Анатолий Либерман

Озимая любовь. Сюита

1

 

Не то, чтобы я тебе верил,

Но в главном почти доверял

И нынче стою растерян:

Разжалованный генерал?

Скорей, уязвлен, обижен

(Ведь может обжечь и зола);

Хотя далеко, но ближе

Ты мне, чем другие, была.

Я с миром в грошовой ссоре:

Притворное топанье ног,

Но в стройном подоночном хоре

Я слышу и твой голосок,

Непривычный, чужой, писклявый...

Погналась за минутной славой?

 

Я не ждал от тебя геройства

Ни в начале, ни в конце пальбы,

Но есть у благородных свойство —

Не делаться частью толпы,

Ответить ей, пускай невнятно:

«Вон отсюда, поганая, брысь!»

Могли не пустить обратно?

Боишься?  Тогда притворись,

Но не говори ей: «Здравствуй!»

Отойди, устранись, не участвуй.

 

Мой товарищ (мы учились с ним в школе,

Он умер, и его не жаль)

Искал от совести воли —

Почти бессознательный враль.

Он не то, чтобы лицемерил,

А с собственным сердцем играл.

А ты?  Я и тебе не верил,

Но в главном (и зря) доверял.

 

 

2.

 

Не пей, молю, чтобы залить беду

(Для горя есть веревочка потуже),

А брось ей равнодушно на ходу:

«То не беда: бывает много хуже», —

И вспомни тех, чей стерт вчерашний след,

Недолюбивших пасынков победы;

Осталась пыль, и даже пыли нет:

Их размололи жерновами беды.

 

Не пей, молю, красавица, при мне!

Пусть заливает горе недоумок.

Знай: ничего ты не найдешь на дне

Опустошенных, как сама ты, рюмок.

Пойдем со мной туда, где нет беды.

Поют скворцы над вечною скворешней;

Цветенье роз и запах резеды,

И воздух весь дурманяще нездешний.

Там не растет прилипчивый репей,

Ушли шипы, и не осталось терний.

 

Вокруг тебя витает дух вечерний —

Молю тебя, красавица, не пей.

 

 

 

3.

 

Он ли засыпал письмами Бренду?

За что ее было любить?

Будто дом, который сдал в аренду:

Жить в нем нельзя, но нельзя забыть.

 

Листая дневник, который когда-то

Он по глупости или из тщеславия вел,

Он дивился немыслимо давним датам:

Опали листья, но остался ствол.

И в этом стволе, таком корявом,

Нашлось еще место полудетским снам:

Он что-то шептал то земле, то травам,

То глубоким, отжившим корням.

 

Что он писал ей?  И на том спасибо,

Что хотя бы черновиков не имел, не хранил. 

Ни на любовные, ни на другие загибы

Он не тратил красных чернил.

Прожил жизнь, не гоняясь за лоском, —

Прожил сразу на чистовик.

Но для нее-то он был наброском,

Пусть и значимым на какой-то миг.

 

Какие это были письма,

Как свободно дышала грудь!

В них рифмовались вовеки и присно...

Жалеет он о них?  О нет, ничуть!

Зная будущее, добивался б он Бренды?

Да, конечно!  И снова бы ждал чудес.

Мужчина — герой первобытной легенды,

И копье его только наперевес.

Но нет на земле такого закона,

Что копье всегда поразит дракона.

 

4.

 

— Год рождения?  Я молчу.

Вопрос этот мне, как нож:

Неловко отвечать регистраторше и врачу.

 

— Ну, мама, прошлого не вернешь.

Любой из нас, как обманутый мавр:

Сделал свое дело и уходи.

А регистраторше — хоть динозавр,

И впереди у нее то же, что позади.

С судьбой тебя разведет она ли?

Да и врачу процеди два слова.

Он пошлет тебя на анализ

И выяснит, что ты здорова.

 

—Зря ты меня утешаешь, зря...

И, правда, зря.  Кого утешишь?

Когда на закате рассыпается ветошь,

Кто поверит, что взошла заря?

 

 

 

Конец света

 

1. На земле

 

Вдали от Америк и Англий,

В стране, обреченной на слом,

Усталый, задумчивый ангел

Взмахнул, пролетая, крылом.

Он будто бы вымолвил: «Стонешь?

А я для чего пролетел?»

Но я, в те поры несмысленыш,

Не в небо, а в землю глядел.

Не зная, что путь предначертан,

Зажатый меж глыбистых льдин,

Я буйствовал, с северным ветром

Сражаясь один на один.

Но чудо: я рвался на север,

А ветром сносился на юг;

Был ветер обманчиво весел,

Ласкаясь, как искренний друг.

 

Чудес не бывает.  В пустыне

К оазисам узки пути,

Но кровь там кипит, а не стынет,

И можно на цель набрести.

Я шел сквозь барханы без жалоб,

Себя страстотерпцем не мня.

О только безводней не стало б!

О только б хватило меня!

 

В стране, где малина безбрежна,

Но тоже идущей на слом,

Ответь мне, мой ангел безгрешный,

Взмахнешь ли ты снова крылом?

 

2. На небе

 

Где вы теперь?  Кто молится вам ныне

Среди миров, в мерцании светил?

В немеркнущей, необозримой сини

Кто примет вас за средоточье сил?

 

Ваш гром гремит — у нас громоотводы,

И чахнет в них воинственный Перун.

Постигли мы безумие природы

Без помощи заговоренных рун.

 

Но в эмпиреях, в облаках, нирванах,

Где мирозданье спит тяжелым сном,

С богами я беседую на равных,

Входя, как в вечность, в их бессмертный сонм.

 

Внизу гроза, и нет громоотвода,

Везде ракеты попадают в цель.

Полна Валхалла нового народа,

А нам валькирии разносят эль.                                                     

 

Памяти друга

 

1.

 

 Один из нас, как все мы, скромно жил,                                

 Был жертвой тех же гроз и ливней,                                

 Но, средоточье несводимых сил,                                      

 Увидел истину, скрестив с ней                                          

 Любовный взрыв и юношеский пыл.

 Событий и явлений связь                                               

 Он принимал за данное, как все мы,                               

 Но в бездну самой безнадежной темы                                  

 Лишь он нырял, последствий не боясь,                             

 В  бесстрашных поисках системы.

 Традиционен, но не тривиален,                                       

 Он был всегда бродить готов                                         

 Среди почти невидимых пластов,                                  

 Среди развалин,                                                               

 В песках пустынь и в царстве вечных льдов.

 Когда он умер, как закрылись двери,                                      

 Как если б туча заслонила свет.                                  

 Одна беда — один ответ?                                                

 Но нет его ни в разуме, ни в вере —                                        

 Лишь сознаёшь в минуту откровений:                                               

 Мы современники, а он был гений.

 

 

 

 

2.

 

Да, лучше так.  Он повторял при мне,                             

Как присказку, как заклинанье,                                               

Что свыкся с мыслью о последнем дне,                           

Что только бы не увяданье.                                                   

И небо вняло праведным мольбам:                                            

За морем света сразу морок.                                           

Так приговор спускается рабам —                                   

Без оговорок.

На свой лишь лад счастливый и везучий,                              

Он был не солнцем: он светил, как луч.                                    

Он избегал соблазнов скользкой кручи,                                    

Поверив и в закон, и в случай.

В тот день на небе я не видел туч;                                               

Лишь к ночи набежали тучи.                                            

Он удивился: «Ты еще не слышал?                                  

 Я понял, наконец, где север влился в юг», —                       

И, просияв, за грудь схватился вдруг,                                   

 Мелькнул бессильный взмах сплетенных рук —                                      

Лучом вошел, лучом и вышел.

 

3.

 

«Я слышал и вроде бы читал не раз,                                     

Что в жизни, когда-то и вправду бывшей,                         

Гениальный, неповторимый Брамс                                      

Завидовал автору «Летучей мыши».                                     

И Шостакович симфоний, фуг и прелюдий,                         

Превзошедший вальсы и то, и это,                                                         

Не раз, не стесняясь, говорил прилюдно,                                    

Что мечтал бы когда-нибудь сочинить оперетту.

Обожаемый, всеми признанный комик                                    

За кулисами постоянно  мямлит,                                     

Что не хочет больше смешить до колик,                                                     

Ибо не комик он по природе, а Гамлет.                                     

А провинциальный трагик, ежевечерне                                         

Умирающий то Сирано, то Лиром,                                                 

Разгримировавшись, в близлежащей таверне                                   

Потешается над миром и клиром».

Эти строчки на смятом клочке бумаги                                    

Я нашел в архиве покойного друга.                                           

Странно водила судьба его за нос!                                       

Остроумнейший из людей, он прожил свой век,

как трагик,    

Решая тайну квадратуры круга —                                               

Скорбный шутник, двуликий Янус.

 

      

Другу

 

Он так устал, он так замерз,                                             

Он смерти был бы рад,                                                              

Но клятва век тому назад:                                                                

For better or for worse ?.

Порвалась ткань, и стерся ворс —                                         

Истлевшее сукно,                                                                                

Но клятва, данная давно:                                                     

For better or for worse.

Он сам почти что в землю врос —                                                     

Ни выдернуть, ни сбить.                                                                  

Каксказано, томуибыть:                                                                              

For better or for worse.

 

 

 

 

 

         ?Слегка переиначенная часть формулы, которую говорят при заключении брака.  Она означает: «На горе и на радость» (то есть «что бы ни случилось»).  Внейнетсоюза or «или» (for better, for worse).

 

 

 

К списку номеров журнала «МОСТЫ» | К содержанию номера