Выдыхая воду

 

/Будильник/

 

Звенит колокольчик, на тоненькой ветке качается тень,

и входит в проем, без дверей, плексигласовый

Хронос: он выжжен, как уголь, пахуч,

как лесная сирень, и тонок

 

как вдетый

 

в иглу человеческий волос. Коснёшься рукой – оплетёт

виноградной лозой и скрутит в спирали упругие

белые кости, а глаз воронёный – как

будто обрез нарезной – в

 

десятку

 

вобьёт, хладнокровно, чугунной

рукой и дальше пойдёт

заколачивать

 

---

ржавые гвозди. 

 

/Память/

 

Как гулко летят крупицы в склянку

песочных часов и воздух

разряжен до

 

вакуума сотнями голосов. А после

них взгляды – детали – и 

замершие уста,

 

и память маячит

Фаросом – 

 

---

дагерротипом

тепла.

 

/***/

 

Чем старее в каждом звуке страх, тем укромней

у него чуланы – видишь – солнце – стало

деревянным, маковой росинкой,

буквой /О/. Створки

 

облака –

 

токарная резьба, кесарем рассечена надвое – я в

тебя врастаю головою, как врастает новая

Луна в кольчатую ветвь земной

орбиты – наливное

 

яблочко

 

красы: пуговка – петелька, /Миру –

мир/, пусть все двери будут

приоткрыты, чтобы

слышать,

---

как уснут

часы.

 

/В эпоху старения бумаги/

 

Разложи на оттенки земли моё старое фото, каждый кадр

в стекле – чешуя архаической рыбы, с катарактой

в глазу, словно капелька жидкого йода –

поплавок для удачи. Мы с

 

тобою –

часами могли бы караулить молчанкой её в проседающих

плавнях – она любит весеннюю зелень и россыпь

фиалок, и отливы украдкой смывают с

руки её плавно – бижутерию

 

с запахом

 

магния. Чуешь – как сладок – утекающий, в прошлое, миг

пеленой фотоснимка. Он, как женское тело из пены

и сепии кружев, среди мрамора вечных

холмов обветшалого Рима,

 

для которого

 

каждый был – лишним и, как бы, не нужен. Так стирается

память – так тускнут привычные лица. Так стареет

бумага – храня откровение кожи. И

губами сухими – дождём

 

уже вряд ли

 

напиться – с каждым днём

уменьшаешь себя,

на себя

 

---

самого

же.   

 

/***/

 

Мгновением играет рыба-омут из пузырьков

икры и гуталина – неугомонно ищет

в маме – кто мы? – малыш,

слепивший

 

день

 

из пластилина. Слепивший стыд, слепивший

суммы чисел, портрет отца, верблюжье

одеяло – рукою, одержимый

летописец –

 

поставив

 

точку, всё начнёт сначала. Всё будет кратно в

нём его ангине, делящей /выдох-вдох/

на чёт и нечет – и каждый

слог, как нож

 

на

 

гильотине – сползая вниз – молчание увечит.

Крутясь на месте бабочка-пылинка –

о как нам мало надо для

забвения – и

 

накипь,

 

с парафиновой горбинкой – оплывший ангел.

Не без промедления, свеча возносит

потолку молебен и

фитилёк –

 

сгоревшим ударением –

как Тот, кто звёзды

зажигает в

 

---

небе.

 

/***/

 

Время шло – шел дождь,

шла жизнь – угасая,

лето чахло.

Из открытого окна

ива радугою

 

пахла.

 

/***/

Виню себя в том, что тебя нет – отнюдь – разве

может о воздух сплюснуться пуля, и как

окно, не замечающее позади

тюля, продолжаю

 

идти

 

в сторону /куда-нибудь/.  В саду цветёт яблоня –

неумолимо близится лето – бабина –

крутится. Телеграфная лента

кончается, и он – 

 

иголками

 

с цокотом выбивает – /отчаяться/. Иду на пирс,

крики чаек облаком где-то. Откуда-то

море из-под земли, а может

быть – с неба – и

 

корабли, и

 

лица, и паруса, и ветер в канаты скрутил голоса,

и по законам флота – последним в воду

уйдёт капитан, когда ждать

перестанет кто-то.

 

/Созвездия брошенных птиц/

 

-I-

Набирая воздуха полный рот – за окном сентябрь, и

время считать цыплят – ограничено. Близится

перелёт с переменными – места,

слагаемых и пенат –

это можно назвать цикличностью, можно – судьбой.

Когда то, что вместил пейзаж – не вместить во

взгляд, начинаешь воочию видеть

в себе предел. Где-то

 

в области горла – слова завязались в ком, цвета тучи.

Быть может, немногим – её светлей. Дни

теряются – между вторником-

четвергом и похожи

 

на брошенных кукол. В концах аллей – растворяется

время, краски, каркасы спин – ряды каменных

урн – перекрашенный диксиленд,

отыгравший Колтрейна.

 

И во сне – нет особых причин,

чем отсутствие в нём – 

перспективы

тебя,

 

---

как

 

-II-

фрагмента. Этот город похожий на ночь и на кожицу

слив – капилляры прожилок – тем ярче, чем

призрачней низ. Словно голос в

колодце – колодец собой

 

обвив – упирается в стенку, ища отражение лиц, как

дитя материнское лоно. Из долек луны –

собираются жалюзи веером.

Невмоготу – этот

 

воздух объять циферблатом капроновых птиц – для

которых чердачные гнёзда хранят: тишину,

крошки магния, сетки с полями

тетрадных страниц.

 

Если хочешь уснуть: покрывайся муранским стеклом.

Эта та же вода, только медленней в тысячу

раз – и проносится ветер сквозь

жабры дождя напролом,

 

застревая в сетях – как в сетчатке разомкнутых глаз –

кистепёрою рыбой. Смотря – на себя же – в

анфас, ты себя принимаешь за

остров среди немоты.

 

В панораму безветрия – падает шёлковый змей. И на

нитку нанизаны – буковки, бусинки, сны –

как фрагменты из памяти – в

память шагнувших

 

---

людей.

 

-III-

Над порядковым номером каждой фонарной звезды,

висит звук – бирка с надписью – /до-ре-ми/

на пластмассовой, кругленькой

плашке, и танцуют

 

наяды, под шелесты ряски, вокруг. Отражение лица –

утопает в фарфоровой чашке, как линейный

фрегат, кормою прикрыв горизонт.

Каждодневное дно,

 

собирается гущей в утраты, где Фортуна-гадалка, от

плевел и молотых зёрн, отделяет ближайшие

дни – как перо от пернатых. Ночь

достала шарманку –

 

пытается выть в водосток и деревья – роняя листву –

запинаются в /Аve/ – и на место упавшей

звезды посылают звезду у которой

лучи словно спицы

на старенькой арбе – заплелись в сухожилие голени.

Клумбы стерня – покрывается войлоком инея,

гаснут соцветия – если вечность и

стоит делить, то делить

 

на себя, оставляя в остатке

слова и быть может

 

---

созвездия.

 

/***/

Ты руками небо обвиваешь, его манной наполняя

спальню – до рассвета в тишине вестаешь,

вслушиваясь в исповедь дыхания.

И немые шорохи повсюду –

 

рассыпаются

 

горошинами звуки, тень тревожит ветошь и посуду,

оловом луны. И однорукий маятник часов

делит пространство, на всех тех, кто

был и после будет, отбивая

 

бронзой реверансы –

позабыв, что

время

---

обезлюдит.

 

 

/***/

Ты существуешь за пределами меня, как извлечённый

из ребра квадратный корень – поставленный в

условиях иных, чем равенство,между

двумя телами, когда одной

 

слезой

из глаз слепых – омыта не ладонь, и не щека, но что-то

большее чем совокупность тела с безвременно

ушедшими годами. Как отдалённый

голос ямщика, колеблется

 

над

 

белоснежным логом –  и стелется на сумеречный наст

допетыми, протяжными словами – так ты себя

выводишь из глубин, поводырем, на

поводке, безротым, и звук

 

твой

 

каждый – накрепко обмотан –

длиною первобытных

---

пуповин.

 

/Первое января/

 

Опустение – час, когда звёзды сошли с пьедестала –

кожура мандарин намагничена тысячью рук:

распрощавшись – потерянный год –

подымает забрало перед

 

кипами ветряных

 

мельниц, нашедших приют – в послужной картотеке

настенного Дона Кихота, он растянут на хорды

как выцветший старый ковер – берега

не свести – ни мостом, ни

 

шестом, ни киотом.

 

Аккуратно нащупаешь свежую прорубь ногой –

зарябит, заискрит – и разложится будто

по нотам, из которых торчит то

Луна – то застывший

---

гобой.   

 

/***/

Сколько в еловой иголочке запертого тепла –

бабочка кружит капустница,  вспыхнув

от слова /огонь/ – ловит лиловое

облачко старым сачком

 

детвора: что попадёт –

то и сбудется, что

упорхнёт –

 

---

зола. 

 

/***/

Подножка плацкарта – балкон престарелой Джульетты

в выборе платья вкус предпочтёт гранит, голос

теряется в том, что уже было спето и

том, что могло говорить,

 

но увы – молчит. Если бы

 

ни рука, то возможно память – имела бы форму давно

потускневших глаз в которые впрыснута вместо

слезы годовалая камедь – способная

многих оплакать, но только

---

не нас.

 

/***/

Надстроишь руку до – квадриг, стропил, виска,

по полу тянется сквозняк и слышно чётко,

как стрелочка секундная в часах

перебирает кварцевые

 

чётки. Опережая собственных отцов – чем тень

прозрачней – тем преклонней годы – она,

сквозь оперение скворцов в себя

течёт, и выдыхает воду.

 

 

С пдф-версией номера можно ознакомиться по ссылке