ОПА. Общество поэтов-анонимов

Появившаяся в предшествующем выпуске «Менестреля» подборка анонимной поэзии вызвала большой интерес у читательской аудитории альманаха. В этом номере мы «срываем маски» – объявляем имена участников предыдущей антологии.

Стихотворение № 1 принадлежит Ивану Тарану, № 2 – Андрею Дмитриеву, № 3 – Ивану Соснину, № 4 – Владимиру Алейникову, № 5 – Алексу Трудлеру, № 6 – Валерию Скобло, № 7 – Александру Бекишеву, № 8 – Анне Долгарёвой, № 9 – Марине Улыбышевой.

Редколлегия альманаха выражает благодарность авторам и критикам, поучаствовавшим в этом смелом эксперименте. И, разумеется, предлагает вниманию читателей следующую анонимную подборку, более объёмную и разнообразную.

 

1

 

* * *

 

Уже душа на заступ запертá.

Взметнувшись, пала тишина льняная.

Но музыка проходит мимо рта —

что с ней ни делай, как её ни нянькай.

 

Как научиться чуду — не спеша

следить огонь, играющий с дровами,

лишь порами раскрытыми дышать,

когда гортань запаяна словами?

 

Когда, и подвига какого для,

невежду отвлекла от умных игрищ

великая и нищая земля,

под ногти загоняющая иглы? —

 

когда ты пальцами сдирая лёд,

чтоб докопаться звука корневого,

умеешь видеть то, что не умрёт,

но не умеешь сохранить живого.

 

Природа, дай твой мотыльковый снег,

кореньев кривизну и узловатость,

чтобы никто — ни зверь, ни человек —

над памятью моей не издевался.

 

Дай силы радоваться прямизне

молчащих струн и початой полбанке,

грибнице, из которой по весне

произрастут весёлые поганки.

 

2

 

* * *

 

Мама стала махонькая, как котик.

Мама стала тихонькая, как мышка.

Мама еле-еле по дому ходит.

Гречку перебирая,

лапкой гребёт, как мишка.

 

Мамины дни теперь ни пестры, ни пёстры —

мелкой моторикой их не унять, итожа.

Старость и немощь — тоже родные сёстры,

так бы поэт сказал, если б только дожил.

 

Мама крючком салфетки плетёт, платочки,

превозмогая тернии Паркинсона.

Если идти, то надо идти до точки —

где золоты цветы на кайме виссона.

 

 

3

 

КУДЕСНИК

 

соседнего мрака с дарами волхва

садился на камень замшелый

слетались к нему из Заветов слова

садились на плечи и шею.

тускнели под взглядом луна и звезда

кусты и деревья робели

он в воду глядел и дымилась вода

и рыбы бросались на берег

к соседнему мраку отправился мрак

не узнанный им и собакой

подёрнулись светом холмы и овраг

и ветер в овраге заплакал

и волк приходил на задумчивый свет

напоенный облачным млеком

– я верой и правдой служил триста лет

пусти меня жить человеком

 

4

 

* * *

 

Заблудился в дверях. Закрутился.

Шаг – и больше не знаю – куда.

Сон такой же когда-то мне снился.

Дальше – лодка, туман и вода.

 

Берег, город, и люди, и строят

Что-то многие сотни людей.

И вода в молчаливом покое,

И твоё отраженье в воде.

 

И какие-то лестницы, башни,

И какой-то причал впереди.

Просыпаюсь, и вроде не страшно.

Возвращаюсь, но только один.

 

5

 

*** 

 

длится день в балансе светотени

лист кружит на новом вираже

осень это время сожалений

обо всём что кончилось уже

что ещё тревожило когда-то

и о чём так долго не спалось

осень это точка невозврата

золотая маленькая ось

в середине тёмного ненастья

где идёшь наощупь как фантом

в жизнь влюбляясь заново и насмерть

но ещё не ведая о том

 

 

6

 

Шлягер

 

Человек, разучившийся спать,

нервной дрожью прошит до кишок,

повторяет опять и опять

в детстве слышанный глупый стишок:

 

«У меня ни двора, ни кола.

В руки въелся густой креозот.

От меня моя дроля ушла —

пусть с другим больше ей повезёт».

 

Извертясь на постели к утру,

он встречает несносный рассвет,

озирая свою конуру,

добивая бычки сигарет.

 

Шведский столик и чешское бра,

из карельской берёзы паркет,

но не комната – так, конура,

если в комнате женщины нет.

 

Шесть. Пора телевизор включать –

всё же жизнь, а не пошлый психоз.

Человек, разучившийся спать,

тонким басом гнусавит под нос:

 

«У меня ни двора, ни кола.

В душу въелся густой креозот.

От меня моя дроля ушла —

пусть с другим больше ей повезёт».

 

7

 

* * *

 

Строчка сочно крадётся горлом,

Срочно на языке вертится...

Я листочек, натёртый городом,

Как отбитое мясо перцем.

 

Я кусочек бумаги белый,

Где напишут – кому что хочется!

Напророчено быть пробелом мне

Между точечек в многоточиях

Человеческих жизней, судеб... Ах!

В них напёрсточник море вычерпал!..

 

Пусть напишут, что ж.

Да и будет так.

Ненаписанное – не вычеркнуть.

 

8

 

* * *

 

Неоконченная Лю, как неоконченная пьеса,

Может лежать в столе. Надышавшись пылью

Вылезти, оглядеться, выдать, ради интереса:

«Здравствуйте, вы про меня забыли!».

 

Сделаем вид. (Кто продержится дольше

в непонимайку).  Хотите йогурт,

печенье, капельки? Утихнет  боль, ше-

девры классики нам помогут.

 

А Лю? Что Лю! Надо было думать самой.

Ну не к нам же, в самом деле,

с вопросами типа «Сердцем или головой?»,

«На что вы готовы ради», «Чего вы хотели?».

 

Бо-Бо-Бо, куда вы проситесь, без вас тесно,

Лю облюбовала стол уже,

 комнату уступать придётся, она есть но

 с вопросами собственности мы настороже.

 

Капельки, печенье, йогурт. От радости взвизгни,

Встретились Лю и Бо.  А мы-то….

Мы не готовы к продолжению жизни.

Прыгай обратно в стол. Закрыто.

 

9

 

* * *

 

Становится душно

на свете

так душно

что нечем дышать

и дети

становятся  меньше

старухи

становятся старше

и небо

все ниже спустилось

и просто

легло на кровать

ну что же ты

синее небо

когда собой будешь

опять

когда вновь

поднимется ветер

цветы зацветут

и распустятся листья

и нам

так легко будет

снова

в проснувшемся мире

дышать.

 

10

 

Яблочко

 

Созрело яблочко и покатилось…

Так я пропала, когда тебя повстречала.

Сначала перья взъерошила, нахохлилась,

потом в ладони мягкие упала.

Упала и рассыпалась горошинами, бусинами

и покатилась вниз крутыми спусками

к таким же горошинам

нахохлившимся и взъерошенным.

 

11

 

* * *

 

Как страшно, наверное,

голому или полуголому

Выходить в интернет,

Человеку, но сейчас как раз вот такой момент –

И без рубашки, без фильтра,

Как есть, как большая трава

и малая в ней былинка,

Как есть,

Выходит человек в интернет,

Много ли ему лет,

И много ли осталось ему лет,

Ему, может, не так много лет,

Ему, может, осталось немного лет,

Но человек берёт и выходит,

Как Гагарин, голый и в интернет,

Как в космос — на белый свет.

 

12

 

***

 

Страховка, ссуда, ипотека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи ещё хоть четверть века –

Все будет так. Исхода нет.

 

Умрёшь – начнёшь опять сначала

Всё снова точно также будет:

Ночь, ледяная рябь канала,

Страховка, ипотека, ссуда.

 

13

 

***

 

жизнь простое слово вроде вырицы

у поэтов есть ещё пока

лучшие как бабочки-крапивницы

им довольно капли молока

были мы поэтики неспелые

колосились кто во что горазд

лучшие всегда уходят первыми

остальным бессмертье не указ

 

потому и ходим друг за дружкою

шаркая стихами по ФБ

лучшие стучат на небе кружками

на заборах пишут ДМБ

 

14

 

***

 

то вы про фивы то вы про фермопилы

мне бы не спартанцев мне б уже триста грамм

как бы сейчас вы неотразимы были

если б хотя б агдам

 

я вам о градусах вы же мне про промилле

вот и проходит жизнь как прошла весна

как вы чудесны как вы бы прекрасны были

если бы не она

не извилина

 

15

 

* * *

 

У детей родятся дети, –

Повернётся мельница.

Поворотом правит ветер, –

Вертится и вертится.

 

Старости открыта пасть –

Чёрная, пещерная.

Вместе (старая слепа!)

Перепрыгнем через.

 

Снова встретимся детьми

По другую сторону:

Мы играли этот мир

И делили поровну.

 

Как ни врали нам про Смерть

Правильные взрослые,

Знаем: главное – посметь

Зашагать по воздуху.

 

16

 

***

 

современная поэзия бывает

декларативная и предметная

декоративная и конфетная

корпоративная и пакетная

вариативная и конкретная

альтернативная и секретная

весьмаспортивная и инертная

ужаснобедная и монетная

суперинтимная и заветная

сумасводимная и запретная

кудапойтимная безответная

и всякоразнодляжизнивредная

 

читайте поэтические книжки

они сокращают жизнь