Песня трёх бездомных домовых

***

 

Ветра гиперборейские задули,

Их песне без привычки не подпеть.

И снег такой, что в нём завязли пули,

Что до меня пытались долететь.

 

Хранит мой дом ревущая отрада.

Или хоронит в снежной глубине?

Ушла в сугробы с головой ограда,

Часы навек застыли на стене.

 

Который день я в белом саркофаге

Не отличаю ночи ото дня.

Лишь строчки проступают на бумаге,

Когда её подержишь у огня.

 

 

***

 

Зачем опять в озябший лес шагаю,

Куда смотрю с надеждой из-под рук,

Ведь чудеса давно собрались в стаю

И улетели с криками на юг.

 

Ведь волшебство давно легло в берлогу

И повернулось к прошлому спиной.

И даже тайна собралась в дорогу,

Не пожелав увидеться со мной.

 

И ближний мир лежит пустыней дачной,

Безлюдной и бездушной стороной.

И этот день, до пустоты прозрачный,

Как ледоставом, скован тишиной.

 

И лишь в чащобе, где таится дымка

И где за воротник ползёт озноб,

Стучит тревожно дятел-невидимка,

Как будто гвозди забивает в гроб.

 

 

МАУГЛИ

 

А была такая стая дерзкая –

Не боялась ни огня, ни пуль.

И дрожала свора браконьерская,

И крестился егерский патруль.

 

Я не видел мускулов чугуннее,

Я белее не встречал оскал.

А когда мы пели в полнолуние,

То озноб и мёртвых продирал.

 

И волчицы были – раскрасавицы,

Просто неуёмные в любви.

И хотела каждая понравиться,

И рычала нежно: «Позови…»

 

И была средь них одна особая,

С синевой огней из-под ресниц.

Может, я любил её до гроба бы,

Только нету гроба у волчиц…

 

Ах ты, стая, стая моя звёздная,

Мне такой уж больше не найти:

В час охоты – хищная и грозная,

В час любови – ангел во плоти.

 

Я втяну ноздрями память: мало ли…

Но в ответ не вспыхнет блеск клыков.

Я – один…

Я – старый горький Маугли,

Переживший всех своих волков.

 

 

ДОМОВЫЕ

 

За Чёрным Мысом, где клубятся ели

И смотрят звёзды в чёрный окоём,

Они устало у костра сидели

И что-то пели грустно о своём.

 

От песни этой сумрачной и древней

Сникали травы в тишине лесной,

И только где-то призраки деревни

Дрожали миражами за спиной.

 

И только где-то, на погосте старом,

Сокрытые годами и листвой,

Вставали тени белые по парам

И горько в такт кивали головой.

 

Их голоса кружил по долу ветер

Среди деревьев тёмных и чужих…

Нет ничего печальнее на свете,

Чем песня трёх бездомных домовых.

 

 

ПОСЛЕДНИЙ ОХОТНИК

 

Он шагал через горы и годы,

Чтоб добычу свою отыскать.

От заката дошёл до восхода

И к закату вернулся опять.

 

Его злость и отчаянье гнули,

Неудача по свету несла,

Истомлённые чёрные пули

Прирастали к каналам ствола.

 

И когда уже не было мочи,

На краю запредельной страны

Он увидел дрожащий комочек

На иссохшей ладони сосны.

 

Выстрел,

Выкрик.

Счастливые слёзы.

Рот взметнулся, победно трубя…

Ночью долго он целился в звёзды,

Чтобы выстрелить утром в себя.

 

 

МАРТ

 

Ещё от ветра вытирают слёзы

Берёзы на обочине реки

И в подворотнях прячутся морозы,

Позёмки намотав на кулаки.

 

Но золотой уже распахнут улей,

И ворохнулись в омуте сомы,

И воробей серебряною пулей

Пронзает грудь растерянной зимы.

 

И что-то шепчет домовой на ушко,

И в голос входят утром петухи.

И сладкой тайной светится опушка,

Где в скорлупу снегов стучат стихи.

 

 

***

 

Перелётные души уплывают под звёзды,

Оставляя планете бренность сброшенных тел.

Перелётные души, перелётные грёзы,

А ведь я не однажды в вашей стае летел.

 

Невпопад я рождался в окаянном столетье,

Невпопад погибал я в самых глупых боях.

И слепило до боли эпох разноцветье,

Но никак не встречалась эпоха моя.

 

Оставлял я потомкам завещаньем на небыль

Арбалетные стрелы, эшафотную кровь…

А душа уплывала с надеждой на небо,

Забирая с собою лишь добро и любовь.

 

Перелётные души уплывают под звёзды.

Как забытый подранок, я кричу на восток.

Мне ещё для запястий не откованы гвозди,

Мне ещё для распятья не пробился росток.

 

 

***

 

Полыхнёт под утро озаренье,

Подарив пронзительный итог:

Это ты моё стихотворенье,

А не то, что сохранит листок.

 

Всё вместив от ада до эдема,

Ослепляя белою строфой,

Ты – моя великая поэма,

В час безумства созданная мной.

 

Я испит до дна твоею ночью,

И слова пустые не нужны

Родинок плывущих многоточью

На поляне золотой спины.

 

Как вести с тобой и небом битву,

Если каждый слог настолько груб,

Что не ляжет никогда в молитву

Междометий опалённых губ?!

 

Что найти мне в словаре убогом,

Что поставить в бесполезность строк

Рядом с этой, выточенной Богом,

Рифмой двух летящих к звёздам ног?!

 

 

 

***

 

Так давно известно людям это,

Что не надо спрашивать волхвов:

Чем на свете хуже для поэта,

Тем и лучше для его стихов.

 

Такова поэту Божья воля,

Чтоб платил он кровью за слова,

Чтоб росли стихи из чистой боли,

Всуе не плетясь, как кружева.

 

Чтоб его не баловали грёзы:

К звёздам вознося, бросали ниц.

И чтоб многоточия, как слёзы,

Прожигали всполохи страниц.

 

И чтоб лишь в последнюю дорогу,

Из-под сердца вынув горстку слов,

Дал Господь их, радостных, немного

Лучшему из избранных сынов.