Ушедшая за волной

Поэтесса Валентина Синкевич, преставившаяся недавно, была уже на 92-ом году жизни и, судя по её телефонным жалобам, больна и немощна. Я познакомился с ней, когда она ещё была в цветущем возрасте, хотя и не молода. А ещё раньше она, вероятно, была сущей красавицей, что доказывает портрет работы художника Владимира Шаталова, тоже, как и она, эмигранта Второй волны и её близкого друга.Была... И он тоже уже «был». Их мало осталось, почти никого, и Валентина, сознавая это, последние годы жизни занималась тем, что подводила итоги не только своей жизни, но и своего поколения, прошедшего через многие катастрофыжесточайшего из столетий. Не знаю, кому достался шаталовский портрет, но свой обширный архив, который содержал переписку со всей, по существу, русской литературной эмиграцией, она отправила в Москву, в Дом русского зарубежья.

Синкевич была известна среди эмигрантов как лирическая поэтесса с голосом негромким, но искренним. И она, действительно, не чинясь, скромно и трезво оценивала своё место в литературе.

                        В тот первый ряд — нет, не иду.

                        Другие за меня прильнут к светилам.

                        Тружусь я в одиноком, но в своём саду —

                        — всё остальное — не по силам.

Тематически она следовала триаде, обозначенной Юрием Иваском в предисловии к антологии «На Западе» (1953) — Россия, одиночество, чужбина... Рождённая на Украине в русской семье с отнюдь не пролетарскими корнями, угнанная подростком на работы в Германию, Валентина унесла с собой не советский реальный, а скорей умозрительный образ России, выраженный в языке и литературных традициях. Впрочем, в её стихах эти традиции преобразовались под влиянием культуры Запада.Вообще, к «чужбине» Синкевич относилась без страха и предубеждений, осваивала её с уважением и любопытством.Приплыв из послевоенной Европы в США, она овладела языком и не только перечитала всю американскую классику, но и написала проникновенные очерки обУитмене, По, Лонгфелло, Лондоне, Купере, Готторне, Ирвинге, побывав в родных местах каждого. В этом она буквально следовала совету Гёте:«Если хочешь узнать поэта, побывай на его родине».

Но в ней определённо была объединяющая сила, которая выразилась в упорном — тридцатилетнем! — труде по изданию поэтических ежегодников«Перекрёстки» (1977—1982) и «Встречи» (1983—2007). По существу, она в одиночку собирала, делала набор и на собственные средства отдавала в печать, а затем рассылала по библиотекам и подписчикам этот нарядный альманах, который выходил на хорошей бумаге с художественными вставками. Множество мало- и средне-известных поэтов из разных концов русской ойкумены, стремясь там напечататься, присылали свои лучшие стихи.Появлялись во «Встречах» и звёздные имена. Помимо литературных сил, больших и малых, Валентина привлекла в альманах эмигрантских художников, печатая между стихов их цветные и черно-белые репродукции.Это давало то, в чём они нуждались более всего,— выход к зрителю.

Вторая (послевоенная) волна эмиграции, в отличие от Первой, вынесла на Запад не так уж много людей искусства, но и они замалчивались, недооценивались. В метрополии о них вцелом судили с окопной беспощадностью как о предателях, подлежащих насильственной депортации и суду на родине. Да и Запад с его союзнической философией видел в них только пособников, а не жертв фашизма. Многим приходилось скрываться под псевдонимами, сознательно оставаясь в тени.Годы шли, поколение стало редеть, но вот в России наступили перемены, и лёд замалчивания начал подтаивать и крошиться. Валентина Синкевич решила его взломать, выпустив итоговую для всего поколения антологию «Берега».

Помню своё сильнейшее впечатление, когда я раскрыл эту книгу. В ней оказалось 40 поэтов, к тому времени частью уже умерших, но их голоса сливались с ещё живыми, составляя единый хор уходящего в историю поколения. Среди них были истинные звёзды, которых ещё предстояло или, может быть, ещё и сейчас предстоит открыть в России: Елагин, Кленовский, Моршен, сама Валентина Синкевич, Иван Буркин, Глеб Глинка, нотакже и другие поэты, уступавшие им лишьнемногим.Тексты у всех драматические, горестные, искренние, и горе у всех одно — война. Вот она где, правда, неизвестная в советской России, — подумалось мне, и я написал тогда статью «Песни вечерние», противопоставляя эту правду тем славословиям победе (в моём представлении— пирровой), которыми занималась официальная советская поэзия.

Статья с одной стороны получила благодарный отзвук. «Рецензия Дмитрия Бобышева на «Берега», да ещё такая обширная, — драгоценнейший для нас подарок. Спасибо огромное!» — писала мне Валентина Синкевич. Она написала«для нас», ия это воспринял как похвалу от многих её собратьев по судьбе. Но, напечатанная в журнале «Звезда» (№ 2, 1994), статья вызвала громы и молнии по другую сторону. Лазарь Лазарев, ветеран советской журналистики, обрушился на меня как на «литературного власовца» в журнале «Знамя» (№ 10, 1994). Заодно досталось и Ивану Есаулову, критику той же темы с христианских позиций. Всю эту перепалку собрал в одной брошюре американский славист Деминг Браун, отдал перевести на английский и напечатал в журнале “RussianStudiesinLiterature” (Vol. 32, № 4, 1996)под названием, которое можно перевести как “Русская склокао войне”. Всё это надолго оставило неприятное чувство. Тем не менее, запретная тема начала постепенно легализоваться в России.

Ещё одним толчком в том же направлении стал «Словарь поэтов русского зарубежья» (СПб, 1999), в котором мне довелось сотрудничать с Валентиной Синкевич. Идею предложил Вадим Крейд, он же составлял раздел «Первая волна». Валентина, естественно, составляла «Вторую волну», а мне досталась «Третья». Каждая статья о поэте представляла собой краткий био-библио-очерк, и таких очерков в книге насчитывалось более четырёхсот. Стольких талантов, пусть разных по уровню, лишилась советская Россия за время её существования.

И, наконец, как праздник, наступило для Валентины долгожданное, а в чём-то и неожиданное признание на родине. Она стала летать из обжитой, ставшей ей домом Филадельфии в далёкую Москву — выступать, читать стихи, давать интервью, издавать новые книги.Одна из них — библиографический свод её публикаций, выпущенный Домом русского зарубежья (М, 2014). Помимо всего, книгасодержит роспись содержания двух её альманахов и особенно ценна тем, что отмечает факты работы поэтессы и издательницы не сами по себе, а в контексте литературной жизни эмиграции, в толпе имён её современников. Один именной указатель состоит из дюжины страниц мелким шрифтом!

Современники, а в особенности поэты, стали героями и персонажами её очерков, но уже не справочного характера, а художественных, мемуарных, написанных с теплом и пониманием. Для книги таких эссе нашлось необычное название «...с благодарностию: были» (М, 2002), гдеВалентина очень удачно использовала строчку стихотворения Жуковского «Воспоминание»:

                        О милых спутниках, которые наш свет
                        Своим сопутствием для нас животворили,
                                   Не говори с тоской: их нет;
                                   Но с благодарностию: были.

Удачно — потому что очень верно передаёт её основную тональность, не умильную, но именно тёплую, человечную. Её последняя, ещё ненапечатанная книга состоит из шести таких мемуарных эссе: о Иване Елагине, Ольге Анстей, Олеге Ильинском, Ираиде Лёгкой и записи телефонных бесед с Евгением Евтушенко. Она подготовила рукопись к отправке в Москву…

            И — всё…

                                                                                  Шампейн, Иллинойс,август 2018

Дмитрий Бобышев родился 11 апреля 1936 года в Мариуполе. С детства жил в Ленинграде. В 1959 г. окончил Ленинградский технологический институт.

Занимается стихотворным творчеством с середины 1950-х, активный участник ленинградского андеграундного литературного процесса 60-х и 70-х годов. В начале 1960-х годов вместе с Иосифом Бродским, Анатолием Найманом и  Евгением Рейном Бобышев входил в ближайший круг Анны Ахматовой. Бобышеву, в частности, поэтесса посвятила одно из своих стихотворений ("Пятая роза").В 1979 году эмигрировал из СССР. В том же году, в Париже, вышла первая книга стихов Бобышева — «Зияния». В настоящее время - профессор Иллинойского университета, преподает русский язык и литературу.

Автор шести книг стихов, ряда поэтических переводов (современная американская поэзия), а также томов мемуарной прозы «Я здесь (человекотекст)» (2003), «Автопортрет в лицах (человекотекст, кн. 2)» (2008) и «Я в нетях» (2014). Входит в редколлегии журналов «СловоWord» (Нью-Йорк) и «Эмигрантская лира» (Бельгия).