Апрельский дождь

АПРЕЛЬСКИЙ ДОЖДЬ

Что ж так много печали

Обвалилось с небес?

Москвичи одичали,

Восемь месяцев без

Солнца, теплого света –

Их прогноз на «потом»,

Ждут отчаянно лета,

Укрываясь зонтом.

Льется, хлещет снаружи

Злобный дождь ледяной.

Переполнены лужи

Мокрой мутной хандрой.

И воды по колено –

Но уже все равно…

Неужель во вселенной

Так же сыро, темно?

РЕГРЕСС

 

Несыгранная пьеса,

Неспетые слова.

История регресса-то,

В общем, не нова.

Отпущенное время

Безжалостно бежит.

Ты все еще не с теми,

Кто может скрасить жизнь.

Ты примеряешь маски:

Сыграть, слепить ли, спеть?

Счастливой ждешь развязки

И хочешь к ней успеть.

Ты корчишь нежность-ламу

В лазоревой траве,

А жизнь диктует драму

Тихонько, по главе.

 

*  *  *

Умирало Переделкино.

Бывший дом. И бывший кров.

Все пестрело недоделками,

Увяданием ковров.

Опустели горе-лавочки,

Вместо парка – бурелом.

Потускнели чудо-лампочки

Над писательским столом.

Здесь шагов не слышно давешних,

Растворились голоса,

И словами, как на клавишах,

Не играют небеса.

А скворчат все больше деточки

Или лётный острослов.

И молчат в тени беседочки

Без эссе и без стихов.

Льет осеннее уныние

Сверху кто-то неземной.

Замер лес в преддверье инея.

Тишина. Погост. Покой.

КОЛЫБЕЛЬ

Так бы слушала на ночь и слушала

Тонкой фальши словесное кружево,

Продолжай хрипловато-простуженно

Мелодично-заумно-хитро.

Лестью-патокой горло натружено,

Колыбельной твоею разбужена –

Это счастье мной, милый, заслужено,

Не напрасно ломалось ребро.

Погружай в головное кружение,

Не снижай внеземное скольжение.

За лекарствами от поражения

В круглосуточный не побегу.

Буду ждать полуночного рокота –

Грозового любовного шепота,

И судьбе повинуясь без ропота,

Сдамся пленником к четвергу.

*  *  *

В Серебряном бору

пески о нас скучают,

давно по их следам

не шлепали вдвоем.

И воды в берегах

со временем мельчают,

и верится с трудом,

что был здесь водоем.

В Серебряном бору

о нас забыли сосны,

стареют и ворчат,

как пять веков назад.

И так же, как везде,

дороги там несносны;

по осени – грязны,

а в августе – пылят.

В Серебряном бору

я больше не бываю.

Этюд, где мы бредем,

Уставшие, к реке,

мелькает только в снах,

и глаз не открывая,

я вижу хвойный лес

и тени на песке.

*  *  *

Услышав мягкое глиссандо,

Свою умерила я прыть.

Подумала: чего мне надо

Еще, помимо чуда – жить?

Любви и славы, достижений,

Больших и маленьких побед,

Восшествий и вослед свержений,

Стихов в толпе и tet-a-tet.

Порывных творческих взрываний,

Морей из солнца и цветов.

У ног – признаний и рыданий,

У глаз – безумных шепотов.

Прозрачных брызг в палящем зное

И льда в шампанском…

И к тому ж

Обожествленной быть тобою,

Не друг, не враг мой и не муж.

*  *  *

Началась другая эпоха,

Незаметно, как пыль в углу.

Ни истерик, ни бурь, ни вздохов,

Ни прогулок в ночную мглу.

Ни кошмаров, ни ожиданий,

Никаких телефонных нег.

С каждодневной тоской свиданий

И беседой про хлеб и снег.

Не бывающая в ударе,

Не способная к виражу.

Я лекарства и нитки в баре

Вместо хмеля теперь держу.

КАРУСЕЛЬ

Привычною глазомеркой

Окинула карусели:

Лошадки мои померкли,

Ссутулились, полысели.

Забег завершился кругом

Вне сути и мимо цели,

Не рысью, уже не цугом,

Без мыла на рыхлом теле.

Знавала я их аллюры,

Бубенчики золотые…

Растаяли шевелюры,

А с ними – тела литые.

Ревущие ипподромы,

И кубок в руках – победа!

Все в прошлом. Внутри истома,

Кураж седока изведан.

Пустеет седло, пылится,

Неюный седок грузнеет…

Попробовать прокатиться?

Но кажется небылицей

Причудливая затея.