Ловля солнца

ЛОВЛЯ СОЛНЦА

когда уходит день, два рыбака
закидывают леску в облака,
они точны, движения их ловки,
ведь ловля солнца требует сноровки...
а я смотрю, как тихо гаснет день,
дрожит дорожка солнца на воде.
и остро проникает в сердце жалость
и к солнцу, если б вдруг оно поймалось,
и к миру, и к летящим летним дням,
и к нам...

В ПЕРЕХОДЕ

что ты с лампой здесь ищешь, Господь,
в переходе на зимнее время?
истончается вешняя плоть,
цепенеет озимое семя...
поднимается в небо вода,
чтобы выпасть серебряным снегом.
здесь уходят в себя без следа,
чтоб в себе отыскать человека,
словно свет, что нисходит с небес
даже в зябкую раннюю темень.
только им и спасаются здесь –
в переходе на зимнее время.

*  *  *

смерть наливает выпить и говорит:
что ты всё смотришь в небо?
ищи внутри.
что ты там видишь –

в этих странствующих облаках –
степи свои, пустыни, реки, восход, закат?
если в тебе всё это – вместе и тьма, и свет,
небо – оно пустое, кто там твой слышит бред…
кажется, будто за ночь вырос и стал другим
и ничего не видишь больше в себе, ни зги?
словно перешагнул ты горы своих надежд,
так вырастают дети разом из всех одежд,
так же у перепутья кто-то не зрит пути
и начинает снова небо в себе растить.

*  *  *

Горчит в гортани, словно я пила
тягучий яд – цедила и глотала,
смотрела нежно в злые зеркала
и, в каждой жизни с самого начала
сроднившись с болью, думала, живу.
Жар от недуга слепо принимая
за страсть и страх, держалась на плаву,
несломленная бедами, немая,
лишь тем и наслаждаясь, что жива,
когда и мёд, как яд, горчит в гортани...

А я всего-то комкаю слова,
и некому сказать их,
и глотаю.

СИНИЧЬЕ

Душа испуганной синицей
была готова упорхнуть,
когда я первый день в больнице
перемогала – как-нибудь…
А жизнь восторженно цеплялась
за вид заснеженный в окне,
заката медленную алость,
след самолёта в вышине.

Всё ей по нраву было, даже –
больничный скудный рацион.
И лабиринт многоэтажный,
как повторяющийся сон.
И чьи-то скомканные взгляды
с безликой схожестью в беде.
И этот выпавший из ряда 
непрекращающийся день…

И страх тоски потусторонней,
как шаг по лезвию ножа.
И даже то, что в телефоне
твой зыбкий голос не дрожал
в разноголосице звенящей
других, не ведающих, как
в душе, встревожено неспящей,
горчит неспетая строка…

ЗА ПОВОРОТОМ

Посмотри: вон там, за поворотом, 
где ещё, мне кажется, вчера
лето на подсобные работы 
нанимало с раннего утра 
голенастых девочек смешливых – 
там сейчас подсолнухи в цвету... 
Поезд проезжает торопливо 
станцию, где я ещё расту, 
вслед машу не поезду, а будто 
я себе самой в его окне. 
Нынче нет стоянки и минутной, 
чтоб успеть сойти в прошедшем дне, 
где пока беспечна нежность мая, 
и за день проходит целый век, 
где ещё строкой ночной не маясь, 
я тянусь травинкою на свет... 

Будто бы и не было в помине 
ни меня в той солнечной стране, 
ни страны, где песня душу вынет: 
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

ВОКЗАЛ

Здесь всё, как раньше, 
небо, рельсы, шпалы,
и вдоль дороги строем – тополя.
Но возле обветшалого вокзала
травою заросла давно земля.
Куда-то вдаль умчались паровозы
извивами заброшенных путей,
но, кажется, 
вернуться им не поздно
в мир повзрослевших 
сказок и детей...

Вот-вот, гляди, горячий
поезд хлебный
за поворотом выкрикнет
«ту-ту!»
и дымом перепачканное небо
испуганно
отпрянет в высоту.

КАРАМЕЛЬКА

Не угнаться за памятью, как она резво ведёт
по своим закоулкам, секретикам, лазам и схронам.
Что там, в прошлом, ищу я, быть может, на сладкое – мёд
и немного тепла, припадая к окошку в вагонном
неуюте, пропахшем дорожной едой и бедой?
Почему-то всегда я в поездке, как будто наощупь, 
пробираюсь к себе за живою целебной водой,
или мёртвой, которая, впрочем, и легче, и проще
достаётся со дна. А живую найти всё трудней.
Где-то там, в неистраченной жизни, неузнанный кто-то
карамельку протянет с налипшей махоркою мне.
И шершавой рукою горючие слёзы утрёт он.

ПОЕЗД

Как много в сутках километров, 
когда летит без остановок 
твой поезд, полный снов и ветра… 
В нём каждый шаг к себе неловок. 
Как быстро тихий полустанок 
уносит вдаль во тьму разлуки. 
Из колокольчиков-стаканов 
ночь пьёт настоянные звуки. 
И вглубь забытых интонаций, 
как в детство, падаешь монетой... 
И светлячки летящих станций 
спешат вослед, срываясь с веток. 

НЕМОТА

Сесть в поезд. Долго ехать. Отрешённо
cмотреть в окно, не видя ничего,
как смотрит вглубь себя умалишённый,
себя не понимая самого…

Ночной плацкарт. Все спят, а ты над строчкой
измаявшись, глядишь в глухую ночь,
из тьмы своей бездонной и бессрочной
извлечь занозу жгучую невмочь.

Как будто яркой бабочкой лиловой,
запутавшись в невидимых силках,
трепещется ненайденное слово,
и без него пуста твоя строка.