Куда уж точнее

Коренная москвичка. Выросла в семье шестидесятников, медик по образованию. Всю жизнь занимается творчеством — увлекается прикладным искусством, пишет стихи и прозу. В 2003 году вышел сборник стихов. Мария Метлицкая работает в жанре малой прозы. В своих новеллах автор описывает обычные судьбы простых людей. Виктория Токарева высоко оценила творчество Марии Метлицкой, назвав ее своей последовательницей.

Конечно, ехать в субботу совсем не хотелось. Хотелось подольше поспать, поваляться в кровати и просто объявить День безделья.

Но слово «надо» давно вошло в лексикон Веры Кружилиной. Ну и встала пораньше, что делать… Чашка крепкого кофе, джинсы, кроссовки, спортивная сумка. Вперед, Вера, вперед!

В шесть утра в субботу на московских дорогах пробок почти нет — умные свалили на дачи еще в пятницу после работы. Другие умные, живущие по принципу «куда торопиться», еще крепко спали.

Вера гнала по Киевскому шоссе. Спать хотелось отчаянно. Но мысль о том, что все дела там, на даче, быстро закончатся и наступит свобода, грели, конечно! Вечерок в Москве в любимой квартире. Тарелка жареной картошечки — а черт с ней, с диетой, я у себя одна! — чашка крепкого чая и пирожное! Да, да — именно так — пирожное! И еще старый фильмец по телику — душевный, знакомый, наивный и милый.

Вера громко вздохнула и наконец свернула на проселочную дорогу, ведущую к их поселку.

Подъехав к дому, она не спеша вышла из машины, потянулась и огляделась.

«Давненько, — подумала она, — давненько я тут не была…»

Ржавый замок на калитке поддался не сразу. Старый сад был запущен и жил своей жизнью. Очень давно никто не собирал здесь щедрый урожай, не белил толстые, растрескавшиеся от времени стволы, не обрезал нахально разросшиеся ветки. Трава доходила до колен — буйный и наглый сорняк, высокие стрелы стойких ирисов, яркая, навязчивая вербена. Дорожка к дому была почти неразличима.

Вера, продравшись сквозь заросли, поднялась на крыльцо. Голова чуть кружилась от запаха мокрой травы и цветущего сада. Разбухшая за многие зимы дверь тяжело заскрипела, и из дома дохнуло сыростью, затхлостью, нежильем.

Она осторожно, словно раздумывая, вошла в дом.

Со стен глядели старые фотографии — мама, отец, маленькая Аринка, она сама и Димка, бывший муж. Вера отвела глаза: так, без сантиментов! Надо сделать дело, за этим она сюда и приехала.

Дело было такое — дачку решили продать. Почему? Да все понятно! Здесь они не появлялись давно, лет, наверное, пять. Аришка выросла, родители умерли… А им с Димкой дача была не нужна.

Когда появились первые деньги, на семейном совете постановили: путешествовать! Посмотреть мир, пока молодые, пока есть здоровье и желание радоваться, воспринимать новое, восхищаться. Запоминать и «пробовать на язык».

Долгими зимними вечерами, сидя на ковре в гостиной, они составляли маршруты: Европа. Индия. Вьетнам. Камбоджа. Китай. Америка.

Спорили, ругались и мирились, конечно. Пару раз засыпали там же, на ковре. А утром Аришка, увидев «сладкую парочку» смеялась: «Ну вы, мам-пап, словно дети!»

Тогда было еще все хорошо, и подумать было невозможно, нереально, немыслимо, что всего-то через каких-нибудь восемь лет они разведутся. Вера мотнула головой, сбрасывая морок и грусть.

 — Дела, дела, — повторила она. — Хватит глупостей, хватит!

Раскрыла окна, отдернула пыльные занавески и принялась за дело.

Предстояло немного прибраться, забрать нужные вещи (сомнительно, правда, что они еще оставались). Взять что-то из книг. Разумеется, фотографии — кому нужны осколки и обрывки чужой, непонятной жизни?

Короче говоря, называется вся эта суета «предпродажная подготовка», вот.

Дачу решили продать после развода. Мысли такие приходили и раньше, но тут стало окончательно ясно: жить там никто не будет, а лишние деньги — не помеха. Деньги от продажи решили отправить дочке — Аришка три года жила в Чехии, в Праге.

Вера открыла платяной шкаф — шифоньер, как называла его бабушка Оля. Старые мамины платья, папин тренировочный костюм, Димкины майки и джинсы. Ее, Верины, сарафаны и теплые кофты, аришкины шортики, юбчонки и маечки. Старые куртки, шапки, шарфы. На дачу свозилось все, что не надо, весь старый хлам. «Боже, какие же мы барахольщики!» — с тоской подумала Вера.

Копишь, копишь, а потом нет сил снести это все на помойку! Мать с отцом расставались с вещами сложно, это понятно — все в жизни им давалось с нелегко. А Димка был Плюшкиным по рождению: все пригодится когда нибудь.

А ничего-то не пригодилось, все обратилось в хлам, даже их семейная жизнь. Была и нет, тю-тю!

Вера принялась запихивать в черный мешок содержимое шкафа. Освобождала полки на кухне — не глядя, швыряла в мусор чашки с отбитыми краями, щербатые тарелки и блюдца. Жизнь, как оказалось, тоже не без изъянов — сколько трещин, глубоких и мелких, сколько сколов….

Потом в мешок отправились кастрюли, кастрюльки, сковородки.

«Вот, подумала она. — Сейчас я окончательно прощусь со своей прежней жизнью». Грустно. Но это ее собственный выбор, в правильности которого, кстати, она ни капли не сомневается!

Нет, правда, все правильно! Когда человек понимает, что совместное существование невыносимо, когда семейная жизнь — тяжелое бремя, а не радость, возникает вопрос: а зачем?

По привычке? Ради статуса замужней женщины? Ради общественного мнения? Да бросьте! Все это пыль, чепуха по сравнению с внутренним комфортом.

Понятно было давно — устали друг от друга, а если честно — друг другу осточертели. Раздражение выплескивалось через край, затапливало пространство. Раздражало даже то, на что обращать внимание было смешно и стыдно приличному человеку. Такие мелочи, что становилось неловко перед собой: я что, такая склочная тетка? Такая сварливая, мелочная бабенка? А поделать с собой ничего не могла. А может быть, не хотела? Увидела вдруг в муже такие черты характера, такие привычки….

Господи! Как я прожила с этим человеком всю свою жизнь? Как я могла с этим мириться? Не замечать, обращать в шутку?

И так захотелось свободы! Чтобы не превратиться окончательно в гнусную, мерзкую мегеру! Что бы не истончать свою душу скандалами и унизительными выяснениями.

Подруги, конечно, крутили пальцем у виска: «Ну, ты, Вера, дура! Нет, идиотка! Развестись в нашем возрасте? С непьющим, здоровым и работающим мужиком? Приносящим к тому же совсем неплохие деньги? Не лысым, не пузатым, не гулящим? А ты думаешь, наши нам не надоели? Да глаза просто порой не глядят! Тошнить начинает! Так надоели за столько лет, мама родная! Но за спиной вся прожитая жизнь, взрослые дети, отстроенные квартиры. Да и мы, дорогая, моложе не становимся! Ты в зеркало давно смотрелась?»

Ну, и советы: сходи к врачу, подлечи нервишки. Езжай одна на моря. Отдохни от него! В конце концов, сбегай налево! Но коротенько так, чтоб не увязнуть и без последствий, не то пропадешь! Теткам за сорок, знаешь ли, крышу срывает капитально!

Нет. Не хочу. Ни к врачу, ни на море. Ни любовника — ни молодого, ни старого. Я устала. Хочу быть одна. Надоест? Ну, тогда разберемся!

Димка, кстати, не возражал. Даже странно. Согласился: «Да, живем мы паршиво. Собачимся, склочничаем, как на коммунальной кухне». Вере как-то стало не по себе — муж даже не спорил. Конечно, у них, мужиков, все куда проще! Женится на молодой, родит нового ребеночка и проживет вторую жизнь. Запросто! Ну и бог с ним, зла ему она не желает. В их общей жизни было так много хорошего. Пусть будет счастлив! И она будет счастлива одна-одинешенька, в своей норке, со своими привычками. Хочу — халву ем, хочу — пряники, как говорили в известном фильме.

Что ж, бывает и так. Разводятся люди по разным причинам. Бывает причина в усталости металла. Износились детальки, сточились шестеренки.

Так, хватит рефлексий! Вера решительно встала со стула и вернулась в комнату. Книги! Вот что надо перебрать и отобрать! Книг было много — в семье всегда много читали. Она пробегала глазами: Маршак, Чуковский, Барто. Аришка выросла, и детские книги свезли на дачу.

Мамины по садоводству и домоводству. Папины военные. Димкины про животных — Дарелл, Пришвин, Эрик Найт, Киплинг.

Ну и ее любимые, старые. Ранняя Саган, О?Генри, Инна Гофф, Вера Панова.

Она взяла в руки Панову, и на пол вылетела бумажка, застрявшая между страниц. Обычный тетрадный лист, сложенный пополам.

Верка, родная!

Ты уже дрыхнешь как сурок-пенсионер, уткнувшись курносым носом в подушку, а я, твой одинокий и грустный муж, сижу на террасе и думаю. Представь, думаю о нас! О том, какие мы с тобой, зануда моя любимая, в общем, счастливые! Как сильно и остро я чувствую мою любовь к тебе!

Почему именно сейчас, в эту душноватую и звездную июльскую ночь пришли такие мысли? А фиг его знает!

Как здорово сознавать, что за фанерной дверцей спит человек, без которого я не мыслю жизни. Самый родной, самый вредный и — самый любимый. Самый мой, понимаешь? Без которого я… ну в общем, калека.

Вот такая дурацкая записка получилась! Положу сейчас тебе на тумбочку, а ты завтра прочтешь! И подумаешь: ну и дурак!

Согласен, дурак. Но даже это не меняет в моей жизни ровным счетом совсем ничего!

До завтра, любимая! Какое счастье, что только до завтра!

Вера присела на диван и замерла. Сердце билось где-то у горла — часто, громко, гулко. Ей стало жарко и душно, она вышла на крыльцо и жадно задышала, стараясь пришпорить отчаянный пульс.

Небо было ровным, голубым, без единого облачка. Слабый ветерок пробегал по листьям деревьев. Далеко в лесу кукушка отсчитывала чужие года.

Вера вспомнила, как под старой грушей стояла коляска с маленькой дочкой. А у забора, яростно помешивая угли, Димка переворачивал шампуры с шашлыком.

 Ждали гостей. Ждали всего! Тогда еще ждали.

Ну, а сейчас….

Из сумки послышался мобильник. Вера взяла его. На дисплее высветилось: Димка.

 — Доехала? — спросил он. — Все нормально?

 — А ты что, волнуешься? — хрипло спросила она.

Он удивился:

 — А что в этом такого? Ты что, мне чужая?

 — Доехала. Все нормально, — сухо и отчего-то смущаясь ответила Вера.

Скоро обратно.

 — Ну и как там? На даче? — поинтересовался бывший муж.

 — Тоска, — коротко бросила Вера.

 — И там, значит, тоже, — отозвался он.

Уточнять, что значит «тоже», Вера не стала. На том распрощались.

Вера села на ступеньку и почему-то заплакала. Как все глупо! Ужасно глупо. И поездка эта, и письмо. И Димкин звонок. И вообще, вся эта жизнь — глупая штука! И еще — очень жестокая. Как впрочем, и все воспоминания!

Снова зазвонил телефон.

 — Дим! Я очень занята! — коротко бросила Вера. — Я перезвоню тебе, слышишь? Пе-ре-зво-ню!

 — Точно? — переспросил он.

 — Точно! — после минутной паузы уверенно ответила она.

Нажала отбой и проговорила задумчиво вслух:

 — Куда уж точнее.