш, и Хэм перебивает старика, зажимает ему рот.

– Тсс!!

– СТАРИК РЫБАЧИЛ ОДИН.

Это звучит отовсюду, вкупе с постукиванием, и это звучит голос самого Хэма…

– Старик рыбачил один, – повторяет за голосом Хэм и – впервые улыбается.

Строчка – ведь это же строчка!! – действительно хороша.

 

3

 

– Рыбачил один, – талдычит Хэм на разные голоса.

– Враньё, старина.

Сантьяго морщится и налегает на вёсла.

– Ты о чём?

– О том, что один.

– Почему же – враньё?

– Во-первых, я рыбачу с тобой. А во-вторых, какая кому разница, с кем рыбачил старик? Главное – рыба.

– Самая-самая…

– Туристы видят, как я ухожу в море, видят, как я возвращаюсь… с огромною рыбою. Остальное – касается только меня.

– Разве ты не хотел бы, чтобы они увидели, как ты… работаешь вёслами?

– Они – спугнут мою рыбу.

– Спугнут?!

– Я не хочу, чтобы мне мешали… разговаривать с моею рыбой… Это – как с Морем. Или – Богом. Или – собою. Ты – только настроишься… на честный и простой разговор.

Старик оставляет вёсла, складывает – молитвенно – руки.

И, кажется…

Всё застывает. В ожидании слов – от старика.

И лодка, и Море, и…

– Бог?!

Хэм с удивлением оглядывает старика.

Старик чертыхается:

– Хватило – даже тебя. Чтобы они испугались.

– Они?

– ОНИ.

И Море, приходя в движение, ударяет в корму…

И Солнце чуть быстрее катится в густой синеве…

И ветер чуть сильнее треплет волосы Хэма…

И Бог…

– Рыба, Море и Бог, – вышёптывает Хэм.

– И два старика, – ещё тише вышёптывает Сантьяго… и кричит в синеву:

– ЭЙ ТЫ!! МЫ ИДЁМ К ТЕБЕ!!

И синева бросается прочь. Вкупе с Солнцем и редкими облаками.

 

4

 

– Слушай…

Старик сравнивает свои грубые мозолистые руки – с руками Хэма.

– Ты – стучишь по клавишам, а руки… Видишь? Какие мозоли!! Да, мои руки не отличаются от твоих, но я всю жизнь ловил рыбу, а ты…

Хэм двигает пальцами, словно ударяет по клавишам любимой машинки.

– Писать о рыбалке, щёлкая клавишами, и непосредственно ловить рыбу… И такие… похожие мозоли?!

Пальцы Хэма двигаются всё быстрее, но звуки – совершенно не соответствуют движениям пальцев.

Плещется морская вода,

покашливает удивлённый старик,

поскрипывают допотопные снасти…

Старик следит за пальцами Хэма, склонив голову набок. Старику интересно.

Плещется,

покашливает,

поскр-р-р-р…

– Щёлк…

Это – клавиши?

Под пальцами Хэма?

В чёртовой лодке?!

Чёрт знает где?!

– Щёлк!!

О, чёрт…

Это – старик.

Улыбается и – щёлкает языком.

Хэм собирается разбранить его и заставить свои пальцы – остановиться.

Но в глазах старика плещется не только мальчишеское веселье, но и любовь.

И Хэм приноравливается к щёлкающему языком старику.

– Щёлк-щёлк!!

И пальцы Хэма удар-р-ряют…

– ЩЁЛК!!

УДАРЯЮТ!!

 

5

 

Старик работает вёслами, поглядывая исключительно в небеса.

– Ты хоть знаешь, куда мы плывём? – интересуется Хэм.

Всё вокруг – одинаковое.

Ни одного ориентира.

Синее море, синее небо.

Ни одного…

– А Солнце? – смеётся старик. – Я плыву – прямо к нему.

– К Солнцу?!

– Да.

– Зачем?!

– Моя… наша рыба, самая-самая среди остальных рыб, поднимается со дна, привлечённая его полуденными лучами…

– Самая-самая среди остальных?

– Ха!! Ну, конечно.

– Гм.

– И она поднимается – с самого-самого дна… Но и Солнце, оно становится – самым-самым – в единственной точке…

– Самое-самое дно, самое-самое Солнце… Что ты несёшь?! Я хотел посмотреть, как ты ловишь – самую… тьфу ты, обыкновенную рыбу – в самом… о, Господи… обыкновенном море, а ты…

– Обыкновенный старик ловит обыкновенную рыбу… Тебе – интересно?

Старик еле сдерживает зевок.

– Самый обыкновенный старик…

Старик оставляет весла…

– Ловит, ло-о-о…о-овит…

Первым зевает – всё-таки Хэм.

Зевает, выворачивая челюсти, зевает, проклиная – разглагольствующего старика, обыкновенного, чтоб его, разглаго-о-о…

Старик же – хитро подмигивает далёкому, безмятежному небу и, напевая о рыбе… о самой-самой прекрасной рыбе, яр-р-ростным рывком бросает лодку – вперед.

 

6

 

Лодка движется с невероятною скоростью. Но старик – даже не потеет.

Равномерно работая вёслами, старик напевает о рыбе, о самой-самой…

– Ты знаешь… мне нравится – твоя песня.

– Откуда ты взял, что она – моя?!

– Ты же поёшь… Вот же – прямо напротив меня – работаешь вёслами и поешь. О самой-самой…

– Во-первых, кха… уже не пою.

Старик прочищает горло, собирается сплюнуть в море… сплевывает в кулак.

– А во-вторых… Я только открывал рот, предоставив ветру – ловить в моей глотке… слова и мелодию…

– Ты хочешь сказать…

– Не люблю я писателей. Сплошные намёки и виляния. Ты хочешь… Нет. Я – говорю.

– Ну, хорошо… хорошо… Ты… говоришь, что это – не ты…

– Не я…

– Предположим, не ты…

– Опять в тебе проснулся писатель?!

– Прости.

– Я говорю, что позволил ветру…

– Ветру?!

– Ветру!!

– И если я…

Старик только кивает.

Хэм открывает рот…

Ни-че-го.

Хэм зажмуривается и открывает рот – ещё шире.

НИ-

Запрокидывает голову…

-ЧЕ-

Высовывает язык…

-ГО!!

– Ха-ха-ха!! – смеется старик. – Ему не нравится твоя писательская глотка. Слишком чистая, слишком правильная писательская глотка.

Хэм дёргает плечами и, отвернувшись от старика, начинает насвистывать джазовый шлягер…

Назло – старику… и проклятому ветру, не оценившему его писательской глотки.

 

7

 

Солнце печёт…

Хэм всё ещё насвистывает, но ему жарко… и хочется – заткнуться, и глотнуть холодной воды, и просто молчать, глядя на… чёрт бы с ним, певучего старика. Обожаемого, чёрт бы с ним, ветром.

– Уф…

Сейчас он повернётся к такому же мокрому от пота, такому же… опалённому Солнцем…

– Уф…

Хэм поворачивается…

– Чтоб тебя!!

Старик – совершенно прежний, ничуть…

– налегает на весла –

не потный, не опалённый,

– подмигивает Хэму –

не досадующий на Хэма?!

– кивает на проклятое Солнце, тычет в него кончиком весла…

И всё это – без тени притворства.

Естественный, обыкновенный… улыбающийся – и Хэму, и морю, и чёртову Солнцу…

– Уф…

А Солнце – увеличивается в размерах, заполняет собою – небосвод…

– Уже скоро, – бросает старик. – Уже – совсем скоро.

А Солнце – увели-и-и-и…

– Самое-самое? – ужасается Хэм.

– Самое-самое, – умиляется, улыбается старик.

И Солнце – улыбается тоже. Естественною, обыкновенною улыбкою – самого обыкновенного старика.

Улыбается, улыбается, у-у…

 

8, СНЫ

 

– У-у!!

Хэм ковыряется в салате, ковыряется – в отвратительном и свежем салате…

– Чёртова диета… Что я напишу, сожрав эту чёртову зелень?

В салате есть все. И все это – свежее и политое оливковым маслом. И всё это…

– Тьфу!!

Хэм отставляет салат.

– Я напишу… напишу… о старике, что умиляется, глядя, как марлины резвятся в солнечной прохладной воде… о старике, что выбрасывает за борт – свои любимые… хе-хе, единственные снасти… Зачем они – старику?!

Хэм зажмуривается, Хэму не нужна – его чёртова машинка, Хэм – уже пишет.

ПИШЕТ!!

ЧЁРТ ПОБЕРИ!!

И без всякой машинки.

– Ста-рик лю-бит прек-рас-ную, свер-ка-ю-щу-ю… и ког-да о-на под-плы-ва-ет к е-го лод-ке, он толь-ко у-лы-ба-ет-ся и…

Хэм оскаливает ровные крепкие зубы.

– Не-е-ет!! Этот сукин сын целится в её нежное прекрасное сердце – своим гарпуном… и готовится к единственному, единственному удару…

Э?!

Хэм поводит ноздрями…

ЧЕМ ЭТО ПАХНЕТ?!

Явно – не чёртовым салатом?!

Хэм открывает глаза, видит – огромную жареную рыбу…

Прекрасную жареную рыбу, уже нарезанную заботливым кулинаром.

И проглатывает слюну, и тянется – ухватить самолучший кусок, и…

Рыба подмигивает ему – мёртвым белёсым глазом, и…

И Хэм нашёптывает, пропечатывает:

– Ры-ба-чил о-дин.

И Бо-о-оже, – приходит в себя.

 

9

 

– Тебя сморило – ожидание… Не надо, не оправдывайся. Мы плывём – уже целую вечность, а Солнце – всё ещё обыкновенное, всё ещё – самое обыкновенное Солнце.

Слышатся бесчисленные всплески…

Это – обыкновенные рыбы плывут рядом с лодкою, то опережая, то оставляя – её.

– Видишь? Да?

Хэм видит…

Рыбы их не только не боятся, рыбы – любуются ими.

– Чего им надо? – вышёптывает Хэм, поражённый обилием рыбы и её поведением.

– Обыкновенную рыбу интересуют – необыкновенные старики.

– Самые-самые? – ухмыляется Хэм.

– Самые-самые, – подтверждает старик – и машет рыбам рукою.

Рыбы – немедленно дёргают хвостами, словно приветствуя старика. Самые обыкновенные – самого-самого.

– Ты почитал их – обычными рыбами…

– Я почитал их – обычными рыбами.

Рыбы начинают кружить вокруг… старика и его лодки, расходясь идеальною сверкающею спиралью…

Самые обыкновенные рыбы…

Самые обыкновенные?!

Идеальною – сверкающею – спиралью?!

Самые…

– Боже… Какова же – самая-самая…

У Хэма перехватывает дыхание.

– Самая-самая – для самых-самых…

И в глазах старика он видит – всё ту же идеальную – сверкающую – спираль.

 

10

 

– Я – обыкновенный писатель, я… пишу для обыкновенного журнала – обыкновенную статью о рыбалке…

– А я – обыкновенный старик?

Старик давно уже оставил – бесполезные вёсла.

Один чёрт, никакого движения…

Ни-ка-ких пе-ре-мен.

Море и море…

Обычное…

– За обыкновенною машинкою – выполняю обыкновенный заказ…

– А я…

– Читателю, тоже обыкновенному, интересны подробности… Ему хочется – заглянуть в мою лодку…

– А я… – начинает старик и… обрывается, и прикладывает палец – к губам.

– Тсс!!

Хэм осекается.

Тсс?!

Старик кивает на море…

Море – недвижно.

Откуда же – эти еле слышные…

И что это?

ЧТО ЭТО?!

Как будто тысячи, миллионы внимательных, слишком внимательных… затаив дыхание, наблюдают…

За обыкновенными…

Боже…

Тысячи!!

Миллионы!!

Сейчас – они… вы…дохнут…

ВСЕ!!

РАЗОМ!!

Внимательные…

Слишком внимательные…

– Пфр-р-р!! – вырывается из задницы старика. – Пфр-р-рух!!

И Хэм вздрагивает, и первые слёзы катятся из его глаз…

ОНИ?!

Ни-ко-го.

Только Хэм и – проклятый старик, и чёртова ненаписанная статья, и постылое – одинокое – море…

Да и старик…

Откуда он взялся?!

С его бородою?

Снастями?!

И жалкой лодчонкою?!

Никого-о-о-о-о…

Ведь старик… это не человек.

Нет.

Это – ветер, наполненный словами и мелодией, это – море… и небеса… это – желание Хэма…

Тайное желание Хэма…

Увидеть в море – безнадёжно, бессмысленно прекрасном –

подобного себе старика.

 

11

 

На море обрушилось небо. Или дождь. Или небо – с дождём.

Откуда?!

Только что – совершенно чистое, безразличное небо…

Гм…

Как будто ему захотелось поплакать?

Или, нет…

Слёзы – сами собою – хлынули вниз.

На одинокого Хэма.

Ледяные, одинокие слёзы – одинокого неба.

– О-ох, брр…

Хэму неуютно в утлой лодчонке, он озирается – в поисках берега.

Но, чёрт, старик, сидящий напротив, принимается за наживку…

– Чёрт бы тебя побр-р…рал, – лязгает зубами мгновенно продрогший Хэм. – Я не говорил тебе, что ненавижу проклятый дождь…

Старик кивает.

– Ненавижу – отсутствие Солнца…

Снова – кивок.

– И выпивки.

Старик, не глядя, двигает – откуда она в лодчонке? – канистру – в сторону Хэма…

– Чёртово небо, холодное небо, дождливое… как одиночество и смерть.

Старик хмыкает. Показывает одними глазами.

Хэм видит у ног своих – канистру, придвинутую стариком. Преображается:

– Ты – славный старик. Ты… поймаешь свою самую-самую рыбу… Я – знаю.

Хэм хватает канистру. Встр-р-ряхивает её. Вслушивается – в чудесное бульканье.

– Не веришь?!

Открывает канистру… делает основа-а-ательный глоток.

Старик уважительно щёлкает языком. И, тем не менее, не верит. Ни единому слову.

– Ух!!

Хэм отставляет канистру, смачно облизывает сладкие губы и – кричит прямо в навалившееся небо:

– Самую-самую чёртову рыбу!! Потому что… я так хочу!!

Хэм хохочет и подмигивает удивлённому старику, пытающемуся разглядеть, с кем это разговаривал Хэм.

– Я!! ТАК!! ХОЧУ!!

И небо отступает… от моря и лодки, и старика, и хохочущего Хэма.

– Ну, забрасывай чёртовы снасти… но знаешь, давай лучше я… А я хочу… поймать… не просто рыбу… больше чем рыбу!! И твоя жалкая наживка…

Хэм закусывает губу и – с явственным усилием вырывает из собственной груди горячий окровавленный комок, и взвешивает его в руке, и споласкивает вином… и насаживает – на крючок, и забрасывает его – не в море, но в небо… уже недостижимое, вернувшееся на привычное место, и застывает с запрокинутой головою… глядя на прыгающий в небесной воде поплавок.

 

12

 

– Но Солнце… ещё не самое-самое…

– Плевать.

– И море…

– Плевать.

– И небо…

– Пле-вать.

– Она не поднимется, её попросту нет… самой-самой…

– Ты что, не понимаешь?!

– Она останется в другом месте, под самым-самым…

– Ты действительно не понимаешь?!

– Твоя самая-самая…

– Ах, ты ж… сукин ты сын…

– Моя…

– Боже правый…

– Наша…

– Я…

– Самая…

– Я – УЖЕ – ПОЙМАЛ – ЕЁ.

Это – гром, расколовший далёкие небеса? Или ревущий в небеса – Хэм?..

– Боже, – рвётся из его опустевшей груди. – Бо-о-оже…

Хэм разбрасывает руки и, запрокинув голову, смотрит в разорванное молниями небо…

– Я – уже – поймал – её.

– Самую-самую?!

– Да.

– Под самым обыкновенным небом?

– Самую-самую – под самым обыкновенным… и безо всяких снастей…

– Ты…

Старик оглядывает лодчонку.

Всё – на месте.

Снасти, канистра…

Но рыба…

– И где же она, ты… чертов сумасшедший писатель?

Нежнейшая улыбка озаряет хэмово лицо, или это – обыкновенное Солнце, прорвавшееся сквозь тучи – единым лучом…

– Где же она?!

И Хэм обнимает непонятливого и такого необыкновенного старика…

– Где же твоя самая-самая рыба?!

И Хэм хлоп-п-пает старика – между лопаток.

– Наша самая-самая…

И Хэм взъерошивает – чудесные седые волосы старика…

Самого-самого…

Самый-самый.

 

13, ЭПИЛОГ

 

– Самая-самая, – шепчет старик, глотая горячие слёзы и хлопая Хэма – между лопаток.

– Самая-самая, – вторит ему Хэм, щурясь… на очень уж яркую лампочку, что светится под потолком кабинета.

– Ты – поймал её.

– Нет, не я. Мы.

– Ты.

Старик всхлипывает.

– Ничего. Ну, что ты?

Хэм утешил бы – обыкновенного старика, но этот…

Какого чёрта?!

– Эй, хватит уже – сырости!! Ты что, не доволен – своим… нашим уловом?!

– Что ты, – отмахивается старик. – Просто…

Старик отстраняется от Хэма, тычет пальцем в стопку исчёрканной, исписанной бумаги, в заглавие…

– Ты – уже поймал свою рыбу, а я…

Хэм перечитывает заглавие…

«Старик и море»…

Чёрт…

Ну, разве это – не хорошо?!

Старик трогает его за плечо.

– Я всё понимаю. И спасибо – тебе. За всё. Ты – самый-самый… И ты – поймал свою…

– Нашу.

– Пускай нашу, но ты – поймал её.

Старик вскидывает на плечо мокрые… всё ещё мокрые снасти.

– Прощай.

– Ты – уходишь? Так быстро?!

– Зачем я – тебе?

– Ты…

– Только не надо – сырости.

– Хочешь…

Хэм хватает рукопись, собирается – разорвать…

– Зачем?

– Чтобы начать всё сначала. Чтобы написать: Хэм печатает на машинке…

– Довольно активно, – улыбается старик.

– Да!!

– Не надо.

– Но я не хочу расставаться.

– Ты думаешь…

Хэм прижимает рукопись к сердцу…

Оно же… на месте?!

Да?!

– Ты думаешь, это – единственная рыба? Самая-самая единственная рыба?

Хэм с надеждою заглядывает в глаза старика. В синее-синее море, что плещется – в них.

– Старый ты дуралей, да мы… с тобой…

И море – рвётся наружу.

– Поймаем…

– Поймаем…

– Ещё не одну…

– Не одну…

– Самую-самую…

– Самую-самую…

И рыбина-Солнце выскакивает из моря и – поднимается всё выше и выше…