Евангелие от антихриста по-турецки. Беседа с Ханифе Чайлак

Фырат Джанер родился в 1976 году в Турции, вырос в Анкаре. После окончания факультета промышленной инженерии в университете Гази получил степень магистра, а затем  – доктора наук на отделении турецкой литературы Университета Билькента. В одах работал лектором в кипрском Американском университете города Гирне. В 2011 году Фырат Джанер вернулся в Турцию и начал работать в Черноморском техническом университете. Большую часть своей взрослой жизни он провел, пытаясь очистить ум от пережитков дискриминационной риторики. Впоследствии он посвятил себя попыткам понять мотивы социальных запросов, которые становятся препятствием друг для друга, и механизмы гегемоний, которые игнорируют эти мотивы.

Начиная с 1996 года в литературных журналах Турции стали появляться рассказы Джанера. Его первая книга под названием “Зеваль” вышла в 2013 году. Написанная в трех различных жанрах и дискурсах, она состояла из драматических стихотворений. В тот же год книга стала лауреатом одной из самых престижных премий Турции  – “Литературной премии Джевдета Кудрета”.

Первая повесть писателя “Жалобная песнь” вышла в 2013 году. “Жалобная песнь” повествует о культурном климате, который не позволяет быть ни традиционалистом, ни современным человеком, в то время как главенствующие позиции одновременно занимают и современность, и традиции. Повесть стала антологией жалоб, у которой не было начала, конца, сюжета и каждое издание которой было запланировано отличным от предыдущих.

Вторая повесть Джанера “Плач по птице и кошке” была опубликована в 2014 году. Сюжет в этой книге был отодвинут на максимально задний план. Это было предложение неразрушительной революции с любовью во главе. Последняя повесть Джанера, “Евангелие от Антихриста”, была представлена читателям в 2018 году. Общая черта произведений Джанера – то, что все они продукт попыток писателя создать нечто теоретически возможное в рамках литературы, но до этого никогда еще не опробованное.

“Евангелие от Антихриста” – попытка Джанера понять тех, кто отделяют себя друг от друга, а потому становятся взаимной противоположностью. В книге два незнакомца, являющихся противоположностями друг друга (один представляет современность, другой  – традиционность), не начав диалога, произносят речи, призванные сделать видимым неправомерность того, что их самих пытаются отделить, и правильность того, что отделяют они. В одном интервью Джанер объясняет, почему отдает предпочтение этому типу: “Я убежден, что человек должен разговаривать не в течение всего отведенного ему срока, а лишь пока у него не кончились слова”.

Джанер не рассматривает ни одну из опубликованных книг как “работу”. По его мнению, каждая книга  – это тупик в персональном интеллектуальном приключении. Эта мысль, подразумевающая, что только та часть этого приключения, что заходит в тупик, может быть завершена, означает, что попытка эмпатии, которую он предпринял в “Евангелии от Антихриста”, не принесла результата. В то же время, эта мысль создает уникальный элемент повествования. Ни один из отрывков “Фауста”, которые сопровождают одну из речей, не приводятся в повествовании. “Евангелие от Антихриста”, вероятно, более всего  – проза о невозможности повествования.

ХЧ. По-вашему, мессия пришел?

ФД.Чтобы ответить на этот вопрос, для начала мы должны определиться со словом “мессия”. К примеру, употребить это слово по отношению к Иисусу  – значит ответить в определенной системе верований. Христианство, иудаизм и ислам имеют свое верование в отношении “мессии”. Я бы предпочел отвечать, связывая смысл этого слова и его историческое значение со словом “Махди”. Я убежден, что это главный принцип “мессианства”, то есть, грубо говоря, очищения, махдийства, следования божьему пути. Встать на путь божий… Но кто встанет на путь божий? Один человек, общество, человечество? Ответ у каждого свой. Если речь идет об одном человеке, то Махди  – его воля. Это личная утопия… Если речь идет о становлении общества на путь божий, то Махди  – это человек, который, пусть на определенный период, но поведет их в том направлении, которое они видят как божий путь, и станет их проводником, чтобы освободить их из того состояния угнетения и обездоленности, в котором они оказались. Это  – общественная утопия… Если же речь идет о становлении человечества на путь божий, то, по всей вероятности, Махди  – это невероятная справедливость, об установлении которой все мечтают.

Персонификация идеалов мессианства и махдианства означает взвалить на спину героя-спасителя усилия, необходимые для достижения этих идеалов. Сейчас я могу дать ответ на ваш вопрос: Мессия не пришел, потому что все ждут его прихода. В христианском мире есть шутка, направленная на осмеяние пророка Мухаммада. Согласно ей, однажды Мухаммада испытывают на вопрос того, сможет ли он позвать гору, стоящую напротив, и привести ее к своим ногам. Мухаммад зовет гору, но она не идет к нему. Тогда он начинает сам идти к горе. Когда же его изумленно спрашивают: “Что ты делаешь?”, он отвечает: “Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе”. Даже если цель тех, кто придумал этот анекдот, – осмеять Мухаммада, они неосознанно приписывают ему большую мудрость. Поскольку гора не пойдет сама, если ее звать или ждать. Конечно, я говорю это во имя Антихриста. Я бы сказал, что это плохо, как фанатизм, и напоминает болезненную чистоплотность. Ведь самое хорошее, испортившись, становится самым плохим.

Рассказ посредством риторики иллюстрирует то, что говорится. Делая это, внедряя выдуманного персонажа “рассказчика”, он максимально скрывает человека, который заново создает риторические рассуждения. Помещая туда и другие рассуждения, он заставляет их полагать, что дает им право на жизнь. А драма, даже если и оставляет рассказчика за рамками происходящего, совершает тот же маневр такими инструментами, как поэтическая справедливость и т.п.

Риторика, несмотря на различные легитимные риторические игры, которые она в себя включает, представляется наиболее чистой среди себе подобных. Какие бы хитрости она в себе ни содержала, она не оставляет собеседника без другого собеседника. Это также порождает чувство искренности. В то же время, когда речь идет об убеждении в чем-то масс людей, риторика  – один из самых функциональных и самых опасных методов. Поэт  – лучший из ораторов. Вероятно, по этой причине последователей поэтов в Коране обвиняют в ереси. Однако, ораторское искусство выставляет напоказ говорящего, подобно жертвенному агнцу, но в то же время оно отплачивает этим жертвам, вручая им уникальное оружие, которое позволяет им рассказать о своих лишениях, угнетенном и лишенном всего состоянии, защитить себя.

Вот почему я предпочел говорить о риторике в Евангелии от Антихриста, которую я создал как книгу, в которой все ее демонизирующие друг друга стороны сами себе создают защиту.

ХЧ. Идея описать Антихриста как одного из нас?

ФД. Если мы будем рассматривать язык как местонахождение всего сущего, то увидим, что Антихрист присутствует во все периоды истории. В каждой эпохе есть те, кого обрекают быть Антихристом, равно как и те, кого рассматривают как Мессию. Из-за ограниченности ресурсов происходит столкновение интересов одного общества с интересами другого, по этой причине рождается конфликт между обществами. В то время, как одно общество верит, что определенный человек или “тип” выведет его на путь истины, другое общество считает, что он приведет его к нищете. Поэтому, на мой взгляд, Антихрист  – не нечто, сотворенное нами, но истина. Мы остаемся жестокими, пока продолжаем не понимать, что для других являемся антихристами. Мы все испытываем необходимость в каком-то количестве справедливости, сострадания. Сострадание  – маленький остров в море жестокости, на котором можно вздохнуть. А справедливость  – это континент…

ХЧ. Вы можете объяснить слово “фанатик” для зарубежных читателей?

ФД. На мой взгляд, фанатик не осознает собственного невежества. Каждый хочет быть субъектом своих собственных (не справедливых) истин, хочет, чтобы все походили на него. Он хочет, чтобы те, кто на него не похож, страдали, исчезали, более того, впоследствии сгорели в аду. В реальном мире, где ни один человек в полной мере не похож на другого, в рамках исторических обстоятельств фанатик разделяет людей на тех, кто близок ему самому с географической, языковой, религиозной, этнической точек зрения, называя их “мы”, и тех, кто далек от него, называя их “они”. Он думает метонимически: понижает в значимости и делает главным, восхваляет и обесценивает. Он делает это и в той группе, которую рассматривает как “мы”. То есть внутри себя всех “нас” он делит на других “нас” и “их”. В собственных интересах он нарушает общественные соглашения, которые делают возможным существование “нас”, однако при этом он больше всех защищает правила этих соглашений, дабы не допустить того, чтобы другие нарушали эти соглашения. Говоря коротко, каждый в той или иной степени фанатик. Ведь каждый хочет возвыситься и никто не хочет падать.

ХЧ. Ваши источники обычно  – человеческие, но вы предпочитаете описывать их в рамках определенных концепций, создавая предположения. Почему бы вам в таком случае не заняться написанием философских текстов, а не художественной прозы?

ФД. Те, кто занимаются философией,  – путники на тропе мудрости. Поэтому философские тексты  – это диалог путников, находящихся на одной дороге, которые делят один стол. Если ваши источники  – общественные (если вы не якобинец), то вашими собеседниками, на мой взгляд, не должны быть люди, с которыми вы сидите за одним столом. То, что вы адресуете им,  – это то, что вы хотите внедрить в их сознание. Более того, обычно я собственной рукой опровергаю свои предположения. Я хочу, чтобы мои тексты были самоуничтожающимися. Ведь моя цель  – не продиктовать читателю некую правду, но заставить его начать сомневаться в собственной гипотезе. Поэтому правда похожа на вкусовые ощущения. Если бы вы родились в Спарте, вы бы не воспитывались с общим убеждением о том, что “убивать грех”. “Правда” и “ошибка”... Оба этих слова  – оксюмороны с онтологической точки зрения. Философы (а я по большей части вырос на философской литературе)  – деспотичные и утомительные учителя. У меня нет учительской жилки. Моя деспотическая жилка очень сильная, но я ее постоянно переживаю. Предпочитаю быть гангреной.

ХЧ. Это трагическое предпочтение? Внутри него есть бунтарство?

ФД. Я придаю большое значение тому, что Маркс называл исторической необходимостью. Бунтарство  – заложник поражения. Свидетельством тому  – все революции в истории, которые выглядели как достижение успеха. В исторических книгах много материала об изменениях людских сообществ. Европа христианизировалась, Месопотамия стала мусульманской. А правда в том, что и европейцы, и месопотамцы все еще язычники. Чтобы это понять, не нужно заниматься археологическими раскопками ритуалов. Деньги  – самый известный идол, которому мы поклоняемся. Слава, власть… Божеств множество. Одежда или протез, который может изготовить себе человек,  – не его правда. Насколько “большегрудой” можно назвать женщину, надевшую бюстгальтер с подкладками, настолько же и “монотеистом” можно назвать человека, который поклоняется деньгам, пусть и ходит при этом в мечеть, церковь или синагогу. Вот что трагично  – это то, как человек может из-за правды, подобно Эдипу, лишить себя глаз. Обычно это воспринимается как бунтарство. Но героями становятся самые трусливые. За тем поведением, которое мы обычно считаем смелым, кроются большие страхи. Антигону делает смелой перед царем то, что она трясется от страха перед богами. Человек, который не может встретиться лицом к лицу с собственной правдой, не сможет принять и правду других. Человек, у которого нет связи с собственной правдой, становится узником своих протезов. Человек  – завистливое создание. Он жаждет, чтобы все стали узниками одних и тех же протезов.

ХЧ. Могло бы “Евангелие от Антихриста” быть написанным как трагедия?

ФД. Как постмодернистская трагедия… Я думаю, трагедия может быть построена только на истории пророка в эпоху, когда правды слишком много, чтобы она конфликтовала друг с другом, и она очень изменчива. Но, может, оно могло быть написано как комедия. Однако у меня нет таланта и навыков, чтобы написать “Евангелие от Антихриста” как комедию. К тому же, я не настолько мудр. Я злой. Да еще как...