Имена четырёх земель. Поэма

1.

Живём мы с бабкой, а мама моя умерла, 
Отец уехал в Литву и пропал в Литве. 
Близ нашего дома овраг, и шуршит листва, 
И на огороде цикады трещат в ботве. 
Мне рав сказал – захочешь у Бога спросить 
Спроси одно, лишь то, что важней всего, 
А наша страна – две Польши и две Руси, 
И посреди – еврейское наше село. 
(Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли, 
Мой сахарный мир, где вишни цвели и мальвы цвели, 
Где кантор один, один меламед и одна река, 
Один сапожник, но целых три скорняка, 
Где резник один, где сойфер один, и один портной, 
И два раввина, старый и молодой.) 

И как-то раз, на луг выгоняя гусей, 
Подумал я о грядущем, укрытом мглой, 
И попросил Всевышнего – мглу рассей 
Открой грядущее мне, Господь, открой. 
Тут мир мой забылся великим страхом, и там 
Его светила и тверди размякли в слизь, 
А над грядущим рассыпалась темнота, 
Как будто вечные тучи его разошлись… 
Вей, бабушка, я увидел грядущий век 
Где мы погибаем, где больше мы не живём, 
Где наших потомков дотла сожжёт Амалек, 
И пепел рассыплет ветрам по всем четырём, 

А бабушка гладит меня, говорит: «Молчок, 
Наслушался ты историй о древних годах. 
Возьми карамельку, Лейбеле-дурачок, 
И точно рукою снятый, уйдёт твой страх!» 
(Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли, 
Мой сахарный мир, где вишни цвели и мальвы цвели, 
Где кантор один, один меламед и одна река, 
Один сапожник, но целых три скорняка, 
Где резник один, где сойфер один, и один портной, 
И два раввина, старый и молодой.) 

*  *  *
Побелены стены у хаты и пол дощат, 
Подсолнухи у забора, менора в окне, 
А я всё слышу, как в пламени кости трещат 
И бедные мои внуки плачут в огне. 
Ой, бабушка, наша хата полна добра, 
Но что-то стала горька твоя карамель, 
И Божьи звёзды снова встают от Днепра, 
Холодные, как имена Четырёх земель. 

(Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли, 
Мой сахарный мир, где вишни цвели и мальвы цвели, 
И нам не сыскать иной подобной страны, 
Где добрые овны тучны и гуси жирны, 
И курочек полные клети, творог, что твои облака, 
И вымя козы исполнено молока.) 

2.

Когда я уехал, давным-давно, из нашего городишка, 
Где дождь прошёл, привезли кино, задумали радиовышку, 
И место, откуда пойдёт сигнал, уже отмечали вехой, 
Мой маленький сын во дворе играл, цвёл вереск, а я уехал. 
А время было – вспомнить не жаль, и помню, и не жалею – 
Над улицей Радио дирижабль и Сталин на мавзолее, 
А что перегибы, и что война? Как только оставишь ясли – 
Поднимется и расцветёт страна, в которой ты будешь счастлив. 
Мой первенец, мэнчелэ, сахарный мальчик, ты где, 
Как мать моя, добрый, глазастый и тёмный, как дед, 
Смотри, мой цыплёнок, луна над местечком встаёт, 
Покажешь ей деньги, и будет хорошим весь год. 
Потом я увидел, спустя года, как радиовышка тлеет, 
Летит ковыль и бежит вода, и ни одного еврея, 
А дом мой цел, и лишь прежний свет уходит сквозь крышу в осень, 
А маленького моего там нет, как будто не было вовсе. 
И снится мне иногда-иногда, в краю, где витают души, 
Горит местечковая наша звезда, и вижу я, оглянувшись, 
С печалью, что не познать иным: ты машешь и машешь снова 
Мне вслед, как будто сбиваешь дым или гладишь корову. 
Мой первенец, мэнчелэ, сахарный мальчик, ты где, 
Как мать моя, добрый, глазастый и тёмный, как дед, 
Смотри, мой цыплёнок, луна над местечком встаёт, 
Покажешь ей деньги, и будет хорошим весь год. 

3.

 
В гремящем ночном вагоне мы словно всеми забыты, 
Скажи обо мне на жаргоне, ведь я не знаю иврита, 
Скажи словами простыми, о чём эта хава нагила, 
Пусть будет твоя пустыня теплей, чем моя могила. 
Не забывай слова, моя душа,

                                    я зеер шейн над городом звезда, 
Я ветер, что гудя в твоих ушах,

                                     аф гройсн ланд проводит поезда. 
Не выжили, не сбежали, мы просто тобой забыты, 
Папирусы мы, скрижали, семитские алфавиты. 
Застыну среди прохожих, предстану в ином обличье, 
С мацой ашкеназской, похожей 
                                                     на глиняную табличку 
Аби гезунт,

       пускай уйдёт твой страх,

                               я просто песнь цикад ночной порой,
Я только шорох ветра в тростниках,

                                я первый свет над Храмовой горой. 

4.

 
На родину, в круг порочный, войдёшь, как вагон, по шпалам, 
Истлела моя сорочка и башмаков не осталось. 
Стоишь, тишине внимая, и где ж тот напев старинный? 
Ни пурима, ни первомая, как будто не Украина. 
И вспомнишь теперь едва ли базарный орех калёный, 
Куда вы все подевались, Натаны, Соры и Йоны, 
И в будущем мире целом не будет таких упёртых, 
Повалены все мацевы, как при воскресении мёртвых. 
На тесной делянке, где встанут наверняка 
Один сапожник и целых три скорняка, 
И резник один, и сойфер один, и один портной, 
И оба раввина, старый и молодой. 
И стал скоплением точек тот текст, что зубрил когда-то, 
И сахарного петушочка теперь не купят к шабату, 
И тени стали короче, уменьшились сад и речка, 
И не перешить сорочку, как не пережить местечка. 
И что ты увидишь, глядя на запад? Вдали 
Мой свет золотой, закатной волною влеком, 
Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли, 
Четыре реки, текущие мёдом и молоком.

5.

Четыре земли, где жил мой народ, четыре земли, 
Мой сахарный мир, где вишни цвели и мальвы цвели, 
Где кантор один, один меламед и одна река, 
Один сапожник, но целых три скорняка, 
Где резник один, где сойфер один, и один портной, 
И два раввина, старый и молодой…

Комментарии_ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ __ _

Четыре земли – Великая Польша, Малая Польша, Червонная Русь и

 Волынская Русь – основное место расселения

европейского еврейства.
 

Кантор (хазн) – служка, поющий в синагоге.
 

Меламед – преподаватель Талмуда, Торы, еврейской традиции.

Сойфер – каллиграф, переписчик духовных текстов.

Амалек – мистический враг еврейства.

Мэнчелэ (идиш) – человечек, маленький мальчик.

Зеер шейн (идиш) – очень красивая.

Аф гройсн ланд (идиш) – на большую страну.

Аби гезунт (идиш) – только чтоб был здоров.