Александр Петрушкин

Свистящий шепот. Стихотворения

ОБОЖЖЕНИЕ

 

Недопустимый куст горит,
из смерти вынув сердцевину,
как речь о ней, над ней парит
круги рисуя. Так с повинной


прибуду я, и на краю
дыхания — свои осколки
огнем последним приберу
как этот куст и птахи ломкий,


земле оставленный, полет,
сходящийся в свистящий шепот —
не допустимый, потому
невероятно точный, опыт —


умолчанный, как тьма в огне
и суд, свершенный в нас и нами,
пока мы пребываем здесь —
болимы, мучимы словами.

 


СВИТЕР


 

Руку протянув сквозь спицы
света, что нас здесь связал,
понимаю: эти птицы —
ослепления овал,


теплый хлеб земли с водою
мертвой — потому живой
я стою перед тобою
а точнее — за тобой.


Ты мне вяжешь этот свитер
тени, что сдираю я,
чтоб узнать двойной код свиста
меж расчесов бытия —


так развернут клубень звука
и растет в плавильне спиц,
где сплавляюсь я, как сука,
побелевшим лицом вниз,


потому что ножевая
твоя горькая вода,
как овал, горчит меж нами
возвращаясь в птиц узлах.

 


КОЖА

 

Скорлупка хрустнет воздуха. Войдет,
похожая на лодку, первой, кровь —
как выдох, выплавляя до шмеля
воронку света, соту. Это — я?


Вот небо, вот земля, вот первый звук,
округлый в невозможности уснуть,
вот пепел, воздвигаемый, как дом,
где ключ лежит со всех своих сторон,


вот рот, оледеневший от любви
черемухи к морозам — оторви
с предмета тень и, обнаружив вход,
услышишь: эхо за тобой плетет,


как жало, сферу времени, чей шар
катается у темени меж жвал —
внутри себя железками бренчит,
тоннели жалости с прощеньем ощутив
за небом, что хрустит, как скорлупа,
впуская пузыри твои в себя.




ЗАПИСИ НА ГАЗЕТЕ
 
*

 

попутчик говорит
как трепыханье
трех крыльев бабочки
одно из них полет

 

 

*

 

ты лишь портрет в зеркалах
портрет
не в смысле того, что тебя вовсе нет
а в смысле,


что дело твое быть эхом
блуждающим без тебя

 

*

 

Лингва — ликвор
Бога. Ты
говоришь со мной вороной
так в твою воронку стыд
льется, как дорога.

 

*

 

мать моя, смерть меня,
рождение, называнье,
откликание львам пустыни —
гнать
тебя отсюда хлыстами,


человечья щелочка,
чтоб подсмотреть.


смотрит умолчанными
значит — сворованными
словами

 


ЛОКАТОР

 

Черепашья мельница по кругу
ходит, увеличивая круг —
словно бы поддавшийся испугу
просыпает, как локатор, звук,


где шаги неслышные, двойные
мелют воздуха прозрачную крупу —
то приблизятся, то небо отодвинут,
то свернутся в белую трубу.


И гудит, с той стороны от Бога,
электричество, что поймано в силки,
и сжимает время в человека
черепашьи, тощие тиски.

 


ТКАЧ

 

Колодца конь, повязка из любви —
под кожей странствуют подводные узлы,
в просветах — степь, повязки из крапивы,
чьи ведра заскрипевшие легки,
и света безымянны мотыльки,
и дивны легких их прозрачные разрывы.


Станок ткача стрекочет и длинны
тоннели нитей, баржи глубины,
что ткут рубаху свету из вещей.
Я сам их голос и лежу ничей
на дне — развернутого
в три сосны — колодца.


Вот новый шов, который ты кладешь
на лоб, как — симметричную порогу
и ливню — рябь, и дробна сорок дрожь,
как маятник, мной возвращенный Богу,
который ткет колодец из ведра,
сорокой смотрит сквозь лицо мое, как в воду.

 

 


ЖМУРКИ

 

Зверь, белый голос, соловей,
чирик оставленный пустыне
дистанции меж двух ветвей,
где эти ангелы босые


стоят и вьют из голосов
молчанья пряжу ножевую
и глину красную, и плоть,
и свет на сторону любую.


Полет уже существовал,
сужался в мотыльков незрячих
колеса, и скрипел провал
ветвей галдящих.

 

К списку номеров журнала «ДЕТИ РА» | К содержанию номера