Юдифь

ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО

Моё знакомство с Владимиром Саришвили, замечательным грузинским поэтом, переводчиком и публицистом, одним из ведущих деятелей Союза Писателей Грузии, продолжалось недолго. Мы познакомились в июне 2018 года, а в сентябре Владимира не стало. И всё же короткое это знакомство произвело на меня глубокое впечатление. И его квартира в старом районе Тбилиси, и книги, и талант, и эрудиция жизнерадостного, по-грузински гостеприимного хозяина. У меня были два перевода из грузинской поэзии, в том числе знаменитый «Мерани» Николоза Бараташвили, и меня потрясло, что Владимир высоко оценил этот перевод и весьма тактично указал на некоторые недочёты. В то же время он сам являлся автором более близкого к оригиналу талантливого переложения этого произведения на русский язык. Мы договорились поддерживать контакты, обмениваться информацией, вести переписку. К великому сожалению, всё прервалось в самом начале. Пусть же эта публикация в «Литературном Иерусалиме» послужит памяти прекрасного человека и поэта Владимира Саришвили.

Ханох Дашевский

 

ЮДИФЬ

Что море посыльным ветрам закричало?

Узнаем, узнаем в веках.

Я вижу тебя, ты одна у причала,

Сиреневый веер в руках...

Угрюмые тайны, блаженства рабыни,

Насуплены лица рабынь.

Я знаю – с тобой говорят на латыни,

Но напрочь забыта латынь...

И колокол в небе висит без опоры,

И чайки сомкнули кольцо...

Мелькают в волнах раскаленные шпоры,

Брезгливо кривится лицо.

Отчаянный всадник, поводья, поводья

Назад, осади скакуна!

Волна за волной, как семья бегемотья,

Она у причала одна.

Ну что же ты, всадник, не смей задержаться,

Скачи по тяжелой воде,

Великий злодей превратиться в паяца

Не может никак и нигде...

Выходит, паденье сильнее полета,

Отравлены пастбища серн.

И меч зависает. И слышно у грота:

«Как звали тебя?»

«Олоферн».

 

ДУЭЛЬ

Друзья наполнили вином

Торжественные кубки,

И громко выпили за то,

Чтоб завтра выжил я,

Бараньи кости псам швырнув,

Мы выкурили трубки,

И я немедленно ушел

Из теплого жилья.

Я шел по улице сырой,

Потом по бездорожью,

Туман был компасом моим,

Катился желтый лист.

Я встретил их в восьмом часу

У горного подножья,

Когда подумал: «Как сейчас

Рассветный воздух чист...»

Я описал овал и ромб

Своей потертой шляпой,

Прошел навстречу три шага

(Традиция веков),

Но что я там поделать мог

Старинный ржавой шпагой,

Когда вокруг полным-полно

Отточенных клинков.

Защита – смерть, атака – смерть,

Погибель – выжиданье;

Недолгий звон искусных шпаг,

Кровавый фейерверк...

Как хорошо, что я не шел

Покорно на закланье,

Как хорошо, что этот свет

В глазах моих померк...

Друзья наполнили вином

Безрадостные кубки

И осушили молча их

До самого до дна,

Набили трубки табаком

И выкурили трубки,

И каждый думал про себя,

Что жизнь у нас одна.

 

*  *  *

Когда сползает ночь по этим горным склонам,

Хлестая листопад чешуйчатым хвостом,

Хвастливый город мой во тьму с покорным стоном

Уходит на покой, измученный постом.

Свисая со скалы, как черные кораллы,

По дну шершавому разбросаны дома,

От мутных коньяков рожденные кошмары

Лишают город мой последнего ума.

И тяжело плывет откуда-то из бездны

Ненужный никому и сам себе рассвет,

И просыпаюсь я, смешной и бесполезный,

Озлобленный, беспомощный поэт

*  *  *

Здравствуй, долгожданная свобода,

Ты вошла, избранница святых,

С волосами цвета капель йода,

На живую рану пролитых.

Ты вошла с рассеянной улыбкой

Дамы треф на карточном столе.

Ожиданье хрустнуло улиткой,

Каблуком придавленной к земле.

*  *  *

Я мастерил ошейник для луны.

Холодный город пил туман из блюдца;

Я ждал, когда ворота распахнутся

Казны восторгов, нищенской казны.

Луна скулит, пространства ей тесны,

И скучны тропы, где не разминуться.

А звездам песни звездные поются.

Носы планет от белого красны.

Выгуливаю нервную луну:

Ушла за тучи, в темный переулок.

Мой легкий фрак не годен для прогулок;

Вернусь домой. И, проходя, шепну.

Поверю я любовь царице вестниц –

Дубовой львице на перилах лестниц.

*  *  *

Ты меня разлюбишь не сегодня,

Но маячит рядом этот день.

Золушка! К тебе приедет сводня.

Меховые туфельки надень.

В королевский отправляйся замок,

Веселись, «Spumante» пригубя.

Там, среди красивых, гибких самок,

Женщину – он выберет тебя.

Ты не утаишь – ты позабудешь

Рваный фартук, сломанную печь,

Речь прямую медленно остудишь

И освоишь косвенную речь.

Видно, этот принц – хороший парень

(Брызни по углам святой воды).

Я тебе премного благодарен

За терпенье, ласку и труды.

ПИК ПОКОРЁННЫЙ

Это были цветочки. Усталость пришла на вершине,

Здесь, на смёрзшейся точке, комочке бесплодной земли,

Где в тупом столбняке, словно как манекен на витрине,

Застываю от жизни вдали и от смерти вдали.

Здесь заброшенный дом первобытного идола Нгоми,

Он отсюда решал судьбы диких племён, свысока,

Докарался – все вымерли. Пусто у идола в доме.

Вихря серый ошейник его охватил на века.

На исходе истока надежд, на последнем изломе

Истончившихся нервов, на этом безжизненном льду,

Возмечтаю вздремнуть хоть на мокрой лежалой соломе,

Но соломы у Нгоми в заоблачной мгле не найду.

Да, усталость пришла на вершине, на этой, желанной,

Где желаний уже не бывает, и пухнет башка,

Неужели стремлений конец – этот лёд постоянный,

Роговеющий воздух в обители Нгоми – божка...