Переводы. Минона. Саломо Фридлэндэр. Из книги сонетов «Сто конфеток»

Минона

(Саломо Фридлэндэр) 

 

Из книги сонетов

«Сто конфеток»

 

Сонет 1

 

Для нового вина не годен старый мех.

Поэт твори — Уитмен как, к примеру,

Душа всегда свой новый ритм творит как меру,

Кто ныне мастерит сонет — свинья для всех.

 

Отсюда, что храню себя от сих потех,

Спокоен, что, страдая, коли б сю химеру

Всё ж возжелал творить не в скачке, что за веру,

Всегда скажу сонетной форме: нет, то — грех!

 

Скачу, как мне диктуют мышцы, о, поэты!

Я не хочу в чужую форму заключённым быть,

В своей — своей я чувствую Свободу!

 

Всё к чёрту,доведись б марать сонеты,

Когда своих я лёгких развиваю прыть

И никогда Петрарки — им в угоду.

 

 

Сонет 2

 

Профессор Фауст постарел, и с этих пор

Нет удовлетворенья от науки.

И в странном полусвете, так, от скуки,

Он заключает с сатаной (конечно ж!) договор.

 

Вновь юн (что всех тузов тебе набор!)

Он с рыбкой сходится (от рей в мозолях руки),

Затем он в Греции (Не вор ли?) где от муки

Та рыбка мрёт детоубийцей (страшен рока мор!)

 

Вернувшись, смеет посягать уже на трон:

Пособник дьявол — он Спаситель государства.

Кончает фюрстом в замке, море и... небытиё...

 

Конечно, сатана, сарказмом упоён,

Хватает душу. Но (как мило!) для иного Царства

У ада отбивает войско ангелов её.

 

 

Сонет 3

 

На величины, очевидны те что, никогда

Не действует уловок жалких трата.

Величина — сама отпор сетям разврата,

При ней у низости подол в грязи всегда.

 

И рок, удары коль наносит — и тогда!

Порочат слухи ль, ядовитость чья крылата.

Обманет на плодах беда ль, иль воровата

Нас глупость клёцкою прельщает иногда.

 

Да и меняхотел раз одурачить тать:

Из шёлка (Тьфу!)трусы мне предложив

(Слезлив, о кельнерстве к тому ж ещё и трели) —

 

Даю я десять марок — тать уж хочет ускакать,

Но открываю (гнева вдруг разлив!)—

Они из тряпки, из собачемерзостной фланели!

 

 

Сонет 4

 

Коль встретится вам в поле господин,

Уже немолод и чья речь —одни причуды,

Вы, услужить даб, из ночной своей посуды

Ему вручИте ну хотя б горшок один.

 

Подмыться позже предложИте, взяв кувшин,

А разобьёт ночной горшок с остуды —

Не ужасайтесь с «Брр!» вы, как иуды.

(И Гётэ по нужде ходил среди долин).

 

А коли брага в нём абсурдно свой рожает тост,

Пусть подудит сквозь потроха

 из зада дудки тоже!

А сунет астры меж сюртучных пол

 иль он свои меха

 

(Хотя пронизывает холодом норд-ост)

Вручать вам станет, не наживы ради, а похоже,

От доброты — то пусть идёт подальше от греха!

 

 

Сонет 5

 

В тоске девица возвращенья суженого ждёт.

Его всё нет. Она ж круглеет телом.

В трепьё одета, в страхе оголтелом,

Что скоро роды видит, обхватив живот.

 

Страшась всех сплетен, в кирху ночью ся идёт.

(Почти загас в ней светоч жизни) Будто мелом

Покрывшись, молит в храме опустелом.

О чуде. Только чуда нету всё. И вот:

 

Похищен разум — в печь сия бросает эмбрион,

Себя детоубийцей видя (но, жеманясь, шлюхой:

«Ах, выкидыш!» — себе же лжёт) А тут: в дверях

 

И суженый, и с поцелуем он

Уж лезет — да она его тут оплеухой

Ожгла (скула поныне в жутких волдырях!)

 

 

Сонет 6

 

Миссионер ищет слугу (из объявленья).

Немолод (хоть осанки больше не держал)

Приходит Nigger: кротости оригинал,

И, все условия приняв, без промедленья

 

Он нанят.

Правда, денежного нет вознагражденья:

Лишь проживанье с пропитаньем.

 Но на пьедестал

Миссионером вознесён затем (в чреде похвал:

«Зрел для Грааля! Не от мира до самозабвенья!»)

 

Однако ж! Святости сё воплощенье

Был каннибалом прежде, коий всякий раз

Жрал человечину в крови до пресыщенья.

 

Объедки он сбывал как умащенье

В соборе (к культу там предложат и сейчас).

Какой паломник тайну сю постигнет обращенья?

 

 

Сонет 7

 

«О, дочь, адажио с конька на крыше всё же, —

Вздыхает старец, — не играй сомнамбулою ты...

Подумай, ведь упасть же можно с высоты,

Ведь под тобой конёк проломится, похоже...

 

Ты лучше выбери на это то, что гоже!..»

«Отец! — взывает дочь, отбросив все мечты, —

Вы заблуждаетесь во мне от слепоты!..»

И прочь идёт (надев трико из тех, что подороже).

 

Барометр нам кажет «ясно». И в свой срок

Геолога ся дочь встречает, сиротлива,

Тот с молотком на крепостной стене

всё возится с зубцом:

 

Он восхищён, подвязки подтянув ей от чулок!

Помолвка — сразу, при холодной чаше пива.

(Позвольте всё пережевать ещё раз пред концом.)

 

Сонет 8

 

Девоторговец, что набит деньгами до отказа,

(Я слышу соп негодованья моралиста)

По северу Германии, чья даже пыль лучиста,

То редкодевственное ищет для заказа,

 

Дитячье то, что и не дублено ни раза.

И вот попалась рыбка в сети (за мониста),

И тем глухим к её мольбам,

 с ухмылкой атеиста,

Торговцем проданна в гарем Шираза.

 

В ней Господин не отыскал изъяна,

Всю оглядев и спереди, и сзади,

Любимою женой назвав (хотя в гареме толки).

 

И поплатился за влеченье: средь сафьяна

Германская жена как Сфинкс (покоя ради)

Его булавкой проколола от заколки.

 

 

Сонет 9

 

Колодник-анархист, обживший цитадель,

По недосмотру (эка невидаль!) суда

Повешен (воскрешён быть может — не беда!)

Его невеста (на груди приколот иммортель),

 

Взлетев на цитадели стену мило как газель

(Её Душевный с ланью сравнивал всегда)

На цыпочках, что эластичны, без труда

Запрыгивает в тот бецирк, где тело — цель.

 

И схвачена. И жениху под стать

Она сидит в женской тюрьме без обвиненья,

Но, интригуя, похищает цитадели план,

 

Гипнотизирует охрану: «Спать!»,

Вновь на свободе, для правительства

 став камнем преткновенья,

И политический ей вызван ураган.

 

 

Сонет 10

 

За кофеем я услыхал (с цикорием помол):

Гнуснейшая, по сути, тварь с обличием урода,

Вождем поставленный над воинами рода,

Всех бледнолицых ненавистника имея ореол,

 

(Почти робею всё сё выложить на стол!)

Священника поймал из христиан прихода

И над жаровней, не желая скорого исхода,

Сего на вертел осторожно наколол.

 

Затем он ждёт, чтобы святой

вознёсся воскуреньем,

А тот, хоть дымом всё кругом заволокло,

Надеется, что смерть близка, средь тленья

 

И молит растоптать врага со всем смиреньем.

«Уж в тигле скальп его прозрачен, как стекло!» —

Вождь, плавя, подмечает, полон умиленья.

 

 

Сонет 11

 

В моём рембрантско-буром драпе на виду

Сижу в гостинице, и вдруг из ниши там

Великосветская, свежА, глядит мадам

Великодушно на меня. И как в бреду —

 

Сначала взгляды, к ним слова... Но на беду

Супруг её внезапно: мол, не дам

В их вмешиваться брак, что лично сам

Меня, собаку, прочь сметёт, коль не уйду!

 

Но тут она: «О, нет! Я знала наперёд,

Что ты мне послан Богом!» Кепку я, крылат,

Беру тут, публика — бокалы: За всё то!

 

Муж — прочь, она — при мне: развод.

Поздравив, тряпки мне её вручает адвокат.

Теперь жена мне. (Удалось! Но что?)

 

 

Сонет 12

 

Гроб к чёрной прислонён стене — рассвет.

Под носом трупа стынет тень ухмылки,

Дивясь, полуистлевший заяц зрит с подстилки

В кровать (над нею Жанны ДАрк портрет).

 

Живущая напротив шлюха, средних лет,

Рыдая, мочится вновь в вазу, где обмылки:

Не держит мочевой пузырь, дрожат поджилки —

Последней ночью был скандал из-за монет.

 

ГустАв всё ж мёртв — то следствие удара,

Грустна полиция — уж не спасётся он,

Тяжёлый парень дубом пал. Устало

 

Смеясь, танцует вкруг него ещё с угара

Эльвира грациозна, но покойный, отстранён,

Её не замечает даже. (А бывало!..)

 

 

Сонет 13

 

К закату входит дипломат в Салон,

Даб над врагиней там вершить расправу.

Сев перед зеркалом, позируя на славу,

Он ждёт в дозоре — каждый дюйм bonton.

 

Тут рядом с ним звучит томительный шансон,

И он бледнеет, как приняв отраву:

На норд расчёта плещет зюйд, чаруя, лаву.

Он защищается, хрипя: Non, non.

 

Слепя, вращаетсясалона дверь,

Засим — мадам в атласе персикого цвета,

И взгляд её ему невыносим!

 

Чтоб чарам не поддаться и теперь,

Он в пол глядит, но всё ж на лоск паркета

Дикарь, в нем ждавший, уж изрыган им.

 

 

Сонет 14

 

Благоухая резедой, тих зимний сад.

Здесь Софу ожидает БОдо, кавалер.

Её всё нет: ся во дворе с усердием мегер

В каталку Херру Дома втискивает зад.

 

Лишь час спустя

сия спешит к тому, кто уж не рад,

(Он не Философ, украшать шутом чтоб интерьер)

И на пришедшую шипит в пылу своих манер,

Готовя их для мощных канонад.

 

И вдруг в дверях оранжереи, столь могуч,

С двустволкой Йоханн-кучер, бел как мел,

(Обычно краснощёк, он, по уши влюблён,

 

Потел от ревности и жаждал буч).

Звучат три выстрела — картечь, паденье тел,

Три кегли сбиты, и в крови весь павильон.

 

 

Сонет 15

 

В гешефте старца место юной Катерине

Досталось: для наивной — просто шик.

В глазах владетеля узрев страстей родник,

В конце концов, в его дому легка ся на помине.

 

С наигранной невинностью на мине

Её на ложе завлекает сивый баловник,

И вот к затылку он её уже приник,

Лобзая страстно столь — alamachine.

 

Лобзаньям носик, глазки, губки отдает она

(Удивлена, ведь и другого не скрывает тоже):

Так что же в плаче старец отпадает плотью всей,

 

Дрожа, встаёт и выпивает рюмочку вина?

И полон чувств её вопрос звучит: О, боже,

Да будет счастье ли любви всё ж пережито ей?

 

 

Сонет 16

 

В багровой камере (о, ужаса обитель!)

Палач занёс топор. У плахи перед ним,

Оббрит: без локонов с героями сравним,

Коленопреклонён Мыслитель.

 

Монархии основ хулитель!

Кумир у черни, граждан гном и агнец им,

Кошмар детей, он за грехи казним,

Святого государства дерзостный растлитель.

 

Свет пламени в его (предателя) глазах.

О взор! — почти что Либкнехт в профиль.

 В плаху

Он голову вжимает,гордо скор —

 

Топор просвистывает вниз (какой замах!)

Срез видится за хрустом, обагрив рубаху,

Безглаво тело. (Шольцем звался прокурор).

 

 

 

Сонет 17

 

Смеркалось. Доктор Лэманн, отрешён,

Сидел, предавшись грёзам в кабинете:

Вскипела б юность в нём ещё в закатном свете,

Не может старости ведь покориться он.

 

Когда-то милостью он Дамы был вознаграждён,

Но замужем она. Муж убран: на рассвете

От мышьяка скончался. В сердце, что в ответе,

Не раз затем от сей вины звучал болезно стон.

 

И всё ж тогда ему был лёгок этот путь.

Обещаны и дом, и деньги Даме, да и сАм он —

И так досадно просчитаться под конец!

 

Её сумело столь признанье ужаснуть,

Что взвыла: «Вы мужеубийца, о, JupiterAmmon!

Как мерзко... Тьфу на Вас, наглец!»

 

 

Сонет 19

 

Граф домогается молоденькой батрачки,

Но та перечит: дали б задний ход,

Брак с овчаром сулит счастливый год.

Напрасно граф ей щиплет икры за подачки.

 

И вот: кулак её ему прилизывает бачки —

С калмыком схож, граф отбегает в огород.

И, там коварно всё обдумав наперёд,

Он покидает замок (став больным от качки).

 

В аптеке города, граф, закупив Strychnin,

Спешит назад: в овчарне позже к ряду

Всех травит пастухов. (Ну что — хорош?!)

 

С отравою-саке ж (не выдумка!) кувшин

Он у батрачки прячет — ей тюрьма в награду.

(Морали в этом нету ни на грош!)

 

Сонет 20

 

Учитель КнИллэ всем устроит с розгой взбучку,

Коль ничего не удаётся в школе бедолаге,

Крича: «Дурная голова при каждом шаге

Всё ближе к аду!» И пускает в дело ручку,

 

Всю дурь копая из мозгов пером за кучкой кучку.

«Совсем не знают ничего!..» — в презрения отваге

Шипит он, пот со лба струя как кровь к бумаге,

И перед дьявольским решеньем ставит закорючку.

 

Он достаёт свой скотный нож, что всех ему дороже,

И отрезает одному, затем другому

Ученикам от шей их головы, что мАлы.

 

И дети тихо сносят всё — профессор всё же —

И кротко без голов шагают к дому,

Где их родителей боль превращает в скалы.

 

 

Сонет 21

 

В парламенте десятков восемь депутатов

Высиживают яйца (вдвое больше) в зале:

Утробы мыслят, а мозги на карнавале,

На ними Jussus зачинателем дебатов.

 

«Встать! Кайзер! Идеал родных пенатов! —

Взывает он, сорвав покров на пьедестале, —

Всех осквернителей предать опале!»

Так дух его грозой сверкает сих раскатов.

 

Меж тем все восемьдесят спят,

подобно караулу,

Но с мест встают сомнамбулами всё же

При зове «Встать!», звучащем ежечасно.

 

Один лишь, грезя о законах,

прилепился к стулу,

Поскольку пропотел от страха. (Но, похоже,

Он то, что временно, находит — то ужасно.)

 

 

Сонет 22

 

Три чудных девушки танцуют

(в нагости столь сладки!)

Звучит Шопен, Бетховен, Бах

 и Рихард Штраусс даже.

И в Опере, битком набитой, при ажиотаже

Кричится «Браво!» и трещат

 перчатки и подкладки.

 

Из отчуждённой ложи, на невинность падки,

Таращатся кутилы-старцы и всё гаже

Венцы из лавра в зал швыряют

 (К чёрту!) в эпатаже.

Особо возбуждён один, свои ероша прядки:

 

За ложи парапет он перебосив ногу,

Желая долететь до сцены пред антрактом,

Повис, за фалды фрака схваченный, над залом.

 

Однако всё ж свою он покидает «тогу»,

Летит в партер — и фрау Майэр

 нанесён ущерб сим актом:

Она мертва.

 (Танцовщиц вопли над оваций шквалом).

 

 

Сонет 23

 

Глубокой ночью в живописца мастерской

С пышнейшей грудью и печальным взглядом

Модель ждёт Мастера и всё твердит с надсадом,

Рыдая, слёзы отирая бледною рукой:

 

«Я по тебе полна любовною тоской!..»

«Вздор! —

 рявкает художник, оказавшись рядом, —

Иль нам болтать, борясь с твоим разладом?!»

«Ах, свинтус ты! — модель в ответ, —

 Ещё какой!»

 

Тут прижимает он её к стене:

Она молчит, не защищаясь... И от долгих трений

Размазана как фреска... Вытирая пот,

 

Художник, долго созерцая,как во сне

Твердит:«Прекраснейшее из моих творений!»

 

(То был Пигмалион наоборот).

 

 

Сонет 24

 

Девица — сладенький мясца кусок,

Хоть верит в душу, и не для показу,

И следует внутриЛюбви приказу,

Его не понимая даже: с визгом наутёк,

 

Коль юноша ей вложит в свой намёк,

Что не Психеи жаждет он,

 а в сшитом по заказу

Наряде лишь её — тут крики сразу,

Плачь к матери: «То просто был... порок...»

 

(А та, рифмуя, отдаётся власти идиом.)

«Да для того ли я тебя рожала в муке,

Чтоб олух... задыхаюсь, для потех!..»

 

При всех тут для успокоенья

дщери подан бром.

Совсем потерян юноша в разлуке.

Да, юность. Бог, ей помоги!

 Меня же душит смех.

 

 

 

Сонет 25

 

Была прекраснейшей из всех юниц Ядвига:

Свет глаз и пряжи золотой волос накал.

«Коль эту в жены ты б себе завоевал,

(Так думал тучный Крез) с того же мига

 

Весь б мир завидовал». И сей мечты верига,

Ему, колени подкосив, всё ширила оскал:

Да, он умножил многократно капитал,

Причислен к умникам, которых славит Книга.

 

«Ядвига, — стонет он — о, голубок на ветке,

Влети же в замок, птаха, что возвёл

в трудах моих,

Там Госпожой ты засияешь от размаха!..»

 

К её ногам себя бросает он в беседке:

«Моей невестой стань, я твой жених!»

А та, узрев налёт зубов,

 лишь сычится от страха.

 

 

Сонет 26

 

В проулки манит солнце столько люда.

Гуляется. А у вокзала, под часами,

Йоханнэс рыщет яро очесами,

Фигуру даб Марии всё ж извлечь оттуда.

 

Взад и вперёд его шаги средь гуда

Без устали, и клятва за усами:

Платить ей содержанье. Небесами

Заходит солнце, не являя чуда.

 

С гримасой ненависти от таких томлений

Он удаляется уже — но тут идёт девица

И машет издали зонтом (как сообщает пресса).

 

Тут в диком гневе и без долгих размышлений

(«Месть вспыхнула, как в небесах зарница!»)

Её пришиб он. («Шла как раз в соборе месса».)

 

 

Сонет 27

 

Адэлью звали гувернантку,

что с хозяйским сыном

Имела связь (но лишь в часы досуга).

Гражданский брак. Засим: вестей нет от супруга.

(Осталась тётя у Адэли с вечным сплином.)

 

Узнавшего о том отца перед камином

(Он брака сына не признал) свалил кулак недуга.

«Мать (вся на нервах) угасает...» —

 шепчется прислуга.

И то лишь первые из близких пред помином.

 

Жёлчь разлилась у дяди Мара —

 не спасёт больница.

Вскрывает тётя Каролинэ вены средь кошмара.

Слугу седого и больного ночью даже воды

 

На Эльбу манят, чтоб топиться.

Затем: почти уж прощена роднёю эта пара.

Однако длится отчужденье годы.

 

 

Сонет 29

 

Дородный бюргер ночью бдит, слезу пустя,

Пружин матраса коль скрипит смешок,

А в уши всё пищит девица, вызвав шок,

Что он, конечно, ей сейчас зачал дитя.

 

Упит, он, смеха с гневом хлыст сплетя,

Тут вскакивает прям в ночной горшок:

«Не мальчик я тебе, не потрошок,

Не ровня я тебе, чтоб ты, мутя,

 

С меня содрала б алименты, не таков,

Что, симулируя, к себе привяжешь как соху!

Во мне Величие владык, да, я из тех

 

Кому, ты лишь приподнимаешь край портков

И, коли что-то там надуется в паху,

Возложишь на себя для собственных утех».

 

 

Сонет 32

 

Раз в полночь бесноватый (хоть в убогом

Душа чиста, ну прямо твой асбест,

И даже, вобщем, из библейских мест)

В дверь кирхи ломится, вопя перед порогом.

 

Служитель кирхив крик:

«Прочь, позабытый Богом!»

Но энергичный не помог ему протест.

«Мор! — воет бесноватый, — мор тебя изъест!

Мошенник! Жирожор!» (и дале тем же слогом).

 

Засим служитель тот — анахронизм.

То значит — пробуравлен насмерть.

 Но (о, фреска!)

Усажен труп и бесноватый, строг, пред ним,

 

Доклад уж делает на тему: Фетишизм.

Явившись, полицейский в хохот от бурлеска.

(Но всё ж наручников практичность чтима им).

 

 

Сонет 33

 

(С картинки прямо) гибкий акробат

Карабкается по громоотводу,

Однако то ведет к недоброму исходу —

(Несчастная любовь с чредой растрат)

 

На высоте он принимает сублимат

И вниз с улыбкою летит к народу.

Но ловит врач его. И после гноя, йоду

Здоров и вновь вступает на канат.

 

Но он теперь в сравненье с прежним тем

Халтурщик— в селезёнке резь.

 Да к счастью

Княгини взгляд привлёк, хотьхромоват.

 

И знак её ресниц сближает их затем:

Обвенчаны (пусть тайно). Высшей властью

В дворянсто возведён, к тому ж и майорат.

 

 

Сонет 34

 

Плешивый достаёт себе парик,

В отель сопровождает юных дам,

Клянёт года, себя украсив: «Нет не хлам!

Нет-нет! Ещё совсем и не старик!»

 

К чужой супруге на мосту он раз приник,

Хоть ночь, муж видел, и дуэль — от пули драм

Лишь в ухе звон стоял, как если б там

Зудел комар, себе устроивший пикник.

 

Портье в отеле каждый раз (ну прямо плач):

«Щадились б!»

 А в ответ лишь: «Fare!» невзначай.

И с тем — удар хватил! В снегу лежит он нем.

 

И в Шаритэ плечами пожимает врач.

Доставлен нА дом «в таре» труп.

( Но всё ж на чай

Красотка ждёт его, любви предаться чтоб затем.)

 

Перевел Алишер Киямов