Стихотворения

К ЛУНЕ

На отъезд любезной.

 

В природе тихой, безмятежной

Все в сладкий погруженно сон,

Но дух в груди теснится нежный

И в тишине мятется он.

 

Мятется дух мой и страдает,

Участника мне в грусти нет,

Луна лишь только простирает

Ко мне сквозь окны томный свет.

 

И скромная сия подруга,

Одна беседуя со мной,

Дражайший образ нежна друга

Являет мне в разлуке злой.

 

Увы! – далеко за горами

Спешит теперь драгая в путь.

Свети, Луна, свети меж нами

И ей сопутницею будь.

 

В полях ли ночь ее застала,

Иль в мрачной густоте лесов,

С горы ль крутой спускаться стала,

Иль скрылась под убогий кров?

 

Луна! – от всех случаев вредных

Любезную мою спаси

И на лучах унылых, бледных

Ей образ друга вслед неси.

 

Внуши ты ей, что сердце страстно,

Став ныне сердцем-сиротой,

Тоскует, рвется повсечасно

И без нее все чтит мечтой.

 

Что я утех большого света

В разлуке с нею не терплю

И что с тобой, о, друг! – планета! –

Одной беседовать люблю.

 

Пускай почасту обращает

И милая свой взор к тебе,

Пусть сим меня воспоминает,

Когда я стражду в злой судьбе.

 

Пускай, когда в свиданье скором

Преграда нам положена,

Хоть встретимся мы с нею взором

В тебе, несчастных друг, Луна!

 

 

СТИХИ

к пятилетнему сыну П.авла И.вановича. Г.оленищева Кутузова, подаря ему драгантовые куклы в день его именин.

 

Тех лет еще мне долго ждать,

Где ты среди мирского круга

По чувствам будешь разбирать,

Кому давать названье друга;

 

Дай в пользу мне употребить,

Мой ангел, те невинны леты,

Где свойственно тебе любить

За куколку и за конфеты.

 

НА ПОДАРЕННУЮ ЦЕПОЧКУ

 

Как прелестью своей красы,

Равно искусством ты пленяешь;

Цепочку – вяжешь на часы,

А цепь – на сердце налагаешь.

 

ГРУСТЬ

 

Спеши в круги обширны

Ко прелестям забав,

О ты – чьи чувства мирны

Не ведали отрав!

Спеши везде с собою

Нести блаженства вид;

Сраженному ж тоскою

Блеск радостей вредит.

Пещеры тьма глубокой,

Утес горы крутой,

Столетний дуб высокий

И птицы крик ночной

Среди унылой рощи,

Сходной с душой моей,

Тоска, подруга нощи,

И мрак – любезны ей.

 

КАТУЛЛ

на развалинах дома его близ озера Бенакха

Вольное подражание

 

   Древа взрощенны мной – убежище драгое,

Приятные луга – высокие холмы!

Я в вас нашел души спокойствие прямое.

Средь шума городов не так блаженны мы.

От Рима удален – в объятиях природы

Безбедственные дни в покое я влеку.

Как мирно в сей стране текут прозрачны воды,

 

К пределу дней моих так мирно я теку.

О! сколько сладостно прелестное забвенье

Унылых, тягостных, мирских души забот.

Не вижу Крезов здесь в виновном пресыщенье,

Не вижу пышных тех надменных я красот,

Которы на коврах богатых златотканных

Увядших прелестей являют блеск пустой.

Ах! сколь любезен вид невинный и простой

Ковров из муравы, самой природой данных.

Тут Лесбия моя, тут друг души моей,

Чье сердце для меня всего дороже света,

              Ко мне предстанет в вечер сей,

              Простой пастушкою одета.

 

ЧУВСТВОВАНИЯ МОИ ЗИМОЮ В ДЕРЕВНЕ

 

    Когда в стенах Москвы средь радостей пиров

Повержен сибарит и в роскоши, и в негу,

В долинах и горах, в лугах, среди лесов –

          Везде бугры я вижу снегу;

Везде печальный мрачный вид,

Везде картины разрушенья,

Сном мертвенным природа спит,

Ни в чем нет жизни, – ни движенья! –

          Вот как закону перемен

          Здесь все подчинено судьбами! –

          Давно ли луг сей, испещрен,

          Своими нас пленял цветами?!

 

Давно ли сей ручей журчал?!

          Давно ли рощи зеленели?!

          Давно ль Зефир цветы лобзал

          И хоры птиц везде гремели?!

    Но вдруг жестокий бурный ветр,

Подув от моря ледовита,

Древа потряс от земных недр

Дыханья силой ядовита;

Он мразной цепью оковал

Потоки вод кристальных чистых, –

 

И, мнится, всю природу сжал

В объятиях свирепых, льдистых.

          Сквозь тусклое мое окно

          Под кровлей сельскою смиренной,

               Когда смотреть мне суждено

               На вид природы угнетенной,

          Когда в ущелинах Борей

          Вокруг меня уныло воет

          И виды рощей и полей

          Седой пушистый иней кроет –

    Картиной мрачною зимы

Ко мрачным мыслям побуждаем,

    Я говорю – подобно мы

    Зимою жизни увядаем:

Проходит прелесть юных дней –

Призрак любезный исчезает,

Тут хищною рукой своей

Нас злобно время подавляет.

    Болезни ветхих дряхлых лет

    Нам оставляют дни унылы,

    В глазах бледнеет солнца свет

    И жизненны слабеют силы –

Там Атропос нещадну дань,

Противу коей нет Эгиды,

Прострет – и жизни нашей ткань

В руках прервется Лахезиды.

 

Атропос и Лахезида (Лахесис) – имена мойр, богинь судьбы в др. греческой мифологии. – прим. составителя.

 

 

К МАЛЕНЬКОМУ СЫНУ П.авла И.вановича. Г.оленищева К.утузова

на детский маскарад

 

Вкушай невинную отраду,

Резвись, играй, мой милый друг,

Сбирай себе для маскараду

Свой маленький веселый круг.

 

К кудрявой кругленькой головке

Примеря маменькин тюрбан,

Спеши, мой новенький султан,

Явиться к нам в такой обновке;

Предстань с кисейною чалмой

И в сей короне, хоть непрочной,

Возьми на час или другой

Ты вид великости восточной.

Тут, пышный скинувши наряд,

Наскучив долго быть султаном,

Явись в свой детский маскарад

С большим и шумным барабаном:

Стучи, давай к походу знак,

Иль, гренадером став исправно,

На Турку поднимай тесак,

Хоть царствовал над ним недавно.

 

Играй, мой друг, и веселись

Забав невинностию детских,

И долее остерегись

Отравы утешений светских. –

Куда девалось время то,

Как я, тебе в подобны леты,

Не променял бы ни на что

Бумажной золотой кареты?..

Из карт, бывало, строишь дом,

Поставишь башни и палатки,

А там – на палочку верхом, –

И, – ну по комнатам в лошадки,

Бежишь, стучишь – заботы нет,

И в конску прыть без страху скачешь.

Тут скользкий иногда паркет

Изменит – ой! – да и заплачешь. –

Lejeune поднимет – топ ногой! –

И вся беда. – В такие леты,

Мой друг, оступки нет другой. –

Одним ногам страшны паркеты.

 

Но все пременно в мире сем.

Проходит детство и с играми:

Недавно мы играли в нем, –

Там страсти уж играют нами.

 

Тут зависть алчная губит,

Нам пол натерши вредным воском,

Со злобой хитрою прельстит

Обманчивым нас, ищут, лоском.

Прельщенный их приманкой злой,

Когда пойдешь и поскользнешься –

Беда – не телом, а душой

В своем паденье ушибешься.

Друзей-приятелей следы

В несчастии твоем простынут, –

И уже от такой беды

Lejeune и мамка не подымут.

 

Но что картинкою такой

Тебя я занимаю мрачной?

Я в жизни свой терял покой,

Был часто жертвой злобы алчной,

Но и на мне смягчился рок:

Я в мире стал опять с судьбою.

Пусть мой подействует урок,

Мой милый друг, и над тобою.

 

Играй, я повторю, резвись

Среди прелестных детских шуток,

Всегда будь счастлив – и спасись

От горьких в жизни промежуток.

 

Lejeune – Француз – мой первый дядька – человек добрый, рачительный, – и редко исправный в своей должности. – примечание автора.

 

 

РОНДО

 

         Анакреона

Мне мил прелестной лиры звук.

Не пел он славы царств и трона,

Любовь и радость были дух

                                        Анакреона.

 

         Нежны утехи

Всегда стремился воспевать

И сладку участь тех, которым без помехи

Здесь предоставлено вкушать

                                        Любви утехи.

 

         Блеск тщетной славы

Ищите, пышны гордецы,

Мне дружбы и любви забавы

Милее, нежели венцы,

                                        Блеск тщетной славы.

 

Поздны потомки

Пускай бы прах не чтили мой,

Но тех холодну тень, дела чьи в свете громки,

Не уже ль воскресят хвалой

Поздны потомки?

 

         Я не желаю

Бессмертья смертью заслужить,

Когда я жизнь с Лизеттой разделяю

И в жизни права славным быть

                                        Я не желаю.

 

К КВИНТУ ДЕЛЛИЮ

Третья Ода Горация Книги второй

 

Хоть мрачны на брегах Аверны

В злой горести ты дни ведешь,

Иль в радости вино Фалерны,

Чтоб жизнь продлить приятну, пьешь, –

Коль сказано уже судьбами,

Что смертный гроба не минет,

Воспользуемся, Деллий, днями,

Которы рок еще дает.

 

Пускай дух твердый, терпеливый

Приучит нас сносить напасть,

А в жизни радостной, счастливой

Надменности умерит страсть.

Средь пустыни твоей приятной,

Где с тополем смешенна ель

И запах розы ароматный –

Воссесть зовут тебя под тень.

 

Близ вод спокойных, тихих, ясных,

Которые стремятся течь,

При всех преградах, им опасных,

Чтоб ток полезный их пресечь,

Доколь весенние утехи,

Досуги, крепость и покой

Тебя лелеют без помехи,

Носи венок, – пей, – вольность пой.

 

Прекрасны розы здесь прельщают,

Но царство их – лишь утро дня:

Едва расцветши – увядают, –

И скрылся блеск их, как заря.

Так время быстрое, крылато,

От жизни пожирает нас.

К тебе – в твой римский дом богатый

Смерть, может быть, войдет сейчас.

 

Тут рощи той, что ты руками

Своими сам любил сажать,

Где гордый Тибр шумит волнами,

Тебе уж больше не видать.

С поспешностью наследник жадный

Трудов твоих плоды пожнет,

И глаз его сухой и хладный

Слезы на прах твой не прольет.

 

Ни бедность нас от смерти страха,

Ни блеск богатства не спасут,

И низкий род, и кровь Инаха

Косой сраженны – все падут.

Неумолимый рок жестокий

Назначил нам несчастный час,

Где к бездне вечности глубокой

Харон переселяет нас.

 

Из Клавдиана

 

Счастлив, с отчизною кто век не расставался,

Желанье, зависть, блеск, пороки удалил,

Единобразием жизнь целу наслаждался,

Под крышкою одной младенцем, старцем жил.

 

На самом том брегу, где ныне отдыхает,

Случалось, в молодость резвился без препон;

Теперь ему ходить та палка пособляет,

На коей разъезжал как на лошадке он.

 

В соседстве у него дуброва темна зрится,

Котора взапуски почти с ним и росла:

Идет он пению в местах тех насладиться,

Где, помнит, прежде там поляночка была.

 

Фортуна ветрена у вздорной колесницы

Не возмогла его нимало приковать:

Он не таскался век зреть разных царств границы,

Чтоб счастье находить, а горести сыскать.

 

Овощ и ягоды в своем зрит огороде

И воду сладкую пьет из своих ключей;

Он в ближний городок полюбоваться моде

Не ездил никогда во время жизни всей.

 

Работать, отдыхать – вот то, что только мыслит,

До дел правительства, до браней нужды нет,

Он жатвами всегда протекше время числит,

Обилие земли – его счисленье лет.

 

Почтенный старец сей различными вещами,

Не знав календаря, делит все времена,

Богата осень есть, он говорит, плодами,

А красные цветы рождает нам весна.

 

СОНЕТ

 

Пускай похвалит кто и пышность и наряды,

Я счастие нашел; где? — В хижине моей,

Живет особняком, а не в толпе людей,

И век не кажется на бал и маскарады.

 

Что в городе большом молва, раздор, досады,

Торгуют разумом и продают сердца,

Там беззаботного нельзя найти лица,

В одной кичливости считают все отрады.

 

Живут по деревням невинности цветы,

А в городе большом лишь бури суеты,

Протеи люди там и все разнообразны.

Не знают в городе природы красоты,

Там роскошь царствует, там пышные мечты,

Там люди все в трудах – и все, однако ж, праздны.

К СЧАСТИЮ

                    О Боже! если сих уныние слетает

                    И ежели от них спокойствие бежит,

                    Так непременно знать нам, верить надлежит,

                   Что в небе, а не здесь блаженство обитает.

                             Салтыков (Граф Сергий Владимирович).

О счастье, смертных мета лестна,

Предмет единый всех сердец!

Где в мире та страна безвестна,

В которой твой сокрыт венец?

Кто под луной храним тобою,

Сын радости и сын покою,

Не ведал бедств, ни суеты? –

Иль всюду о тебе мечтают,

К тебе стремятся – но не знают,

Где ты, – и что такое ты?

Не силой ли воображенья

Тебе воздвигнут пышный храм,

Где от различных точек зренья

Ты видишься различно нам:

То в хижине, то на престоле,

В лугах зеленых, в ратном поле,

Среди градов иль мирных сел, –

Икару – в облаке бегущем,

Нарциссу – в том ручье текущем,

Где образ свой прелестный зрел? –

Но в чем бы смертный ни поставил

Все то, что он зовет тобой,

Пусть миг один ему доставил

Отраду, честь или покой;

В нем чувства радостны не длятся

И в сердце все еще гнездятся

Желанья, коим меры нет. –

Сияющий в венцах лавровых

Герой побед алкает новых.

Для славолюбья тесен свет.

 

С непобедимою рукою

Спешит Филиппов гордый сын

От града в град, от боя к бою;

Как грозный некий исполин,

Пленил Царя, – низверг державу,

Ко славе приобщает славу,

Ко лавру лавр, венец к венцу;

Но сей Герой превознесенный

Завидовал в судьбе блаженной

Сидящу в бочке мудрецу.

Когда от стран различных мира

Сокровища скопивший Крез

Под мощною рукою Кира

Упал – и блеск его исчез; –

Слова те вспомнил Царь Лидийский,

Которые мудрец Афинский

Бестрепетно изрек ему:

(И мнение сие не ложно!)

Что прежде смерти невозможно

Счастливым зваться никому.

Граф Сергий Владимирович Салтыков – отец Григория Сергеевича, Гр. С-ч пытался по мере возможностей публиковать его творческое наследие и пробуждать интерес к нему. – прим. составителя.

 

К МОЕМУ МИТЕНЬКЕ

 

Les enfantsn’ontni passé niavenir et, ce qui ne nous arrive guère, ilsjouissent du présent.

                      Les caractères de Théophrasteet de la Bruyère.

 У детей нет ни прошлого, ни будущего, зато в отличие от нас, взрослых, они умеют пользоваться настоящим.

Жан де Лабрюйер

Твой возраст, Митенька, не годы, а недели,

Качаешься, мой друг, ты в зыбкой колыбели,

И, пищу легкую от груди взяв свою,

Спокойно дремлешь ты под баиньки-баю.

Не чувствуя в крови излишнего движенья,

Не видишь грозных снов, сих чад воображенья,

Которы зрелища являют часто бед

Тому, кто жертвой стал печали и сует.

 

Твоих понятий круг до бедствий не доходит,

А радостей живых толпу себе находит;

Лобзаешь маменьку в своем прелестном сне,

На ручки просишься ты к ней или ко мне,

Иль видишь, что тебя родные все ласкают,

Поют, баюкают, целуют и качают;

А утром, Митенька, когда проснешься ты:

Вот наяву тебе ночные все мечты!

Посмотрим мы твой день, как ты его проводишь:

От рук ты на руки все утро переходишь,

Потом, окончив свой нетягостный обед,

Ты сделаешь осмотр всех кукол и карет;

У няни на руках с игрушкою ты скачешь,

Смеешься и кричишь, а иногда и плачешь,

Но слезы Митеньки нетрудно отереть,

Дать в руки яблочко и баиньки запеть.

Плод скоро на полу, дитя мое зевает:

Бай-бай и в колыбель, – и вот уж почивает!

Хранитель-Ангел будь, мой милый друг, с тобой!

Вкушай невинный тот младенческий покой,

Который есть удел души неразвлеченной

И мира суетой еще необольщенной.

 

О, дни младенчества, блаженны, ясны дни!

Когда к спокойствию вы нам даны одни,

На крыльях времени почто от нас летите

И меньше сделать нас счастливыми спешите?

Почто мы с возрастом познать осуждены,

Что люди разными страстьми заражены,

Что ближний ближнему печаль и вред наносит,

Что тщетно иногда у Креза нищий просит,

Что есть на свете сем лукавство и обман,

Что самолюбие есть общий наш тиран,

От коего мы век томимся, воздыхаем,

И сами бед своих причиною бываем?

Но лучше обращу я к Мите речь мою,

Играй, мой друг, и спи под баиньки-баю!