Дневной тариф. Стихотворения

МОСКВА

Мне нравится Москва 
Когда открыты двери
И в каменный пролет
Катится голова
И говорит Люблю
Тебя в какой-то мере
А после все не спят
Мне нравится Москва
Мне нравится Москва
Когда считают знаки
Но после запятой
Срываются слова
Взлетают искры вверх
Шампанское в Макдаке
Сгорает майский пух
Мне нравится Москва
И этот ровный гул
Который не смолкает
Кто начал наплевать
Ты точно не права
Но ложечку берет
И шоколад ломает
Всю ночь гуляет дождь
Мне нравится Москва

СТАРОСТЬ

Перед глазами живой пример, 
Как человек превращается в полимер. 
Он живет на Калужской
И его не опишет Гомер. 
Дни проходят за днями. 
Руки стали клешнями. 
Он усыхает, здоровается с тенями. 
Книги на полках желтеют до цвета урины.
Взгляд у хозяина книг незнакомо-звериный. 
День утекает из плохо закрытого крана. 
Полу-предмет, остатки от великана. 
Хочет поймать, удержать ненавистную лямку, 
Пальцем на кожу нажать и увидеть там ямку. 
Радио ржет. Ну и шум, ну и зависть и ярость. 
Нужен уход, чтобы просто затягивать старость.

РУКАВИЦА

Называла Самару дырой.
Переехала за границу.
За животных стояла горой. 
Заказала себе рукавицу.

Вычесывала собак
С нежностью: лапы, спину, 
Животик, и так и сяк
Ласкала немую скотину.

Любовь собакам сторицей
Дарила, постила фотки.
Работала рукавицей, 
Писала «Животные кротки».

Да люди – любить их нехер.
Не морды, а злобные лица,
У них не шерсть, а доспехи.
Не справится рукавица.

МОЙ НАЧАЛЬНИК

Начальник Андрей Петрович на глазах превращается в бога.
Мне кажется, нет, серьезно, у него золотые усы.
Когда он меня вызывает, и смотрит с любовью, но строго,
Встает от волнения писька, и на ногах власы.
Для этого мироздания свою ощущаю ценность.
Ему подносить бумаги поставлен я неспроста.
Андрей Петрович не любит, и правильно, современность,
Ведь старые добрые фильмы добрее, чем доброта.
Собрание акционеров напоминает вече,
А сам Андрей Петрович – библейского мудреца.
Другой, молодой начальник позволил ему перечить.
Мне скоро достанут адрес и и я убью наглеца.
Ведь если б не мой начальник, его межпланетный гений,
Его простота и святость, мы вряд ли бы шли вперед.
Пожалуйста, на колени, молитесь, чтоб он без лени,
Толкал бы планету эту ногами в ботинках «TOD s».

СМЕРТЬ ДРУГИХ

Я раньше думал, как дурак, 
что смерть других – урок. 
Что позволяет заглянуть 
при жизни за порог. 
Но смерть, как совесть, каждый день 
беседует с тобой 
и предлагает разделить 
непрошеную боль. 
Ты говоришь начистоту, 
ты отвечаешь ей, 
упрямо смотришь в пустоту, 
становишься сильней.

* * *

Разве можно так любить человека Боже 
пальцем рисуешь восьмерку на его коже 
сердце раскрывается как ворота храма 
разве можно так любить человека мама

СВЯТАЯ

Называла мужа при всех по фамилии,
Носила перстни размером с теннисный мяч,
Любила Альмадовара, ненавидела лилии,
Заболевала от чужих удач.
Скрывала, что родом из Дегунино,
В гости звала только нужных людей,
Покупала новую книгу Акунина
И сразу смотрела, кто главный злодей.
Ела ночью сало, стоя у холодильника,
После секса была театрально утомлена,
Говорила «бардак», говорила «стильненько»,
Но в целом была неплохая жена.
Невозможно поверить, но она влюбилась,
Словно голой пяткой напоролась на гвоздь.
Хотела забыть, не смогла, бесилась,
Призналась на Пасху, и понеслось…
Он был младше её, как в известной пьесе.
Назначали свидания на стоянке такси.
Её била дрожь, его трясла депрессия,
Как бывает с поэтами на Руси.
Мать двоих детей натерпелась сраму,
Номер в отеле. Дневной тариф.
Он всегда засыпал и во сне звал маму,
И был космически, зверски красив.
Всё закончилось под Рождество. В айфоне
Муж СМС роковой прочитал.
Он сначала тупил, а потом всё понял.
Был скандал. Но не слишком большой скандал.
Время шло с остановками, как электричка.
Муж не стал придираться, такой молодец.
Она стала святой. Но осталась привычка,
Покупала роман и смотрела в конец

О БОЛИ И ВОЛЕЙБОЛЕ

Воевала со всеми со школьной скамьи,
Потеряла невинность с другом семьи,
Окончила, с понтом, третий Мед.
Ходила в топике с принтом "BAD".
Редко отказывала мужчинам.
Осталась одна…
Ну, с больным сыном.
Санаторий. Листья падают в пруд.
Настя возит сына в каталке.
Все неплохо. Кормят неплохо тут,
А вчера показали “Сталкер”.
Настя играла в волейбол с мамами,
Утром, когда на процедурах дети.
Делились личными драмами,
Болтали обо всем на свете.
Мяч взлетал, грязно-белым боком,
Падая, бил по ладоням.
В лужах дрожал, как удареный током,
Вдруг замирал, словно что-то понял.
За убежавшим мячом по дорожке,
Ни одной мысли, ни единой,
Ни о сыне, ни о его ножке,
Ни о враче с недовольной миной.
Ветер осенний дует неспешно,
Будет здоровье и будет удача.
Ну, не сейчас, не сегодня, конечно…
– Настя, не спи, ну твоя же подача!

УТРО ПОСЛЕ ГРЕХА

Утро после греха.
Человек просыпается поздно.
Его будит мелодия группы «Aha»…
Нет, он сам встает, если серьезно.
У него неприятно свербит на душе.
Был красавчик, а нынче паскуда.
Сквозь похмельный туман проникают уже,
Се флешбеки вчерашнего блуда.
Мысль пронзает насквозь – портмоне потерял!
А без прав, что мне делать сегодня?!
Совесть ты, человеческий материал,
Потерял в душном доме на Сходне.
Ты прости меня друг, не хотел осуждать.
На, плесни вон, на старые дрожжи.
Я не то, чтобы знаю, где совесть искать,
Знаю способ. Скажу тебе позже.