Владимир Алейников

Стихотворения

***

День ли прожит и осень близка

Или гаснут небесные дали,

Но тревожат меня облака –

Вы таких облаков не видали.

 

Ветер с юга едва ощутим –

И, отпущены кем-то бродяжить,

Ждут и смотрят: не мы ль защитим,

Приютить их сумев и уважить.

 

Нет ни сил, чтобы их удержать,

Ни надежды, что снова увидишь, –

Потому и легко провожать –

Отрешенья ничем не обидишь.

 

Вот, испарины легче на лбу,

Проплывают они чередою –

Не лежать им, воздушным, в гробу,

Не склоняться, как нам, над водою.

 

Не вместить в похоронном челне

Всё роскошество их очертаний –

Надышаться бы ими вполне,

А потом не искать испытаний.

 

Но трагичней, чем призрачный вес

Облаков, не затмивших сознанья,

Эта мнимая бедность небес,

Поразивших красой мирозданья.

 

 

Знаки

 

И всё это – было, – и вовсе не фарс

Прощанье с отжившею эрой, –

Сулили несчастье Сатурн или Марс,

А счастье – Юпитер с Венерой.

 

Для воронов пищу готовили впрок

Сражений кровавых адепты –

И что же осталось? – пространства оброк

Да тяжесть неслыханной лепты.

 

Растений законы грустны и просты,

Законы ристаний – суровы, –

И вновь кладовые темны и пусты,

Хозяева вновь бестолковы.

 

Опять непогода – великая сушь

Иль одурь лавины дождевной, –

Заточное место – пустынная глушь –

Достойней во мгле повседневной.

 

И кто-то поднимет однажды главу

И славу нещадную снищет –

Не там ли, где льды тяжелы на плаву

Да ветер над рощами рыщет,

 

Где вырваны кем-то, кому-то назло,

Гадательной книги страницы,

Где вновь на челне встрепенётся весло

Крылом улетающей птицы?

 

Но где же спасенье? – ужель в естестве

Найдётся от бед панацея? –

И бродит Медея по пояс в траве,

И ждёт Одиссея – Цирцея.

 

***

К дождю или к снегу? – плывут облака,

Окажутся тучами скоро, –

Их поедом ест негодяйка-тоска,

Вторгаясь в ненастную пору.

 

Не тронь эту область – она не твоя,

Ей зелья твои не опасны,

Пусть в поле плутает ползком колея –

Её не смущают соблазны.

 

Ты где? – откликайся, хозяйка степей! –

Стенанья твои домовиты –

Румяный шиповник и смуглый репей

Подземными соками сыты.

 

Не только у страха глаза велики –

Стекло поутру запотело, –

И скифские идолы прячут зрачки

Под камнем тяжёлого тела.

 

Но чур меня, чур! – я не вправе сказать,   

Кого разглядел я невольно

Вон там, где слова узелками связать

Нельзя – до того это больно.

 

Мне только бы губы раскрыть на ветру,

Туда посмотреть без отрады,

Куда, словно дань, мы приносим костру

Опавшие листьями взгляды.

 

 

***

Лишь затем, чтоб под ветром встать,

Сохраняют деревья силы –

И доспехи роняет рать,

Под корой напрягая жилы.

 

Желваками бугры вокруг

Перекатываются редко –

Разве кто-то окликнет вдруг,

Под подошвами хрустнет ветка.

 

Кто земных не носил вериг,

Тот ни вздоха не знал, ни взмаха, –

И закопан по горло крик,

Чтоб не выдал прохожим страха.

 

Отродясь не увидит тот,

Кто ночного не ведал хлада,

Как из сотов густых растёт

Ощущенье пустого сада.

 

Под горою приют найди

У реки или чуть поближе –

Если сердце живёт в груди,

Я глаза твои сам увижу.

 

Хоть слова различи во мгле –

Неужели не понял сразу

Полусонных огней в селе

Фризом вытянутую фразу?

 

Разгадать бы в который раз

Этой трепетной стон округи! –

Вроде, ты и фонарь припас –

Может, вспомнишь ещё о друге?

 

Чем слово древнее

 

Я розу ночную срывать не хочу –

Мне взор её сердце тревожит, –

Ей запах не к спеху и плач по плечу,

Хоть где-нибудь голову сложит.

 

Но я не припомню в шипах похвальбы –

Так было и будет, пожалуй, –

Нет в поздних цветах проявленья мольбы –

Есть привкус надежды немалой.

 

Приемлю я их не за то, что спасут, –

За то, что печали не множат, –

Когда-нибудь с ними меня понесут,

Пусть век был вполне и не прожит.

 

В объятья когда-нибудь их соберу,

В ковчег их возьму небывалый –

И сбудется это, как зов поутру,

Где отсвет колеблется алый.

 

Пусть в дрожи огни – я брожу меж огней

И знаю уже безвозвратней:

Чем слово древнее, тем песня сильней,

Тем звёзды её незакатней.

 

Одну её слушай – протяжнее нет –

Не прячь от неё откровенья,

Покуда влечёт нескончаемый свет

Из недр забытья – не забвенья.

 

 

***

На прибрежной скале я сорвал

Незнакомой травы стебелёк, –

Дух полудня по дому витал

До утра, как степной мотылёк.

 

Дело к вечеру, – вновь этот дух

Оживает, – загадочный злак

Будит зрение, входит в мой слух,

Зыблет мысль, – не уймётся никак.

 

На скале я его отыскал,

Что стоит над старинной рекой,

Чтобы плетью медвяной плескал

По столу моему непокой,

 

Чтобы ночью, к окошку припав,

Этот запах вдыхала луна,

Из бессчётного множества трав

Лишь ему почему-то верна.

 

И души мне уже не унять,

Этот запах вдохнув колдовской, –

И к скале возвращусь я опять,

Чтоб траву отыскать над рекой.

 

У неё и названия нет,

Но поймёте ли, что я обрёл? –

Только дух над скалой, только свет,

Небывалый, густой ореол.

 

 

***

Пространства укор и упрямства урок,

Азы злополучные яви,

Которой разруха, наверно, не впрок, –

И спорить мы, видимо, вправе.

 

И вновь на Восток потянулись мосты,

В степях зазвенели оковы –

Но древние реки давно не чисты,

Моря до сих пор нездоровы.

 

И негде, пожалуй, коней напоить

Безумцам, что жаждут упорно

Громаду страны на куски раскроить

И распрей раскаливать горны.

 

Отрава и травля, разъевшие кровь,

Солей отложенья густые,

Наветы и страхи, не вхожие в новь,

При нас – да и мы не святые.

 

И мы в этой гуще всеобщей росли.

В клетях этих жили и норах,

И спали вполглаза мы – так, чтоб вдали

Малейший почувствовать шорох.

 

Мы ткани единой частицы, увы,

Мы груды песчаной крупицы –

И рыбу эпохи нам есть с головы

Непросто, – и где причаститься

 

К желанному свету? – и долго ли ждать

Спасительной сени покрова,

Небесной защиты? – и где благодать,

И с верою – Божие Слово?

 

И снова – на юг, в киммерийскую тишь,

Где дышится глубже, вольнее,

Где пристальней, может, сквозь годы глядишь

И чувствуешь время вернее.

 

 

Рождение гармонии

 

На склоне мая, в неге и в тиши,

Рождается неясное звучанье, –

Но думать ты об этом не спеши –

Забудешь ли напрасное молчанье?

Запомнишь ли все помыслы его,

Оттенки безразличные и грани,

Как будто не случалось ничего,

К чему б не приготовились заране?

 

Желаешь ли прислушаться сейчас?

Так выскажись, коль радоваться хочешь, –

Не раз уже и веровал, и спас, –

О чём же вспоминаешь и бормочешь?

Ах, стало быть, не к спеху хлопотать –

У вечера на всех простора вдоволь

И воздух есть, чтоб заново шептать

Слова сии над россыпями кровель.

 

Холмы в плащах и в трепете река

Весны впитают влагу затяжную –

И жизнь зелье выпьют до глотка,

Чтоб зелень им насытить травяную, –

И вербы, запрокинутые так,

Что плещутся ветвями по теченью,

Почуют знак – откуда этот знак?

И что теперь имело бы значенье?

 

Пусть ветер, шелестящий по листам,

В неведенье и робок и настойчив –

И бродит, как отшельник, по местам,

Где каждый шаг мой сызмала устойчив, –

Ещё я постою на берегу –

Пусть волосы затронет сединою

Лишь то, с чем расставаться не могу, –

А небо не стареет надо мною.

 

Как будто ключ в заржавленном замке

Неловко и случайно повернулся –

И что-то отозвалось вдалеке,

И я к нему невольно потянулся –

И сразу осознал и угадал

Врождённое к гармонии влеченье, –

Звучи, звучи, отзывчивый хорал,

Оправдывай своё предназначенье!

 

А ты, ещё не полная луна,

Ищи, ищи, как сущность, завершённость,

Прощупывай окрестности до дна,

Чтоб пульса участилась отрешённость, –

Что надобно при свете ощутить,

Набухшие затрагивая вены? –

И стоит ли вниманье обратить

На тех, кто были слишком откровенны?

 

И что же, перечёркивая тьму,

Сбывается растерянно и властно,

Как будто довелось теперь ему

О будущности спрашивать пристрастно? –

Присутствовать при этом я привык,

Снимая летаргии оболочку

С округи, – и, обретшую язык,

Приветствую восторженную почку.

 

Теперь дождаться только до утра:

Проснутся птицы, солнце отзовётся –

И в мире ощущение добра

Щебечущею песнью разольётся, –

И сердце постигает бытиё

С единством Божества неповторимым,

Обретшее прозрение своё

В звучании, гармонией даримом.

 

 

***

Ну вот и вечер – сизый дым

Роднит костры по всей округе

С каким-то светлым и пустым

Пробелом, брезжущим на юге.

 

Собаки лают – знать, прошёл

По этим улицам пустынным

Дурманный запах вязких смол,

Наполнен смыслом половинным,

 

Недобрым привкусом смутил,

Не удержался от намёка –

И небо мглою охватил,

Запеленав его с востока.

 

И кто мне скажет – почему

Оно так хочет обогреться –

Как будто холодно ему,

Да никуда ему не деться?

 

Как будто тянется к нему

Земля с закрытыми глазами

И мнит: неужто обниму? –

И заливается слезами.

 

Элегия

 

Кукушка о своём, а горлица – о друге,

А друга рядом нет –

Лишь звуки дикие, гортанны и упруги,

Из горла хрупкого летят за нами вслед

Над сельским кладбищем, над смутною рекою,

Небес избранники, гонимые грозой

К стрижам и жалобам, изведшим бирюзой,

Где образ твой отныне беспокою.

 

Нам имя вымолвить однажды не дано –

Подковой выгнуто и найдено подковой,

Оно с дремотой знается рисковой,

Колечком опускается на дно,

Стрекочет, чаемое, дудкой стрекозиной,

Исходит меланхолией бузинной,

Забыто намертво и ведомо вполне, –

И нет луны, чтоб до дому добраться,

И в сердце, что не смеет разорваться,

Темно вдвойне.

 

Кукушка о своём, а горлица – о милом, –

Изгибам птичьих горл с изгибами реки

Ужель не возвеличивать тоски,
Когда воспоминанье не по силам?

И времени мятежный водоём

Под небом неизбежным затихает –

Кукушке надоело о своём,

А горлица ещё не умолкает.

 

 

***

Каждой твари – пара в подлунном мире

На ковчеге том, где стол, и ложе, –

Не своими ль в доску, себя транжиря,

На чужом пиру мы стареем всё же?

 

По ранжиру каждый, пожалуй, может,

Перекличке вняв, у стены застынуть, –

Но какая, друже, обида гложет,

Если кто-то хочет ряды покинуть!

 

Нет покоя, брат, и в помине даже –

Из неволи мы, из тоски да боли,

Запоздали мы, – потому-то, враже,

Ты рассыплешь вдосталь хрустящей соли.

 

То ли дело свет, что в себе хранили,

То ли дело дух, что несли с собою, – 

Хоронили всех – а потом ценили,

Укоряли всех, кто в ладах с судьбою.

 

У эпохи было лицо рябое,

По приказу шла от неё зараза –

Но куда бы нас ни вели гурьбою,

У неё на всех не хватало сглаза.

 

Слово раб изгнал я из всех законов,

Что в пути своём на ветрах воспринял –

И знавал я столько ночей бессонных,

Что покров над всем, что живёт, раскинул.

 

Слово царь я тем на земле прославил,

Что на царство, может быть, венчан речью –

Потому-то всё, что воспел, оставил

На степной окраине, – там, за Сечью.

 

Не касайся, враже, того, что свято, –

Исцеляйся, друже, всем тем, что скрыто

В стороне от смут, у черты заката,

Где от кривды есть у тебя защита.