И даль светла. Стихотворения

Ты деликатно избегал огласки,
ты даже не играл моей душой,
и получил десерт — две ложки ласки,
покорной ласки женщины чужой.
Все хорошо. Ни капли не жалею.
— Ну что Вы. Вам спасибо, командир!А ты не знал, что я была твоею.
Ты думал — просто мимо проходил.

Закат полоскою,
заря в зарю.
Читай мне Бродского,
как я люблю.
Ты в синем кителе,
вокруг Нева,
и упоительно
звучат слова.
Я зубы стиснула:
мечты, мечты...
Давай по-быстрому,
как любишь ты.

Я смотрю на город мой с балкона
и ловлю вечерний полусвет.
У любви — дурацкие законы,
даже, посчитай, законов нет.
Только вот сердца в железных латах —
не разбить, не сбросить и не снять.
Наша жизнь совсем не виновата,
что боимся мы ее менять.
И слова безрадостно простые
опадают, не касаясь нас:
стынет долгий день, и сердце стынет,
стынет и болит, как в первый раз.
У надежды — маленькие двери,
о больших не знаешь даже ты.
Но зачем-то нужно жить, и верить,
и смотреть на город с высоты.

Под утро уходит море,
и жалок пляж.
И память под сердце колет,
как карандаш,
заточенный для свершений
еще в ночи,
Но берег несовершенен,
и ум молчит.Под утро уходит море
в свои дела,
И берег пустынно болен,
и даль светла,
и ветер обиды глушит
до доброты.
И ты мне совсем не нужен.
Не нужен. Ты.Под утро уходит море
и старит нас,
И дух остается вольным
без губ и глаз.
Свободу ввожу подкожно.
Слова скользят.
Прощай. Улыбаться можно.
Взлететь нельзя.

Ну, бывает. Поиграл и бросил.
Долго ты играл. Не упрекну.
За апрелем наступила осень.
Осень не похожа на весну.
Облака захватывают крыши.
Не просил. Не звал. Не мне судить.
Старая собака воду лижет,
лижет и не хочет уходить.
Дверь моя закрыта для истерик,
я себя, наверное, люблю.
Стал пустым и топким левый берег —
не пристать большому кораблю.

Мы глядим со снимка,
мы молчим из снов.
У тебя — разминка,
у меня — плей-офф.
От стишка до встречи —
пара писем в стол.
Время точно лечит,
знать бы только — что.
Я впускаю лица
в сигаретный дым.
От тоски до блица —
пять шагов мечты.
Все, что было с нами,
расплела молва.
Я кусаю память,
но она жива.
Полудетский почерк
и смешная речь.
Кровь свободы хочет,
продолжает течь,
из-под бледной кожи,
из судьбы земной...
Что ж ты смотришь, Боже,
милосердный мой?

Мы грешим без удовольствия,
мы печалимся без слез.
Наши души под коростою,
а движения — всерьез.
Не осколки — злое крошево,
что дорога, что кровать.
— Знаешь, милый, я хорошая.
— Знаешь, как-то наплевать.
Хватит места пониманию —
сил не хватит на него.
Мы отметили заранее
Новый год и Рождество.
Позабыв, что были гордыми,
каждый день, до темноты,
ложь и правда трутся мордами,
как весенние коты.