Не добродили по пескам

***

Не добродили по пескам,
не осознали суть пустыни,
артподготовка холостыми,
страх — сединою по вискам.
Переоценка — не к добру,
добро — похоже, не в фаворе,
и состраданье канет в море,
без отражений поутру.
Нелепый перечень удач,
столь сиротлив и опрометчив,
что все моральные увечья
отнивелированы в плач.
Период отсчёта начался,
но он негромок и печален,
бриз тронул занавески спален…
О продолжении нельзя.
Покуда сказочный сюжет
казался истинно библейским,
не замечалось фарисейство,
воспринимался только свет.
Темень ютилась по углам,
лишь намекая о реванше.
Произошла в последнем транше
и по заслугам раздала.
Есть промежуток временной –
рубеж оставлен, но не занят.
Костры из книг ещё не палят –
в указе нет той запятой,
которая развяжет руки
да индульгенции раздаст,
а там уж — кто во что горазд…
Заиндевеет боль разлуки.
Качнулся маятник, и в нём
лишь первый шаг пути иного
за гранью спуска ледяного,
где верно — каждому своё…

Февраль Модильяни

Февраль — последний возглас обострений зимы,
камин не гаснет, гаснут сумерки, мы…
Kогда по-итальянски произносим слова,
вода, в Лагуне плеск, и прячет тень острова…

Увы, вновь високосен и заносчив февраль,
в нём шёлк — и перебор гитарный катится вдаль,
а там, там за окном во всей красе карнавал
и ночь — венецианка приглашает на бал.

Соблазн — на приглашение ответить кивком,
луна крадётся кошкою, что будет потом,
когда она откажется от сказанных слов,
а он не станет двери запирать на засов…

Отсвет — где гамма стольких и нездешних цветов,
рассвет — по мостовой одно лишь эхо шагов.
Февраль — столь неуместен лишним каверзным днём,
о ней — его эскизы, её строки о нём.

К чему все эти муки расстояний и стран,
кому не виден светлый, изначальный изъян
в таком вот кратном вечным четырём феврале,
слова, что были преданы каминной золе…

Юн март — и наваждению приходит конец.
Монмартр — обитель всех неуцелевших сердец,
весна — так ненавязчиво наложатся швы,
увы, и вновь пребудет обращенье на «вы»…

***

У бабьего лета повадки Кассандры,
осанка Жизели, улыбка Химеры,
мелькнули прошедшего яркие кадры,
из памяти скрывшись в иные вольеры.
Недобрая осень пришедшего века
в Нью-Йорке рассыпала пепел Помпеи –
нелепа тоска одного человека,
когда целый «мир безнадёжно болеет»…
А взгляд по инерции ищет приметы,
которые канули, больше не будет,
но также пронзительны нити рассвета,
по-прежнему манят аккорды прелюдий,
и это, должно быть, фантомные чувства –
иная реальность у бабьего лета –
романтика парка, где нынче так пусто,
ранений невидимых жжёт силуэты.
И все оправдания этой печали
исчезнут с двуличием тёплого ветра,
как рукопожатия, что означали
предательства в ракурсе нескольких метров.
У бабьего лета
повадки Кассандры,
осанка Жизели,
улыбка Химеры.

***

В Каталонии осень, в преддверии тёплой зимы,
не похожей на наши ни в том полушарье, ни в этом.
Провиденье подбросит загадки видений, и мы,
очарованы осенью, канем в куплете неспетом.
Воздух соткан из ярких частиц ароматов и слов.
Средиземная свежесть струится по кромке отсвета,
время года Марины — пророк Иоанн Богослов,
в Барселоне дожди, а в Тарусе их нет — бабье лето…