Юрий Кобрин

Не умер иностранцем

Родился 21 мая 1943 года в Черногорске Красноярского края в семье офицера Советской Армии. В связи с переназначениями отца учился в пяти школах СССР. С 1950 г. по настоящее время (с перерывом 1956–1960) живёт в Литве. Работал на ТЭЦ «Сахалинэлектро», заводах Каунаса и Вильнюса. Учился в Вильнюсском госпединституте и Высших литературных курсах в Москве. Первые публикации относятся к 1961 году. В 1966 году был рекомендован в Союз писателей СССР Арсением Тарковским. Рецензию, рекомендующую к изданию первого сборника стихов «Очередь за небом» (Вильнюс, «Вага», 1966) написал Борис Слуцкий. Кобрин – автор 13 стихотворных книг и 14 переводных сборников литовских поэтов. Ю. Кобрин – заслуженный деятель искусств России, академик Европейской Академии Естественных Наук (ФРГ), кавалер ордена Дружбы (РФ) и ордена Великого князя Литовского Гедиминаса (ЛР), медали Пушкина (РФ), медали Гёте (ФРГ), вице-президент Международной федерации русскоязычных писателей, член Высшего творческого совета Союза писателей ХХI века, член Союза писателей Москвы, Союза российских писателей, Союза писателей Литвы, президент Благотворительного фонда поощрения русской культуры писателя Константина Воробьёва.

 

Нынешний год для Юрия Кобрина – юбилейный, год 75-летия. Кобрин всегда ощущал себя поэтом, соединяющим две культуры – русскую и литовскую. Переводил литовских поэтов на русский язык. В переводах Марцинкявичюса, Скучайте, Стрелкунаса, Шимкуса, известных литовских поэтов, стихи Кобрина издавались на литовском языке. Когда-то мне довелось быть его гостем в Вильнюсе – с какой любовью он открывал мне горячо любимый им город, город, сыном которого он ощущал себя. На первой перестроечной волне Кобрин искренне верил в то, что единение культур не будет сломлено новыми границами, считал своим долгом служить этому единению и дальше. Но реальность оказалась иной. Стихи последних лет проникнуты разочарованием и болью. Но и стремлением держать удар и выстоять.

 Д. Ч.

 


 
НЕ ЭМИГРАНТ
                                                                                                       
На той земле, которой больше нет,
моей до боли, чтоб не говорили нам,
отвергнув ложь, хулу её, навет, живу
и никуда не эмигрировал.
 
 
«РЕВЕ ТА СТОГНЕ…»
 
Давно тебе не гладил волосы,
прости и не гляди с укором!
Проходит время гладиолусов,
зазимок в дверь ударит скоро.
Неласковым я вырос
 сызмала,
брал всё терпением, –
не голосом,
не поддавался ложным
вызовам,
в хор не ходил, пел песню
соло сам.
В краю непуганых неясытей,
где небылицы об отчизне
моей вбивают деткам ясельным,
не знающим о жизни-тризне…
«Реве та стогне…» не допели мы,
примёрзла в горле песнь Тарасова,
и сгусток крови вишней спелою
,застыл в краю, в котором здравствуем.
Язык от Вильнюса до Киева
не доведёт без переводчика,
ликует шустро нечисть Виева
русскоязычного наводчика.
Давай с тобой уйдём мы
                 во поле
изъятые из обращения
средой, где мозг загажен
                 воплями
о покаянии-отмщении…
Давно пора на воздух выйти нам.
Смахни горючую-горячую:
моя неласковость чувствительна,
нежнее темечка дитячьего.
Толпа и митинг – знак
безлюдия,
оно стозевно, обло, лайя…
И в нём шепчу, что я
 люблю тебя.
И ты люби, не умирая…
 
 
ГРАЖДАНСТВО
 
Отечество не выбирают,
родился: оно уже есть!
А паспорт иного края,
не Бог весть, какая честь…
 
 
ПРАВО
 
Поэтов любят после смерти,
строчкослагателей при жизни.
И всё же выстоять сумейте,
когда вы не нужны отчизне.
       Страна – родимая
            и зверь она!
Страна – в надежде
и изверена…
Аршин сломали,
не измерена
 страна –
республика-империя.
 Канат над пропастью
 натянут,
ступай над жизнью
необыденной:
            и ладан в ней, и смрад
                       портянок,
 и этим мы
кого обидели?!
Что не скажи, то в пику ндрава
постмодернистского плевателя.
Мой слог давно имеет право
сам выбирать себе читателя.
 
 
МУЛЬТИКУЛЬТУРА
 
Польской речью сердца не обидишь,
по-литовски водочки налей,
вспомним, как загнали в гетто идиш
и по-русски плакал соловей.
 
 
ПРАВО ОДНОГО
                                  
                                            Томасу Венцлове
 
Я думал, этот край – навек родной,
и я ему – родной. Но, хоть убейся,
не понимаю с сыном и женой,
в чём провинилось скромное семейство?..
Да, «у литовца нет земли иной»,
всё это так. Но скрыть же не пытайся,
что в этой формуле такой простой –
намёк прозрачно-ясный: выметайся!
Народ мне дорог. Ценности его
воплощены в обычаях, свободе…
И всё же выше п р а в о  о д н о г о,
его права не меньше прав народа.
Права народа вытекают из
прав человека, словно кровь из раны,
Того, Кто на Голгофе отдал жизнь
за каждого из нас. И очень странно,
когда вошла в национальный дух
сводящая толпу с ума идея
о превосходстве коллектива, двух
друг друга ненавидящих злодеев.
Ещё не раз придётся нам жалеть
,о смуте духа на закате века,
и, что не Жизнь сказала нам, а Смерть:
права народа – в праве человека.
 
 
НЕВИНОВНЫ
 
Все, кто в веках нами правили,
все, как один накровавили.
Так и ушли без отчёта,
Дескать, такая работа…
 
 
НИЧЕЙ
 
Я в Вильнюсе ничей…
Постыдно быть в нём вашим.
Бессонница ночей –
дань мёртвым дням вчерашним.
Забвения вода
угомонит едва ли…
И я вернусь сюда
таким, каким не знали.
Я был здесь тенью слов,
и я хранил молчанье,
когда пустоголов
плевался порицаньем.
Как испытанье в дар
ниспослан был мне канцер.
Но я сдержал удар,
не умер иностранцем.
И русский свой язык
я сохраню дотоле,
покуда не отвык
болеть чужою болью.
Я вхруст молчал стихи,
и в кислой атмосфере
не умирал с тоски,
взахлёб жил в полной мере!
Заплёван мой порог,
заклёван неслучайно.
Я всё исполнил в срок
в молчанье и в звучанье!
 
 
ВЕРА
 
Жизнь погружает то в святость,
то в скверну,
в ней и противлюсь день ото дня:
даже, когда я в Бога не верю,
верю, что Он верит в меня.
 
 
ЗАЛОЖНИК
                                                  
                                        Ехидный голос из зала:
                                      «Это о ком, о Литве или жене?»
 
Свыше, ох, сорока лет терплю в плену,
я уже заражён стокгольмским синдромом,
и железную цепь я свычно тяну
от аэропорта, вокзала – к дому.
В истеричный вернувшись свой неуют,
что до нервов искусан бешеной лаской,
где в углы закатилась сверкучая ртуть,
я вхожу, улыбаясь: «Каторга, здравствуй!»
 
Я вдохнул отравленный воздух-дым,
да, конечно, и сладок он, и приятен,
как тогда, когда был сам молодым,
всякий встречный, когда –
твой друг-обниматель.
Авангардная рифма кровь и любовь
новизною пронзала душу и тело,
и хрустела в зубах забавно морковь,
и сластил языки поцелуй неумелый.
 
Да, полвека почти что в плену терплю,
где в любую секунду жахнет шахидка.
Но успею ли выдохнуть ей: люблю
до разрыва двоих связующей нитки.
 
16.08.2015. Льеж-Брюссель-Вильнюс

К списку номеров журнала «ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА» | К содержанию номера