А под дождем не видно слез

 

А под дождем не видно слез, когда срывает ветер крышу,

Все наносное, не всерьёз, все больше слушаю, не слышу.

Уж сколько дублей клеит клей в ползучей ленте негатива,

 Мы стали к прошлому добрей, в нас пена правильного пива.

 

 А в янтаре застывший глаз через века глядит уныло,

 Он, бедолага, судит нас, хоть сам давно сошел на мыло.

 Ему там проще и видней, как выйти вовремя из чата,

 Зачат в эпоху трудодней, не повезло, ошибка чья-то.

 

 Все ходит с нами поводырь над бездной сдвинутого люка,

 И не спасает нашатырь тех, кто попал в объятья глюка,

 Смеётся Дарвин за спиной, поставив всё на обезьяну,

 Жизнь в руки только по одной, я повторять её не стану.

 

 Ползет гремучая змея, хвостом цепляясь за лианы,

 А этот в зеркале не я, какой-то лысый, злой да пьяный.

 Закосит острая коса поля нетронутого мака,

 И зомби ловят голоса всех тех, кто стал опорой мрака.

 

 А у свободы два крыла, да только цепь скрутила ноги,

 Всем воздается за дела, а не за мудрые предлоги.

 И по пустыне сорок лет шагают дружно те же лица,

 Без тормозов мой интернет устал за них вдали молиться.

 

 ***

 Воскресный день уже не радовал бычков,

 Тех, что поймала сковородка тети Клавы,

 С авоськой к пиву шла ватага мужичков,

 На пиджаке у одного был орден Славы,

 В тени каштанов бочка желтая лилась,

 И пена пухом тополиным укрывалась,

 И лентой очередь стояла и тряслась,

 Что мало выпивки на жаждущих осталось.

 Там лузгал семечки разбуженный народ,

 Туда-сюда мелькали платья и футболки,

 Причалил к пристани гудящий теплоход,

 И моряки бежали в город в самоволку.

 В халате белом тётка жирною рукой

 В последний раз кран до упора повернула,

 Пустую бочку дождь слепой залил тоской,

 И в рот зевающий лишь муха зло мигнула.

 Табличка скорбная вещала «Пива нет»,

 Как будто горло полоснула острой бритвой,

 Вода с трубы стекала в банку на обед,

 Как компромисс меж атеизмом и молитвой.

 А тот, что с орденом, газетку расстелил,

 Его без очереди как-то пропустили,

 И из бидона от души нам всем налил,

 И под закуску мы за вечер летний пили.

 Без дела маялся корабль на стапелях,

 Валил народ успеть к трансляции футбола,

 И было счастья хоть карманы на нулях,

 Уроки ждут с утра, ведь не сгорела школа.

 И улыбалось солнце негой золотой,

 И травку кто-то докурил в забытом трансе,

 Казалось, вечно будет счастье и застой,

 Хватало каждому в душевном резонансе.

 Лишь запах пота сквозь тройной одеколон

  Открытым окнам над лиманом не по нраву,

 Спускался с Бугом южный город в сладкий сон,

 Доев бычки с плиты соседки тети Клавы.

 

  ***

 Зальюсь вином и сладким сном

 Я придавлю мечты к дивану,

 Невидим стану, словно гном,

 Накрытый тазом в женской бане.

 На четвереньках до крыльца

 Уходят гости с перегара,

 Я потерял фрагмент лица,

 И в зеркалах лишь злая харя.

 А по судьбе аристократ,

 Хоть жизнь к удаче близорука,

 Душа тверда, как сто карат,

 Пилить ее – такая мука!

 Я пробкой в штопоре застрял,

 Он все нутро скрутил наружу,

 Себя уж столько раз терял,

 Вставал и падал снова в лужу.

 Уже нахрюкал бюллетень

 Сварливый день душевных колик,

 Похож на собственную тень,

 Как анонимный алкоголик.

 Не мне на профиль свой пенять,

 Не раб и не слуга этила,

 Как трудно взять и поменять,

 Гораздо легче все как было.

 Кого-то бьют пинком под зад,

 Кому-то все открыты двери,

 Я закопал вишневый сад,

 Сбежав от счастья к высшей мере.

 Стучат по сердцу каблуки

 Разлитых капель валидола,

 Найти бы берег той реки,

 Куда б сумел войти я снова.

 

 ***

 Послал в анналы критиков и психоаналитиков,

 Невротиков и нытиков, кривых, прямых, иных,

 Конкретиков и скептиков, турретов, эпилептиков,

 Глупцов и теоретиков, здоровых и больных.

 Послал непрогибаемых, упёртых и вменямых,

 Внушаемых, отчаянных, свободных и рабов,

 Любителей экзотики, пиара и эротики,

 Эклектики и готики, текилы и грибов.

 Послал слепых мечтателей, ленивых обывателей,

 И всех доброжелателей, завистников и гнид,

 Вещателей, предателей, спокойствия взрывателей,

 Скупых на лайк читателей и тех, чей мрачен вид.

 Послал иные мнения да волны настроения,

 Уставшее везение и тех, с кем недопил,

 Твердящих о спасении, любви и отрезвлении,

 Приют мой откровения кто злостно не купил.

 Послал по скайпу искренне, и в эсэмэске письменно,

 Истериков, холериков и к ним примкнувших в спам,

 Старателей, просителей, участников и зрителей,

 И вирусоносителей компьютерных программ.

 Послал и не покаялся, сумел, успел и справился,

 Кому-то не понравился, живу, как прежде жил,

 Ранимых дознавателей и жадных обывателей,

 Да гордых подражателей рассерженных чернил.

 Послал без зла и повода, порвав концы от провода,

 Газеткой хлопнув овода промеж своих ушей,

 Не стих и не творение в оправе самомнения,

 Настал предел терпения гнать от себя взашей.

 

 ***

 Она вдруг замолчала, сменив пароли в сеть,

 Решила всё сначала, забыть, забить, стереть,

 Вскочила на подножку, тридцать седьмой трамвай,

 Любовь по чайной ложке ей гуглит месяц май.

 Цветет, да не ласкает пьянящая сирень,

 И над Днепром растает в закате грусти день.

 Влюблен как маразматик в знакомый силуэт,

 Кафе Момент, Крещатик, вернуться, точка, net.

 Ушла по лужам в Липки нечётной стороной,

 И тянет дождь ошибки за гордою спиной,

 Пробьет в стене кирпичной дорожку к ней вай-фай,

 Все сложно в жизни личной, тридцать седьмой травмай.

 Судьбы перезагрузка бежит за нею вслед

 С Владимирского спуска, храня ее от бед.

 И с утренней прохладой вдруг щелкнет эсэмэс,

 Ее найти мне надо, то с ней никак, то без.

 Смотрю в стекло я смело, хоть треснул пол моста,

 Она уйти хотела, чтоб с чистого листа.

 Скамейка под каштаном не выдаст голос мой,

 Пойду искать по шпалам её тридцать седьмой.

 

 За  третьей дверью.

 

 А вам другой поэт, наверно, нужен?

 Там третья дверь направо у окна.

 Вы не пугайтесь, что мой голос чуть простужен,

 И стол весь книгами под потолок загружен,

 И в недопитой чашке запах от вина.

 

  А я здесь так – сижу, работаю, мечтаю,

 Мой день расписан от восьми и до пяти.

 Коль есть слова, перо в чернильницу макаю

 И в третью дверь на утвержденье посылаю

 Без чувств о чувствах, ты уж, Господи, прости.

 

 Тут все разбросано, по списку судьбы смяты,

 Я ведь порою на себя бываю зол.

 А тот, за третьей дверью, вечно виноватый,

 Все пьёт да курит и с утра был неженатый,

 И принимает тех, кто носит этанол.

 

 Вы по какому, я спросить осмелюсь, делу?

 Хотя какие в ваши годы тут дела.

 За третьей дверью лишь душа сидит без тела,

 Ну, вы поймёте, и туда ступайте смело,

 А здесь бездушные, но все-таки тела.

 

 Вы редактируете разные колонки,

 Желая первой прочитать мой эксклюзив?

 Вам часто снятся проходимцы и подонки?

 А тот, за третьей дверью, с интеллектом тонким,

 Вам не понять его врожденный позитив.

 

 Всё продаётся здесь согласно прейскуранту,

 Кусают рукописи стаи беглых крыс.

 Из серых будней трудно выбиться таланту,

 Лишь гонят тюльку фраера в гнилых шаландах,

 За третьей дверью лоб послушен, зол и лыс.

 

 Вы не грустите, если вдруг там вам откажут,

 Таких, как он, мы вмиг отыщем полстраны.

 Как трудно выдавить посредственность и лажу,

 Я тоже крут, но иногда со всеми лажу,

 За третьей дверью откровенья не нужны.

 

 Слова слетают и становятся обузой,

 Их помнит пыльный и безликий кабинет.

 А без любви не получается стать музой,

 И разминется жаркий день со злобной стужей,

 Поняв, что там, за третьей дверью, счастья нет.

 

 Так вы ко мне? А я давно неактуален,

 И всё рифмую наши будни в сонный стих.

 Я старомоден, независим и банален,

 Но для воскресших чувств вполне сентиментален,

 За третьей дверью не осталось уж таких.