Тропами Хо Ши Мина

***

 

Что от меня останется – брешь в пространстве,

стылый сквозняк да негромкий протяжный свист.

Ближе к утру вдоль перрона маленькой станции

ветром протянет случайный тетрадный лист –

 

можно скачать с потрохами и брать руками,

острых краёв коснуться – и полоснёт,

снизишь порог – и капля отточит камень,

дробным отточьем коснётся первооснов,

 

пусть нелогично, тропами Хо Ши Мина,

дикорастущий зов побеждает долг,

месяца честная звонкая половина

властно и весело выправит твой глагол.

 

 

***

 

Катерок пожарный на закате

так придирчив к тлеющим огням.

Солнце в реку падает – не хватит

вашим шлангам метров, сил ремням,

 

уберите рукава брезента –

Дон несёт к небесному огню,

слишком сильно смещены акценты

в радости троянскому коню.

 

Прилетает ангел-истребитель –

страшен, да не воду пить с лица,

наступили мартовские иды –

и с тех пор не видно им конца.

 

 

***

 

Взрослые в офисах смотрят в компьютеры,

прячут  тела от жары.

Дети перловиц едят перламутровых

и открывают миры.

 

Ветер песком засыпает лопатки им,

ряска цветёт на воде

грязной, захватанной – но между схватками

жизнь проникает везде.

 

Жизнь победит – ясноглазо и радостно,

сбросит налёт блатняка

чистый язык, многоцветный, как радуга,

сдержанный, будто река.

 

Лето им кожу прогреет до косточек,

вызреют, смогут, взлетят,

выправят курс и отбросят всё косное,

нас, неразумных, простят.

 

 

***

 

Лес рубят – щепкой улетаю,

полёт – прекраснейшее время,

короткое – но сколько смыслов –

когда подхватит щепку ветер,

когда очнётся в ней Скиталец,

эгрегор срубленных деревьев,

туман подсвечен коромыслом –

расслабься и лови просветы

 

сквозь вавилоны революций.

Что вы хотите от блондинки?

Везёт нас под Червону руту

шофёр с георгиевской лентой,

поскольку неисповедимы

пути миграции оленей,

и ассирийцы в медных шлемах

склонятся низко над суглинком

 

чуть выше верхнечетвертичных

делювиальных отложений,

и, не учтя мой опыт личный,

меня назначат первой жертвой.

 

 

***

 

Я забыла, как звать моё слово,

среди сотни волшебных имён

затерялось, уже не готова –

дикой птицей… Вот разве что сон –

всё по Гоголю – ведьму покажет,

я узнаю себя по строке

и составлю натальные карты,

и по ним полечу налегке,

 

дифирамб – то есть дважды рождённый –

ветру, воле, траве и волне –

станет радугой, дикой жердёлой,

Афродита поможет влюблённым,

а глаголы вернутся ко мне.

 

 

***

 

Всегда остаётся хоть что-то для будущей сказки –

завязка сюжета, намёк на желанье героя,

пучок перспектив, не сулящих понятной развязки,

возможность опять уклониться от общего строя,

 

всегда есть цепочка, хоть ниточка, краешек скотча –

потянешь и выйдешь внезапно в осеннюю рощу,

и слово наивное падает в жирную почву,

и видишь, насколько всё было сложнее, и проще,

 

и ярче. И дерево жизни ползёт и ветвится

змеистыми мыслями, формами гнева и света,

и корни его обнимают нежнее планету,

и крону его навещают нездешние птицы,

 

герои с большими сердцами и маленьким мозгом

страдают, рыдают, сдают и сливают, что можно,

а хищные вороны свет заслонили крылами

и лижет подножия башен ползучее пламя…

 

Я снова приеду – знакомиться, а не прощаться,

глядеть, ликовать, открывать и записывать в строку –

платаны, бакланы, жасмины, и ямбы, и тропы,

пока не накроет туман пеленой без пощады

и не засияет, рекой притворяясь, дорога.

 

 

***

 

Мы любили цифры в сыре,

пятилистники сирени,

дорогого не просили –

человек не этим ценен.

Загорали в междуречье,

в королевстве дикой ивы,

постигали русской речи

общие императивы.

 

Человек – он ценен детством,

выдержан в дубовой таре,

но – куда от мира деться?

Одинаковыми стали,

как-то переопылились,

но – не зная интернета

в перекрестьях полилиний

зарождаются планеты.

 

Звёздный дождь в моей теплице

светлым конусом струится,

в чумовой оранжерее,

где на ветках рифмы зреют.

Все желания исполнить –

семицветиков не хватит.

Речка детства сладко помнит

всё, что кстати и некстати…

 

 

***

Не ожидала… Сквозь туман стекла

плывёт люминесцент в пастельной гамме,

пятно прохожего, размытый свод ствола –

и вторят с двух сторон колокола

восторгу и круженью под ногами.

О где ты, Клод Моне? Соедини

восторг и боль в нетленные сюжеты –

для нас, незрячих. Красоту верни

в ослепший мир врачующим скольженьем.

 

Наверно, скоро Троица. Чабрец,

шалфей и мяту бабушки выносят –

нам, маловерам… От травы добрей

мой город. Руки с сеточкой венозной.

Офелия состарилась… Напор

безумных глаз погасит укоризну

и упрекнёт – ну что ж ты до сих пор

не научилась доверяться жизни?

 

Офелия, подруга, помяни,

сомни полутона петуньи втуне

в своих молитвах. Долговязы дни,

шестую ночь сплошное полнолунье .

Моя черешня, грустный спаниель,

давай плести венки твои в сонеты.

Мир до утра не спал, не пил, не ел –

я ж не одна такая в интернете.

 

 

***

 

Воды – не твердь, не голь,

не рябь, не топь, не выть –

скольженье глаза вдоль,

спасенье от травы,

лекарство синевы,

летальный сон глубин,

и колыбель плотвы,

и кладбище лавин,

забытый код судьбы,

среда метаморфоз

от хордовых рыбин

до радужных стрекоз.

Разуйся – и иди,

покорный лишь тому,

кто в зеркало глядит,

сплетая свет и тьму.

Кто в зеркало глядит?

И видит ли насквозь

и зазеркалье рыб,

и заресничье звёзд?

Несёт своё тепло

сквозь вечный холод лет,

и поглощает плоть,

но отражает свет,

на равные углы

деля прозрачный шар.

В тени угрюмых глыб,

не медля, не спеша,

тот лодочник плывёт,

бесстрастный, как диод,

сквозь абсолютный лёд

по вечной жизни вод.