Константинас Кавафис

Скрытые вещи. Стихотворения. Перевод с новогреческого Владислава Некляева

РАЗВИТИЕ ДУХА

 

Тому пристало, кто свой дух снимает с петель,

забыть об уваженье, о смиренности пустой.

Законам следуя до нужного предела,

пусть большинство из них он сбросит с пьедестала,

традиции презрит, хранимой изначала

и скудной погнушится прямотой.

Искусству страсти обучившись мастерски,

пусть не боится разрушительного дела:

когда полдома разлетится на куски,

познанья путь ему откроет добродетель.

 

БУКЕТЫ

 

Полынь, дурман, цветы фасоли,

борца, болиголова, черемицы,

все горькие растения, все яды

пусть отдадут и листья, и цветы свои ужасные,

чтоб сделали из них огромные букеты

и возложили на алтарь великолепный:

да, на сверкающий алтарь из малахита,

принадлежащий дивной и жестокой Страсти.

 

УСЛЫШАВ О ЛЮБВИ

 

Когда ты о любви услышишь сильной,

 то с ответом,

эстет, не медли. Счастлив будь,

не обижайся горько,

припомни все дела фантазии твоей: сначала

великие, потом помельче – ведь на свете этом

ты трогал, обнимал всё, что душа твоя желала. –

И, значит, не был обделён в любви своей нисколько.

 

ЖЕЛАНЬЯ

 

Как мертвецов прекрасные тела не постарели,

но их закрыли, со слезами, в мавзолее светлом,

у изголовья розы, и в ногах цветы жасмина –

так и желанья, кажется, не достигая цели,

прошли, а вместе с ними,

неисполненна, невинна,

исчезла ночь любви,

и утро страсти стало пеплом.

 

 

НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ

 

Вокруг дома, районы, переулки –

я вижу вас, гуляю среди вас так много лет.

 

Я создал вас и в радости, и в горе:

тут было столько происшествий, столько дел.

 

Вы стали совершенным чувством для меня.

 

ИЗ ЯЩИКА СТОЛА

 

Искал я место в комнате, чтобы её повесить.

 

Но сырость в ящике стола её испортила.

 

Мне в рамку эту карточку не вставить.

 

Я должен был хранить её получше.

 

Но эти губы и лицо –

на день всего лишь, на один лишь час

вернуть бы их из прошлого.

 

Мне в рамку эту карточку не вставить.

 

Придётся любоваться отсыревшей.

 

Но если бы она не отсырела,

мне было б тяжко ни единым словом,

ни тоном голоса себя не выдать,

когда меня спросили бы о ней.

 

СКРЫТЫЕ ВЕЩИ

 

Изо всего, что сделал и сказал я,

пусть не пытаются понять, каким я был.

Препятствие вставало, изменяло

дела мои и образ жизни мой.

Препятствие вставало, не давало

заговорить мне – столько раз…

Из дел моих понезаметнее,

а также из писаний потуманнее –

оттуда лишь почувствуют, кем был я.

Но, может, изучение меня

таких трудов, такой заботы и не стоит.

Потом – в каком-то обществе посовершенней –

другой, устроенный, как я,

появится, конечно, и всё сделает свободно.