Стихотворения

АВТОБУС РОСТОВ – ОДЕССА

 

Золотые подсолнухи, тряска разбитых дорог,

серебристой маслины дичок раскудрявил пространство.

Это родина, мама, любовь, это дети и бог,

всё моё, всё, чем держится мир, соль его постоянства.

Павиличьего цвета растрескавшиеся дома.

Я вольна не спешить, не мудрить, быть блаженно неточной.

Но с другой точки зрения эта свобода – тюрьма,

значит, буду держаться подальше от названной точки.

 

Факты – вещь не упрямая, нет – их довольно легко

размешать, измельчить, выпечь с корочкой, сдобрить корицей,

но всегда горьковато у дикой козы молоко,

и всегда виновата от всех улетевшая птица.

А в разреженном воздухе пули быстрее летят,

это если – в горах, там и мысли мелькают быстрее,

а в степи – зависают…  Лишь дикий горчит виноград…

С точки зрения ангела – быстро летим. Всё успеем.

 

***

На ветровом стекле икона:

не символ веры – признак страха.

А стёкла ломятся от света

и преломляют мой покой

о грань стекла и небосклона.

Мы возвращаемся обратно -

с идиотизмом деревенской –

к идиотизму городской.

 

Десятиклассницы-берёзки

вдоль автострады белгородской…

О как же мерзок цвет асфальта!

Хочу в цветные города….

Жизнь снова входит в рамки долга –

нельзя расплёскиваться долго.

И чай на травах – «Травиата» –

в нас эта придурь навсегда…

 

***

День рожденья – дождь и хризантемы,

в мокрых окнах звёзды фонарей,

в мокрых листьях – детские тотемы

и маршруты всех пяти морей,

 

только мой маршрут никем не пахан

и не юзан, разгребу листву,

на большой горячей черепахе

через это море поплыву.

 

Виноград переплетён и спутан,

нет и близко пасторальных форм,

не поддамся слабости минутной,

не начну описывать стихом.

 

Не желая быть несправедливой,

я отмечу вашу прямоту,

только я ж не доллар.  Вы могли бы

обойти мой месседж за версту

 

и читать других – про вдохновенье,

что прекрасен мир, крепка семья,

и насколько выше муравейник

одного дурного муравья.

 

Мне – к чему красивая развязка,

право, разрешение, патент?

Детям не мораль важна – а сказка.

Зачеркну свой жалкий хеппи-энд.

 

***

В резиновом автобусе веселье.

Ты пробку, давку, сам себя прости.

В своих больших, распахнутых и серых

всего и не пытайся уместить.

 

С тех пор как люди изгнаны из рая,

вот так и ездим – а кому легко?

Младенцы с крокодилами играют,

и Ромул пьёт волчицы молоко.

 

Как правду режут – в украинских, в русских –

на лживые газетные листы –

в своих весёлых, чёрных, умных, узких –

не фокусируй, сплюнь, перекрестись.

 

В своих зелёных, влажных и раскосых

не отражай чужого торжества,

ведь каждый мелкотравчатый философ

тут состоит из антивещества.

 

Не красота спасает мир, а зрячесть,

не слушай – просто жми на тормоза,

пока не отразилась сверхзадача

и счётчики кровавые в глазах.

 

***

Мы дети Марфы. Это не изъяны

души – отнюдь, любовь к своим же детям,

которым надо – маму, крылья – рано,

сперва – ходить.  Потом – за всё ответим,

да, за любовь – звериную, слепую,

счастливую, земную, плоть от плоти,

для хлеба, для воды,

для поцелуя…

нам тоже не отказано в полёте.

 

Мы – не обслуга, но в тщедушном теле

детей Марии дух куда как болен,

не выжить им, где им тягаться с теми,

кто дышит волей – во хлеву и в поле,

детёныши любимой несвободы –

быть человеком – быть за всё в ответе.

За стол и кров. За хлеб, и соль, и воду.

Неважно, что родился интровертом.

 

Мария ранит точностью деталей –

недетских, несмешных, неидеальных –

но скроет Марфа – серое, стальное,

холодное, сырое, продувное…

 

ХАНАМИ

Стометровка вишнёвого рая,

лепестки – это сакура, воздух

дышит розовым. Так умирают?

И большие нерусские звёзды,

и пустое неяркое солнце,

и немые нерусские рыбы,

малоискренние японцы,

иероглиф бесформенной глыбы,

 

корабли… только что же о грустном?

Мир велик, для войны он не создан.

странным тёплым волшебным искусством

поднимает он аиста в воздух

или там журавля… Кто мы, люди

или их ростовые макеты?

Что стоять? Зеленее не будет,

переходим на сторону света!

 

Ангел мщения, гневный и хрупкий,

слишком многого не понимает –

кораблей затонувших скорлупки…

Хиросимы пустыня немая…

Нам дано обновляться – немало

для уставших, оболганных, мудрых.

В гимне сакуры звуки Начала,

увертюра воскресного утра…

 

***

Бессильно платье руки свесило –

а как струилось прошлым вечером,

как звёздным светом город полнился

и Ковш Большой тянулся к полюсу…

 

Но виртуознейшая грация –

наивный вызов гравитации…

Как странно, будто что-то лишнее

вошло сквозь поры в кровь, в дыхание,

челночным вылазкам улиточным

дам жизни гордое название…

 

Я этой серостью наказана,

унижена и в угол загнана.

(Я виноград люблю – с изюминкой,

подумаешь, какие нежности.)

Утратил прелесть сольной праздности

мой город – хрупкий, ускользающий,

угрюмое благоразумие

и дождь – по самую Венецию…