Но на земле нас держит дом. Стихотворения

Поэт, прозаик, эссеист, переводчик, литературовед. Родилась в Ленинграде. Уехала из России в конце семидесятых годов. Живёт в пригороде Филадельфии. Автор девяти книг на русском и английском языках. Составитель и переводчик антологии «Russian Poetry in Exile. 1917–1975. A Bilingual Anthology», составитель, автор вступительной статьи, комментариев и расширенного именного указателя к трёхтомнику собрания сочинений Юрия Мандельштама (М: Изд-во ЮРАЙТ, 2018). Её стихи и литературные эссе печатались в различных русскoязычных и англоязычных периодических изданиях. Пишет стихи и на английском языке. В течение десяти лет состояла в редколлегии альманаха «Встречи». Главный редактор американских журналов «Поэзия: Russian Poetry Past and Present» и «Зарубежная Россия: Russia Abroad Past and Present». Входит в состав редакции журнала «Гостиная». Ведёт раздел «Культурно-историческая археология» в приложении к «Новому Журналу» и состоит в редколлегии журнала. В 2013 году Всемирным союзом писателей ей была присуждена национальная литературная премия им. В. Шекспира за высокое мастерство переводов.

Елена Дубровина наполняет свою стихотворную речь искренним лиризмом, поэтический голос её чист и ясен. Она доверяет своему читателю и делится с ним сокровенным. Её «судьба-усадьба», «город в белой дымке», «львы, стерегущие время» и впрямь пахнут запахами ушедших времён. Эти нескрытые жажда и ожидание счастья освещают трепет души, которую «на земле держит дом».

 Д. Ч.

НО НА ЗЕМЛЕ НАС ДЕРЖИТ ДОМ

 
* * *
 
Здесь всё мое – и этот стол, и эти вещи,
И этот дом, в котором окна на восток,
И страх на миг – удар в висок,
А этот миг – как будто вечность.
 
Здесь тишина поёт в углу об опозданье
Всего на несколько минут,
А стрелки от часов бегут,
И, кажется, что век прошёл в моём сознанье.
 
Не повернуть часы назад в судьбе-усадьбе,
Не отлюбить, не позабыть,
А просто плакать, просто выть,
Как плакала тогда – на свадьбе.
 
Будильник тикает вперёд – не обернуться,
И гулко отдаётся зов –
И скинуть с вечности засов,
Дверь распахнуть и… задохнуться.
 
Разбитых чашек тонкий звук –
Осколками на этой карте. Такой маршрут –
Из детства в дом, в котором никого не ждут.
И как вода, текут года из детских рук.
 
 
* * *
 
О, сколько можно голосить
И ждать удачи,
Прощенья у себя просить
И быть незрячей,
Когда легко скользит эфир
У изголовья,
Когда разрушен дом и мир
В том послесловье,
Написанном в конце пути,
Рукой неверной?
Осталось сколько мне идти
Дорогой бренной?
Закончен день, и свет погас
В моём сознанье,
Минуты переходят в час
В часы прощанья.
Но на земле нас держит дом,
Окно в ненастье,
Улыбка сына, и потом…
Немного счастья.
 
 
* * *
 
В далёком прозрачном мире,
Серой краской размытом,
В темной, пустой квартире,
Грущу о давно забытом –
 
О городе в белой дымке,
О львах, стерегущих время.
Там, где на старом снимке
Осталось моё поколенье.
 
Темнеет небо, и густо
Туман поднимается выше,
К вечеру так же грустно.
И «жить» означает – «выжить».
 
 
* * *
                        Я с детства не любил овал!
                       Я с детства угол рисовал!
                                                 Павел Коган
 
В осеннем парке на скамье –
Забытый зонтик красный с чёрным,
И листья мокрые ко мне
Прилипли как к тетрадке школьник.
 
Идёт по проволоке ток,
В дыму течёт по трубам время,
И жизнь желтее, чем желток,
Бежит как кровь по старым венам.
 
Бессонницы кошачий плач
Сочится вместе с ветром в щели,
И век заботливый, как врач,
Ведёт меня к заветной цели.
 
Но смерть придёт, когда не ждёшь,
Накроет чёрным покрывалом,
И ты поймёшь, что жизнь есть ложь,
Квадрат, растянутый овалом,
 
Что время, прожитое зря,
Не поменять, как плащ на платье…
А над землёй встаёт заря,
Рисуя угол над кроватью.
 
 
ВОКЗАЛ
 
Как капля в море и иголка в сене,
Я затерялась в городских кварталах,
Среди людей – турист в холодной Вене,
Бродячий клоун в опустевшем зале.
Несу любовь и чемоданы красок
С теплом души, запрятанным средь писем,
Среди людей, среди застывших масок,
Где мир жесток и всё же живописен.
Я жду чудес, высокого венчанья
Моей судьбы с какой-то вечной тайной,
Но длится время – время ожиданья,
О, как оно безмерно и печально!
Как одиноко на пустой платформе –
Звук ржавых рельс, дыханье вечной ночи.
Как этот мир, как эта жизнь – непрочны!
И тот же день – бесцветен и бесформен!
И тот рассвет, что в юности встречали,
Стал облаком туманным и закатом,
И в грусти детства, юности печали
Пустой вокзал остался виноватым.
 
 
ГОРОДУ ПЕТРА
 
Наверное, в Питере ветер по-свойски
Метёт жёлтый лист вдоль пустой мостовой.
И мостик кривой, по-осеннему, скользкий,
Согнулся дугой над тоскливой Невой.
 
И дождь, как всегда, ледяной, моросящий,
Купается в лужах, и бьётся в стекло.
Осеннее небо – предвестник несчастий,
Раскрылось зонтом, но укрыть не смогло
 
Прохожих, спешащий на поздний автобус,
Возлюбленных, ищущих места для встреч.
Так движется время и крутится глобус,
И падают годы с согнувшихся плеч.
 
И память, как дождь моросящий, проходит.
Останутся вспышки сознанья едва,
И Питер холодный в ненастной погоде
Стирается в памяти день ото дня.
 
И только туманное чувство разлуки,
Как юности блики, болит иногда.
И только в порыве безрадостной скуки
Возникнет из памяти город Петра.
 
 
* * *
 
Прикрывшись рукой и зажмурив глаза,
Нам мир представляется чёрным квадратом,
Но где-то по рельсам стучат поезда,
Несутся туда, куда нет нам возврата.
Там детство и юность играли в лапту,
Учились играть на рояле сонаты,
Учили поэмы почти налету,
Любили, дружили, встречали закаты.
Там были ненастья, дожди по ночам,
Разлуки, разрывы, паденья и ссоры,
А чаще всего – о любви разговоры,
По сути, и всё-таки по мелочам.
Стоим на развилке – всё тот же вокзал,
Другие торопятся в новую вечность…
Вагон наш сломался, мотор отказал.
И длится минута в пути бесконечно…
Тот поезд увёз эту память навек –
Навек – показалось. Но где же наш дом?
Несёт нас вперёд по течению рек,
А мы всё стоим на пути запасном…
Жизнь длится спокойно, почти не спеша,
Размеренный стук уходящих колес,
Но мучает тот же нас вечный вопрос –
В каком полушарье осталась душа?
 
 
* * *
 
Охватив моё запястье,
Руку мне до боли сжав,
Ты прощался, убежав
От нахлынувшего счастья.
 
Каждый миг, как всплеск волны, –
В лунном свете нет прекрасней.
Звезды нежности полны.
Разве это было счастьем?
 
Мёртвым светом тишины
Поглотило землю время,
Будто мы вернулись в сны
Из прошедшего мгновенья.
 
А закат горел в огне,
Вспыхнув красным в ежечасье.
И тонуло в глубине
Наше маленькое счастье.
 
 
* * *
 
Ты меня не заставишь любить –
Не в твоей это власти.
Горький привкус в твоём сладострастье
И моём неумении жить.
 
Обновляется жизнью листва,
Сок с деревьев стекает в корни.
Словно в гонке забитые кони,
Дышат смертью твои слова.
 
И в рассыпанной хвойной ели
Привкус чувствую остроточный.
Веет ветер дальневосточный,
Оставляя шрамы на теле.
 
Поздней ночью, последней ночью,
Губы осенью холодели.
 
 
* * *
 
Одолжи мне своё отраженье,
жадность, жар
и мечтательность, столь
непохожую на вторжение
в очевидность самосожжения
и чужую, живую боль.
 
Одолжи мне своё отторжение
от того, что болит как шрам,
беззащитность и защищённость,
счастье, близкое к поражению,
за которое по-монашески
в спешке грешную жизнь отдам.
 
Одолжи мне долги и должности,
разбросай по земле стихи,
и тепло собрав осторожно,
ты за эту ложную сложность
и холодность – меня прости.