Игорь Винов

Мой ангел иногда читает Гуссерля

конец

 

Конец тысячелетия. Рассвет.

Крысоподобный голубь чистит ногу.

В парадном школьник школьнице минет

Преподает на склоне школьных лет.

Поэт выводит мраморного дога

Погадить – так рождается сонет.

 

От рифмы к рифме меньше сигарет

И прочих средств. Разбрасывая ноги,

Язык и смысл гуляют по дороге

Из Иерусалима в Назарет.

Легионер подвинул табурет

К распятию – сейчас он включит свет.

 

Стоит рассвет на тот и этот свет

Единственный. Осталось так немного

Знакомых лиц, особенных примет

И нас самих…Наверно это плохо.

Дог напряжен и собран в силуэт –

Он в этот миг предельно предан Богу.

 

1999 г.

 

* * *

 

«…а дальше тишина…», но все, что прежде

Нас, настигает в той же немоте –

Не отличая кожу от одежды,

Мы корчимся в кромешной наготе.

 

Нам суждено хранить предел предела,

История — последствие числа,

Пространством одураченное тело

Который век глядит из-за угла.

 

Всего лишь смерть подсматривает Гамлет,

А прежде или «дальше» – тишина…

Младенец пьёт безумие глазами,

Не отличая небо от окна.

 

* * *

 

Люди заперты словами

В клеть несобственной свободы,

Занимаются делами,

Верят в мертвую природу.

 

Звери думают зубами,

Звери кушают друг друга,

Служат голыми телами

Окровавленному Духу.

 

Между ангелом и зверем

Дети тьмы и дети света:

Кто-то кровью красит двери,

Кто-то зверствует в заветах.

 

Простирается тревога

От инсульта до аптеки…

Люди выпали из Бога,

Бог упал на человека.

 

* * *

 

Безумие оправданное верой –

Все, что осталось в зоне отчуждения,

Куда ни плюнь — слепое наслаждение,

И слишком настоящие химеры.

 

Бог сокращён числом и архетипом,

Мы безнадежно прокляты свободой

От Пустоты, отчаянья и гриппа

И дуем… или молимся на воду.

 

В словах слова… и снова распят Логос,

Но как теперь в Твои отдаться руце?!

В бездарный век фальшивых революций

Любая тварь глядит Саванаролой.

 

Зачем-то рыба выпала на берег

И ловит бесполезный свежий воздух,

Случаются герои и империи,

Подонки, президенты, холокосты…

 

Случаюсь я, случаются невесты

И женихи, поллюции, неврозы,

Случаются в одном и том же месте

Овидий и его метаморфозы.

 

Случилась жизнь, но не случилась скука

И перед сном и в длинном коридоре,

Из тьмы во тьму протянутые руки

И нами не отпущенное горе.

 

* * *

 

Я отпускаю странный дух

Во тьму чудовищных сомнений

И понимаю вслух и вдруг:

Смерть не касается растений,

 

Микробов, ангелов, могил,

Камней, структур, протуберанцев,

Свободных женщин, лиги наций,

Машин и лошадиных сил…

 

Непредсказуемая жуть

И предсказуемые звуки:

Ласкают маленькую грудь

И клавиши… слепые руки.

 

Что открывает поцелуй

Впервые — неисповедимо.

Душа, как воздух, между струй

Бежит из Иерусалима,

 

А я ступенями навзрыд

От неизвестного Шопена…

Откуда возникает стыд?

Кому принадлежит измена?!

 

Прикосновение… весь мир –

Поверхность женщины и света

Из неподвижно чёрных дыр –

Отсутствие любых предметов.

 

Отсутствием испытан слух,

А мы разыгранные в лицах,

Обречены любить и сниться,

Любить и слышать странный дух.

* * *

 

Поэт управляет психозом

И пишет случайно стихи.

Он пойман последним вопросом

И делит с Адамом грехи.

 

Он держит рассудок глазами

И сердцем неволит глаза.

Общаясь с чужими богами

Он знает свои голоса.

 

Мы встретились в бездне просвета

И длимся и держим просвет…

Поэт открывает поэта,

Как Библию Новый завет.

 

* * *

 

Мой ангел иногда читает Гуссерля

И волосы пугает в рыжий цвет,

А мальчик собирает мертвых гусениц

И не стареет миллионы лет.

 

Не птицы опрокидывают головы,

А наяву нечаянный полет,

Я встретил Вас, сакральную и голую

И открывал и пил безумный рот.

 

Структура встречи — молнии и трещины,

Внезапные бессмертные тела…

Мой ангел иногда бывает женщиной

И падает в слепые зеркала…

 

* * *

 

Тебе, единственный Отец,

Шлю неприкаянную душу,

В твои внимательные уши

Разоблачается подлец.

 

Живу немедленную жизнь,

Грешу делами и словами,

Под сводами и небесами

Играю с Богом в «появись!»

Невероятная печаль

Вдруг встретит два печальных глаза,

Дрожит критическая масса

И длится каменная даль.

 

В безветрие дрожат листы,

Я это самое растенье…

Как тягостно поют коты,

Предвосхищая совпаденье.

 

Пылинок солнечный завет,

Огромное слепое небо,

Мой ангел пахнет свежим хлебом,

И отражает этот свет.

 

Я знаю, ты поймёшь мой бред,

Покроешь голову ладонью…

Счастливый ослик на иконе

Везет от Господа привет.

 

* * *

 

Ходы и норы, Бог и страх,

В пределах Иерусалима,

Паломники и пилигримы

Радеют на святых местах.

 

Приобретая странный дух,

Смотрю на темнокожих женщин,

Которые читают вслух

Непререкаемые вещи.

 

В фантазмах растворилась быль

И в чудо пятится природа,

А мы — космическая пыль — пчёл

выпускаем на свободу.

 

Мне не хватает слез и глаз,

Вернуться в собственное время,

Мне очень не хватает Вас

В дурацкой солнечной системе.

 


БОЛЬШЕ УСНУТЬ НЕВОЗМОЖНО

 

Я досмотрел до дна тревожный сон,

И вижу мир бессонными глазами:

Дрожат стаканы, движется вагон,

Плывет ландшафт не схваченный словами:

 

Я еду в Сочи? Нет, я еду к Вам!

Вдоль побережья, вдоль бессонной ночи,

Через Египет, Вавилон и Сочи

Я возвращаюсь к странным небесам.

 

И камни, и огромная вода,

И птицы, проверяющие воду,

Плывут из ниоткуда в никуда,

Не покрывая, страшную свободу.

 

Я Вас любил всегда и невпопад,

Перемещал созвездия и страны,

Чтоб не проснуться, что бы длить Ваш взгляд.

Я умер или замерли стаканы…

 

* * *

 

Как невозможно Вас не любить?

И грамматически и откровенно,

ниже достоинства, выше колена —

Лишь невозможность Вас не любить.

 

Как невозможно Вас не любить?

Дух интонирован собственным страхом,

Бедные люди слушают Баха

И умудряются Вас не любить.

 

Как безнадежно хочется жить,

Но невозможность отпущена Богом.

Я понимаю Вас понемногу

И невозможность Вас не любить.

 


ПРОЩАЙ 18 ВЕК

 

Средостенье наслаждений

И предел моей мечты –

Вас украсть у сновидений,

Вас украсть у пустоты!

 

Самому остаться между

Ваших самых самых ног

Без печали и одежды…

Лучше выдумать не смог!

 

* * *

 

Маниакальный мышонок

Ищет поющую кошку,

А психиатр, подонок,

Видит его немножко.

 

Слышит мышонок голос

Светлый и сокровенный…

Кто-то седой и голый

Вдруг перерезал вены.

 

Как же идти за взглядом

И не боятся круга

Петь и любить из ада

И не утратить слуха?!

 

Голос поющей кошки

Длит и Таит измену,

Лезет Эней из кожи:

Тьму шевелят сирены.

 

Лезет Эней из кожи,

К мачте прилипли руки,

А психиатр, сука,

Курит и слышит тоже.

 

Как оторвать от кошки

Голос, а глаз от уха?!

— Лоботомия, крошка!

Лоботомия, сука!».

 

Круг, размыкая кругом,

Данте восходит к черту,

Кто-то с кошачьей мордой

Душу пугает Духом.

 

* * *

 

Уже не арифметика разлуки,

Ни числа натуральные утраты

Не соразмерны, несоизмеримы

Оральной пустоте невольной встречи.

 

Завершены великие сражения,

Бредут по миру лишние солдаты.

Разорван криком Ваш прекрасный рот…

Безмолвным криком невозможной речи.

 

Число и звук… Ещё возможен голос,

Но кто-то даже голосом играет.

На небе приступают небеса,

Но к ним уже никто не кажет руки.

 

Из темноты всплывают зеркала,

Ни алгебра, ни прочая наука

Нас не откроют… Притяженья нет:

Я падаю, а женщина летает.

 

* * *

 

Сообщество монад,

гармония и контра-Пункт…

Гуссерль был бы рад

Держать альянс с Джокондой.

 

Куда направлен взгляд

Ведёт с ума поэта,

Который год подряд

Беременная светом.

 

Стоит и длится взгляд,

И не находит места

В сообществе монад

Невесть кого невеста.

 

Уравновешен взгляд

И свет: ландшафт и дева,

Направо и налево –

Корпускулярный ад.

 

* * *

 

В тревожной графике цикад,

Невысказуемость природы,

Течёт и длится сладкий яд,

Томится в гении свобода.

 

Так совершает акробат

Свою молитву в мёртвом зале

И помещается в обряд

Сальто-мортале….

 

Так с буквой сталкивая слово,

Разламывая алфавит,

Поэт находит Иегову

И рвёт за шиворот иврит.

 

Так, исполняя наслажденье,

Ветхозаветный патриарх

Пытает кровью откровенье

И дарит Богу кровный страх.

 

Шуршит бездомная волна,

Закатом стягивает небо,

Все грандиозное нелепо…

Цикады. .. Вечность… Тишина.

 

* * *

 

Преображенная печаль

Нас осенила странным светом…

Освобожденная спираль:

Два тезисы в одном сонете.

 

Есть слово странное «мистраль»,

Трезвящий ветер для поэта,

Но близь притягивает даль

И страшный Дух сечет предметы.

 

Нам не дано предугадать,

Как наше слово… Боже, Правый

Лишь Ты Один даёшь мне право

Не только мыслить и гадать,

Но прозревать в цветах и травах

Возможность верить и прощать.

 

* * *

 

Разломы каменной коры,

Нечеловеческое горе

Ни с чем не соразмерно… Море

Спасает разум от игры.

 

Пространство движется в пространстве,

Граница неба и воды…

А за пределом красоты

Чудовищное постоянство!

 

Жутко ангелы сквозь стекло

Дышат…

Им ничего не хочется.

Турбулентность: слепое множество

опрокидывает число.

 

Пассажиры с детьми и суть

С ограниченными возможностями

Умирают, что б не уснуть

В относительном одиночестве.

 

Пассажир без детей и без

Предсказуемой Невозможности

Проверяет слепые ножницы

И пугает прозрачный лес.

 

Застрахованные от вечности

Люди верят в аэрофлот,

Но теряют предмет беспечности,

Если падает самолёт.

 

Турбулентный поток мышления:

Мелкий ангел и крупный бес.

Совпадают в одном падении

Пассажиры с детьми и без.

 

* * *

 

Тревожный зритель голых стен

Освобождает Разум взглядом:

От коннотата к денотату

Гуляет ветер перемен.

 

Душа не терпит пустоты,

Но бог немотствует в изгое,

Как Афродита из воды,

Из ужаса исходит Гойя.

 

Прикосновение во тьме.

Кто различает чёт и нечет?

И бес, и ангел ищут встречи,

Но сокращаются в уме.

 

* * *

 

Бренность и праздность, слабость и сила:

Братья и сестры спящего Духа.

Совокупляются рты и могилы

И не хватает взгляда и слуха.

 

Тьму разрезают мертвые звезды.

Как ослепительно исчезновение!

Исчезновением светится воздух.

Духом и воздухом дышат растения.

 

Виснет и падает голое озеро,

Тонет отсутствие в местоимениях.

Боже, не дай мне закрыть откровением

Утро туманное, утро седое…

 

* * *

 

Молчание и тишина,

Стоят в одном том же месте и не совпадают…

На фоне перепуганного неба

Деревья ловят неподвижный ветер,

Цепляются нелепо друг за друга…

Мы ищем неизвестные слова,

Которые ни с чем не совпадают, напрасно…

Так в детстве смотришь страшное кино, а все вокруг смеются.

 

* * *

 

Дар и проклятие…

Любовь и Познание…

Одно лишь изнанка другого.

Блаженство и труд совпадают не в каждом.

Кто же мы сами, плывущие вдаль под луной

и зачем берега, если смерть очевидна?!

Некто способен расстаться с приснившимся Богом,

но не Ты — мой слишком единственный друг.

Будь прекрасен для всех: кто бы тебе ни приснился …

Я же останусь травой под ногами — сопротивлением спящего тела.

Попадать и случаться — удел и подарок ребёнка

Извлекать из провала возможность — Долг и привычка поэта.

Мы с тобою случились,

Но время пришло расставаться…

Слушать море –

Не значит любить встречаться…

 

* * *

 

Прислушайтесь к пространству просто так

И Вас настигнет строй бездомных звуков:

Цикады, ветер, кукольный тик-так,

Вдруг, совпадут в безмолвии и скуке.

 

Прислушайтесь к пространству чистых тел

И Вы поймёте, воздух дышит Вами:

Ведущий и ведомый на расстрел

Войдут в хорал простыми голосами.

 

Прислушайтесь к пространству детских слез

И Вас настигнет истина пространства:

Унылое отсутствие стрекоз

И Дед Мороз в унылом постоянстве.

 

Вдруг, вне пространства ширится испуг,

От Персефоны веет свежим адом –

Она бредёт по болдинскому саду,

А Пушкин произносит мысли вслух.

 

* * *

 

Опять Вы умираете, а я бессмысленный,

Как слон в посудной лавке,

Сижу и еду, ужас не тая

И наяву пишу подстрочник Кафки.

 

Опять Нас опрокидывает мир,

Опять бегут растерянные дети

Навстречу Богу, в огненные сети,

А Бог глазами сыплется из дыр.

 

Слепые рыбы сыплются из дыр,

Мой Бог, не умирайте ради Бога!

Я напишу Вам новый «Мойдодыр»

И подарю отрубленную ногу.

 

Почаще пейте чая с молоком

(Я помню Вы любили «по-английски»),

Не думайте великом ни о чем

И даже о моем японском виски.

 

Усните и проснитесь в добрый час…

Жизнь пролетела, вспыхнув, как ворона,

Я встретил Вас внезапно, как икону

И верю в чудо… чудо Ваших глаз.

 

К списку номеров журнала «СОТЫ» | К содержанию номера