Андрей Бударов

Объединение интересов. Рассказы

СТАРИК  И  MORE

рассказ

 

Он вышел рано, до звезды. От утренней свежести познабливало. Но старик Яго знал, что озноб пройдёт, а скоро он сядет на весла и совсем согреется. На плече старик нёс мачту своей лодки, мачта была обёрнута парусом. Весь в заплатах из мешковины, свёрнутый парус напоминал знамя наголову разбитого полка.

Несмотря на седину, Яго двигался как молодой, его движения были свободны и легки. По его походке никто бы не догадался, что это старик. Он был худ и измождён, а на руках можно было увидеть глубокие шрамы, прорезанные бечевой, когда он вытаскивал крупную рыбу. Однако свежих шрамов не было. Они были стары, как трещины в давно уже безводной пустыне.

За спиной раздался топот детских ног. Это старого рыбака догнали сыновья-близнецы, такие же тощие и жилистые, как отец. В руках один тащил корзину с мотками лески, гарпун и багор. Другой нёс бутылку воды, немного еды и завёрнутого в газету живца.

– Мамка сказала, чтобы ты без улова не возвращался.

Яго криво усмехнулся. В темноте блеснули его глаза – ясные глаза человека, который не сдаётся. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы. Восемьдесят четыре безрезультатных дня. Жена просто устала это терпеть.

Они шли молча, слышалось лишь тихое пыхтение старшего из мальчиков. Корзина была ему всё-таки тяжела. Яго хотел приободрить сыновей, но не находил нужных слов. Он знал, что дети видят в нём постороннего человека, резкого и немногословного, не знающего, о чём говорить в те редкие минуты, когда бывал с ними вместе.

– Да, – сказал Яго, – чаша её терпения почти переполнилась. До края остался один дюйм, не больше. Всё дело в последнем дюйме.

– Тятя, когда ты вернёшься? – спросил младший сын.

– Не знаю. Может, к вечеру, а может, завтра. Или вообще через неделю. Это рыбалка, сынок.

Яго знал, что тон у него резкий, и всегда удивлялся сам, почему он не умеет разговаривать со своими детьми.

– А что мы будем есть все эти дни? – спросил старший из близнецов, родившийся на пятнадцать минут раньше. Он старался вести себя как взрослый и учился думать о будущем.

– Возьмите мою сеть и ловите рыбу возле берега. Вы достаточно взрослые. Уж какой-нибудь селёдки на ужин добудете!

Они спустились по тропинке к воде, чувствуя, как осыпается под ногами мелкий гравий. Приподняв лодку, они сдвинули её в воду.

– Удачи тебе, тятя.

– И вам тоже.

Яго хотелось чем-нибудь порадовать мальчиков, но за много лет ему это ни разу не удавалось, а теперь, видно, было поздно. Когда дети родились, начали ходить, а потом становиться подростками, старик почти постоянно бывал на рыбалке и подолгу не видел сыновей. Он никогда не знал, как найти подход к мальчикам. Вот и сейчас было не лучше, чем всегда: Яго уплывал один в море, не взяв их с собой.

Старик заранее решил, что уйдёт далеко от берега; он оставил позади себя запахи земли и правил лодку прямо в свежее утреннее дыхание океана. Он мерно грёб, не напрягая сил, потому что водная поверхность была гладкой, за исключением тех мест, где течение образовывало водоворот. Старик давал течению выполнять за себя треть работы, и когда стало светать, он увидел, что находится куда дальше, чем надеялся быть в этот час.

Раскинулось море широко. Вольно и плавно катит оно волны свои, нигде ни зашелохнёт, ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, где кончается его величавая ширина, и чудится, будто всё оно вылито из стекла, и будто виноцветное зеркало, без меры в одну сторону, без конца в другую, лежит под ясным небом. Сюда, сюда стремилось сердце Яго в горестях и трудностях семейной жизни. Давно не прельщали его дряблые прелести жены, гнал из дому прочь её сварливый голос. Яго был достаточно честен, чтобы не изменять супруге с другими женщинами, и потому лишь здесь, в открытом море, находила отдохновение его душа.

Мысленно старик всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят. Рыбаки помоложе называют море el mar, то есть в мужском роде. Они говорят о нём как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге. Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, – что поделаешь, такова уж её природа.

– Вот я и на месте, – сказал Яго.

Ещё не рассвело, а он уже достал из газеты наживку. Это был большой, сильный червяк, длиной не меньше локтя Яго. Его упругая мускулистая плоть должна была привлечь крупную рыбу.

– Я три года кормил тебя и поил, заботился о тебе, холил и лелеял, – сказал старик червяку. – Теперь пришёл твой черёд послужить мне.

Червяк не возражал, он хотел, чтобы всё это поскорее закончилось. Его сизое тело дрожало на ветру. Старик насадил живца на крючок и поправил его, чтобы ему было удобно. Червяк выпрямился, будто подбоченился, и вызывающе поднял голову. Он давно знал свою судьбу и готов был принять её.

– Раззудись, плечо, размахнись, рука! – пробормотал Яго. Он поплевал на живца и забросил в воду. Перед погружением морально униженный червяк ещё успел разинуть от возмущения рот, но воды с тихим плеском сомкнулись над ним, и лишь яростное бульканье свидетельствовало, какие страшные ругательства изверглись из него.

– Ловись, рыбка, большая и маленькая, – запел Яго зазывную песню. Через некоторое время где-то на глубине ему начал подпевать червяк.

Леса толщиной с большой карандаш была закинута на гибкий прут так, чтобы любое прикосновение рыбы к наживке заставляло прут пригнуться к воде, и была подвязана к запасному мотку лесы, так что при надобности рыбу можно было отпустить больше чем на триста саженей.

Старик тихонечко грёб, следя за тем, чтобы леса уходила в воду прямо и на должную глубину. Когда стало подниматься солнце, он заметил птицу, которая кружила впереди в небе, распластав длинные чёрные крылья. Птица круто сорвалась к воде, закинув назад крылья, а потом снова пошла кругами. Старик видел, что она очень устала.

Это был большой чёрный ворон, забравшийся далеко от берега. Приблизившись к лодке, он сделал круг у старика над головой, а потом сел на корму отдохнуть.

– More! – сказал ворон, что значило по-английски «Больше!», и старик его вспомнил.

В далёком прошлом Яго плавал юнгой на пиратском бриге под командованием капитана Синяя Борода. Именно этот ворон сидел всегда на плече капитана. Птица знала испанский язык и латынь, но предпочитала говорить по-английски.

– Птица – верный помощник рыбаку, – с долей сомнения глядя на ворона, сказал старик.

– More! – каркнул ворон. – Больше!

– А порой и что-то большее, чем просто помощник, – согласился Яго. Он придвинул к себе корзинку с обедом, достал небольшой кусочек сыра и протянул ворону:

– Подкрепись!

– More! – ответил ворон.

– Сначала съешь это, – рассудительно сказал старик.

Ворон подобрался к сыру, цапнул его и взгромоздился обратно на корму. Он совсем уже было собрался позавтракать, да призадумался, а сыр во рту держал. Наверно, вспоминал своего бывшего хозяина.

У капитана Синяя Борода в каждом порту была жена. Рано или поздно он убивал очередную из них, зачастую под самым несуразным предлогом. Однажды это вышло ему боком. Отец одной из убитых жён оказался человеком со связями, и корабль Синей Бороды стала преследовать небольшая флотилия.

Пушечным выстрелом сбило флаг, и Яго по приказу капитана полез с молотком и гвоздями на грот-мачту снова прибить «Весёлого Роджера». Занятый своим делом, он не видел, куда в пылу погони направил свой корабль Синяя Борода. Лишь когда чёрный флаг, перекинувшийся через плечо Яго наподобие плаща, вдруг вырвался и заструился по воздуху, юнга обнаружил прямо по курсу остров сирен.

Заворожённые диковинным пением красавиц, моряки совсем потеряли управление кораблём, и лишь на Яго, поднявшегося слишком высоко, чары сирен не действовали. Поэтому только он и заметил, что бриг неудержимо несёт на морские скалы с опенёнными подножиями.

Так и не сумев докричаться до капитана, юнга крепко вцепился в снасти. Это помогло ему не сорваться с мачты, когда бриг воткнулся в скальную громаду. Яго осмотрелся после крушения и понял, что корабль погружается под воду. Юнга тяжело вздохнул и решил закончить начатое. Волны уже плескали, смыкаясь над головой, но он продолжал стучать молотком, ещё прочнее прибивая флаг к быстро погружающейся стеньге.

Чёрный ворон с криком кружился над зияющим жерлом водоворота, в котором исчез пиратский бриг вместе со всей своей командой. Угрюмый белый бурун ударил в крутые стены воронки, потом она сгладилась, и на поверхность воды вынесло обломок рангоута с крепко уцепившимся за него юнгой.

Яго долго ещё слышал слова чарующей песни прекрасных сирен: «Оставайся, мальчик, с нами – будешь нашим королём! Ты будешь нашим королём! Ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-лаа-ла-ла, ла-ла-лэ-лаа, ла-ла-ла-ла-ла-лэй…» Несмотря на щедрость и заманчивость обещаний, любовь к жизни оказалась сильнее гибельной алчности и смогла заглушить манящую песню. Яго был единственный, кто спасся. Волны отнесли его далеко от острова сирен, где юнгу подобрал один из кораблей, преследовавших пиратов.

Старик вздохнул, расставаясь с воспоминаниями.

– Ешь, не стесняйся, – сказал он ворону.

В этот миг леска натянулась, пригнув к воде гибкое зелёное удилище. Старик бросил вёсла и, крепко ухватив конец бечевы, стал выбирать её, чувствуя вес небольшой рыбы, которая судорожно рвалась с крючка. Леска дергалась всё сильнее, и Яго увидел отливающие золотом бока рыбы ещё до того, как подтянул её к самой лодке и перекинул через борт.

Золотая рыбка лежала у кормы на солнце, плотная, словно литая пуля, и, вытаращив глаза, судорожно била аккуратным, подвижным хвостом. Неожиданно она взмолилась человеческим голосом:

– Отпусти ты меня, старче, в море, я отдам за себя дорогой откуп. Откуплюсь, чем только пожелаешь. Чего тебе надобно, старче?

Старик удивился, даже испугался: он рыбачил тридцать лет и три года и ни разу не слыхал, чтоб рыба говорила.

– Бог с тобою, золотая рыбка! Какой может быть откуп? – произнёс Яго и тут же представил, как возвращается домой без улова в восемьдесят пятый раз подряд, как смотрит на него старуха-жена, какие слова она говорит. Последний дюйм, о котором он  сказал сыновьям, последний дюйм. Передёрнув плечами, старик опомнился: – Только помоги мне наловить рыбы хоть немного…

– More! – каркнул ворон, покончивший с сыром. – More!

– Да! – тут же вспомнил старик. – Есть у меня мечта заветная… Я хочу поймать царь-рыбу. Ты поможешь мне, золотая рыбка?

– Дурачина ты, простофиля! – ответила она. – Никогда тебе не поймать царь-рыбу!

– Ах так! – воскликнул Яго. Он убил золотую рыбку ударом багра по голове и, пока она ещё трепетала, насадил на крючок.

– Золотая рыбка, – сказал старик. – Из неё выйдет прекрасная наживка.

Волна с плеском ударила в борт, и лодка закачалась. Старик оглядел море своими ясными глазами человека, который никогда не сдаётся, и понял, что теперь не отступит. Водная гладь потемнела, а вдали кучились облака, предвещая пассат. Яго видел разноцветные солнечные лучи, преломляющиеся в тёмной глубине, и странное колыхание морской глади. Он опустил леску в воду и вновь повёл лодку вперёд, легко загребая веслами.

Старик не разглядел позади зелёной береговой полоски, но это его не тревожило. Много лет назад на его лодку наложил чары колдун вуду, и лодка сама находила путь домой.

Этот колдун был могучий негр Отелло, самый сильный человек на островах. Его мускулистые предплечья были толщиной с бёдра взрослого мужчины, грудная клетка напоминала бочку, огромные кулаки легко прошибали стены. Толстые губы и широкие вывернутые ноздри делали вид Отелло ещё более свирепым. Но в душе он был скромным романтиком, наделённым тонким чувством прекрасного.

Яго состязался с ним в силе. Они просидели целые сутки друг против друга, уперев локти в черту, прочерченную мелом на столе, не сгибая рук и крепко сцепив ладони. Каждый из них пытался пригнуть руку другого к столу. После того как прошли первые восемь часов, судьи стали меняться через каждые четыре часа, чтобы поспать. Из-под ногтей обоих противников сочилась кровь, а они всё глядели друг другу в глаза, и на руку, и на локоть.

Преимущество переходило от одного к другому всю ночь напролёт; негра поили ромом и зажигали ему сигареты. Выпив рому, Отелло делал отчаянное усилие, и один раз ему удалось пригнуть руку Яго почти на три дюйма. Но тот снова выпрямил руку. После этого он уже не сомневался, что победит Отелло, который был хорошим парнем и большим силачом. И на рассвете, когда зрители потребовали, чтобы судья объявил ничью, а тот только пожал плечами, Яго внезапно напряг свои силы и стал пригибать руку негра всё ниже и ниже, покуда она не легла на стол.

Поединок начался в воскресенье утром и окончился утром в понедельник.

Отелло едва не рыдал, его руки дрожали. Этими здоровенными руками он легко задушил свою жену-ведьму, но не сумел справиться с рыбаком Яго. Признавая поражение, и в знак восхищения стойкостью своего противника, Отелло преподнёс поразительный дар. Он наложил на лодку Яго заклятие, чтобы она всегда возвращалась к родному берегу.

– Почему люди убивают своих жён? – спросил старик вслух. Ворон промолчал. Тогда старик ответил себе сам: – Наверно, им становится невмоготу терпеть бабьи капризы и постоянную брань. Может, когда-нибудь и мне придётся убить свою старуху.

Солнце стояло уже в зените, и в тёмно-синей воде старик видел лишь большие радужные пятна от преломлявшихся в ней солнечных лучей, прямо уходящие в глубину. Всё было спокойно. Только в отдалении грозно возвышались над водой острые пики скалистых рифов. И как раз в этот миг с хрустом сломалось удилище, и бечева заскользила через планшир лодки.

– Ну вот, – сказал Яго. – Вот!

Он вытащил вёсла из воды, стараясь не потревожить лодку. Тихонько захватил леску большим и указательным пальцами правой руки и ощутил её стремительное движение. Старик почувствовал вес огромной рыбы и, выпустив бечеву, позволил ей мчаться вниз, вниз, вниз, разматывая за собой запасной моток.

– Клюнула, – сказал старик. – Теперь поешь как следует.

Ворон встрепенулся, но, увидев, что Яго обращается не к нему, нахохлился.

– Всплыви сама и дай мне всадить в тебя гарпун, – продолжал старик. – Ты готова? Насытилась вволю? Пора!

Сильно дёрнув обеими руками лесу, он выбрал около ярда, а потом стал дёргать её снова и снова, подтягивая бечеву поочередно, то одной, то другой рукой и напрягая при каждом рывке всю силу рук и тела. Леска натягивалась так туго, что по ней прыгали водяные капли.

Затем на поверхности воды показалась рыбья голова. Она была огромна, но это была всё-таки не царь-рыба. Из пасти её торчали шесть бананов, и только они подсказали старику, что это безмерно раздувшаяся рыбка-бананка. Он разочарованно вздохнул и приотпустил бечеву.

– Старик, иногда нужно вовремя остановиться, – сказала рыбка-бананка. – Посмотри на мои бока. Чешуя содрана, плавники поранены. Мне было трудно, мучительно больно выбираться из пещеры.

– Из какой пещеры?

– Из банановой пещеры. Там была куча бананов, и я заплыла туда. До того момента я была рыба как рыба, но в пещере мною завладела одержимость. Банановая лихорадка, страшная болезнь. Я съела восемьдесят четыре банана. И конечно, от этого так раздулась, что не могла выплыть из пещеры. Не могла протиснуться. Если бы я съела ещё один банан, восемьдесят пятый, то умерла бы там. Но я его не съела – и сумела выбраться наружу. Иногда нужно вовремя остановиться.

– Очень рад, что для тебя всё завершилось хорошо…

– Ты не понял, старик! Закончи рыбалку прямо сейчас. Убей меня и возвращайся на берег, к семье. Моего мяса вам хватит…

– More! – крикнул ворон резко.

Море кругом зашумело, волны с силой начали ударять в борта лодки, взбивая всё больше белой пены.

– Нет, это ты не поняла, рыбка-бананка, – возразил Яго. – Ведь не ты мне нужна, совсем не ты, и моя рыбалка ещё не закончилась. Мне нужно гораздо больше, и ты меня не остановишь. Теперь мы друг друга поняли, я думаю.

– Не нужно думать, старик, – сказала рыбка-бананка. – Плыви по ветру и встречай беду, когда она придёт.

Она закатила глаза и спокойно дождалась его удара. Старик Яго убил рыбку-бананку одним точным движением гарпуна, надёжно закрепил её на крючке и пропустил верёвку через жабры. Цвет рыбы из фиолетово-серебристого превратился в чистое серебро, а глаз рыбы был таким же отрешённым, как лик божества.

Яго вырезал из рыбьего бока кусок мяса. Он пожевал мясо, оценивая его качество и вкус. Оно было немного сладковатое, твёрдое и сочное, как говядина, хоть и не красное. Старик бросил кусочек ворону, и тому тоже понравилось мясо.

– Она сытнее любой другой рыбы, – сказал Яго. – Она вкусна и нежна. Прекрасная наживка для царь-рыбы.

Ворон промолчал. Ветер угрюмо ворошил его перья и норовил смахнуть за борт этой строгой лаской, заставляя крепче вцепляться когтями в неподатливое дерево лодки. Шляпу Яго сдуло и унесло далеко в море; его седые волосы полоскались на ветру, как бельё в руках женщины во время стирки. Далеко на горизонте, на границе воды и неба, начинала сгущаться тьма. Там, на границе, хмуро ходили тучи, суровое море было объято тишиной, словно затаило обиду. Но по-прежнему ясно сияли глаза человека, который не сдаётся.

Старик вновь закинул крючок в синее море. Он отпустил снасть поглубже – туда, где наживку не достанут акулы. Леска у Яго была крепкая, рассчитанная на крупную рыбу. Эту бечеву он заполучил уже после того, как построил первую лодку для плавания между островами и после того, как поднялся на самую высокую гору за огнём.

Это случилось так давно, что Яго помнил мало подробностей. Тогда, взобравшись на вершину, он подошёл к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько богов. В котелке с краю варилось что-то, и кашевар в колпаке и синей хламиде, стоя на коленях, ярко освещённый огнём, мешал в нём длинной ложкой.

– Здравствуйте, господа! – отчётливо и громко выговорил Яго.

Боги зашевелились в тени костра, и один, высокий воин с длинной шеей, обойдя огонь, подошёл к Яго.

– Это ты, Клеман? – сказал он. – Откуда, чёрт... – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Яго, спрашивая, чем он может служить. Яго рассказал, что заблудился и потерял своих, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли боги чего-нибудь о шестом малабарском пантеоне. Никто ничего не знал; и Яго показалось, что боги враждебно и подозрительно стали осматривать его. Несколько секунд все молчали.

– Если ты рассчитываешь на ужин, то ты опоздал, – сказал со сдержанным смехом голос из-за костра.

Яго отвечал, что он сыт и что ему надо идти дальше.

– Прощайте, господа, – сказал он.

Боги что-то шёпотом говорили между собою. Яго подхватил уголёк из костра в тростниковый стебель; потом медленным шагом направился от костра. Он не смел оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ним боги.

Когда боги обнаружили, что Яго передал огонь людям, то за похищение огня они захлестнули на горле Яго петлю и вздёрнули его на мощном суку Мирового Древа. Верёвка была гладкая и мягкая, как шёлковая лента, но при этом невероятно крепкая. Боги сплели её из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил, рыбьего дыхания и птичьей слюны. Ничто не смогло бы её разорвать.

Яго висел восемьдесят пять сотен лет, а может, даже восемьдесят пять тысяч. Единственной пищей ему служили молодильные яблоки с ближайшей ветви соседнего дерева. Раз в год, когда поспевал урожай, Яго обрывал плоды и насыщался. В первые годы глотать было трудно, но потом он научился растягивать петлю особым образом, чтобы есть яблоки было удобнее.

По мере омоложения вес Яго постепенно уменьшался, но, как оказалось, сук над ним подгнивал ещё быстрее. Однажды над головой раздался влажный хруст, и юный несдающийся Яго полетел вниз. Он рухнул в море, подняв тучу брызг, и волнами его вынесло на берег. Придя в себя, Яго стащил с шеи верёвку, приделал к ней крючок и научил людей ловить рыбу.

В поисках своего места в изменившемся мире он стал юнгой на пиратском корабле, а спустя годы решил профессионально заняться рыболовством.

Уже стемнело, когда пальцы старика снова почувствовали лёгкое подёргивание лески. Вскоре лодка заходила ходуном; казалось, вся толща моря под нею заволновалась.

– Вот она! – радостно крикнул Яго.

Ворон ничего не ответил. Он слишком был занят тем, чтобы удержаться на раскачивающейся лодке. Ему приходилось переступать лапами и взмахивать крылами, чтобы сохранять равновесие.

Леса рывками уходила под воду, как будто царь-рыба, поглощая наживку, дёргала головой то в одну сторону, то в другую.

– Ешь так, чтобы острие крючка попало тебе в сердце и убило тебя насмерть, – сказал Яго.

Он знал, насколько велика царь-рыба, и мысленно представлял себе, как рыбка-бананка уходит всё глубже в её пасть. На какой-то миг движение прекратилось, но старик по-прежнему ощущал вес рыбы. Он придержал бечеву пальцами; напряжение увеличилось, и бечеву потянуло прямо вниз.

– Рыба, – позвал тихонько Яго, – я с тобой не расстанусь, пока не умру.

Едва запасной моток размотался полностью, старик потащил лесу, дёрнул её, перекинул за спину, чтобы натянуть потуже. Усилия его были тщетны. Рыба оставалась неподвижна, и старик не мог приблизить её к себе ни на дюйм. Леса негромко зашипела в воде, а он всё держал её, упёршись в сиденье и откинув назад туловище. Лодка задрожала и начала крениться.

Яго видел, как из его ладони, разрезанной бечевой, потекла кровь, но ничего не мог сделать. Натянув лесу до отказа, он замер в неудобном положении. Яго чувствовал, как трещат его жилы.

– Худо тебе, рыба? – хрипло спросил он. – Видят боги, мне и самому не легче.

В это мгновение рыба внезапно рванулась и повалила старика на нос; она стащила его за борт, едва не перевернув лодку.

В разгоряченное борьбой нутро ударило холодом. Холод воды оглушил, стиснул, ожёг старика.

Вода! Он хлебнул воды! Тонет!

Его тащило в глубину, влекло в непроглядную темень, откуда нет возврата. «Пропал!» – успел подумать Яго и ещё крепче ухватился за бечеву. Во мраке глубины продолжали светиться ясные глаза человека, который не сдаётся.

Содрогнулась цепочка скалистых рифов – торчащие над водой выступы верхнего плавника царь-рыбы. Стылый ветер пронёсся над водой, срывая шапки белой пены с волн. Все мрачней и ниже опускались над морем тучи, и ползли, и рвались волны в высоту, навстречу грому. И гром грянул!

Молния, распоровшая ночное небо, осветила вздымающийся хребет царь-рыбы, с которого скатывались пенные потоки. Огромный рыбий хвост поднялся вверх, замер чёрной громадой и обрушился на водную гладь. После этого морское чудище успокоилось и снова замерло на долгие века. Но две огромные волны двинулись от хвоста царь-рыбы в разные стороны. Далеко-далеко их изумрудные громады разбились в пыль и брызги об утёсы, вселяя ужас в людей.

Ворон, успевший с шумом взлететь с лодки, подобный чёрной молнии, пронзил тучи как стрела, а потом рванулся вниз и сорвал крылом пену волн. Он сделал круг над пустой лодкой.

– Никогда больше! – каркнул ворон. – Nevermore!

Он понял, что старик Яго больше уже не будет рыбачить. И душа его из моря, что волнуется всегда, не восстанет – никогда. Ворон унёсся прочь.

К утру буря стихла, и бесконечный саван моря снова колыхался кругом, как и восемьдесят пять тысяч лет тому назад.

Лодка, лишённая кормчего, самостоятельно развернулась и взяла курс на родной берег. Колдун вуду хорошо знал своё дело.

Возвращаясь с рыбалки, сыновья Яго увидели лодку на причале. Старший из близнецов сказал рассудительно:

– Смотри, это лодка отца. Значит, отец уже дома. Надо показать ему наш улов.

На дне их лодки, завёрнутый в сети, среди серебристых груд рыбы, лежал большой длинный предмет. Сквозь ячейки сети виднелась опутанная водорослями бледная одутловатая плоть, измочаленная, беспощадно искалеченная. Это было похоже на огромную наживку, которую пожевала и выплюнула великанская рыба.

Младший брат вскочил на причал и помчался к дому, и старший, сбросив с себя напускную значительность, рванулся его догонять. Они прибежали в избу с криком:

– Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!

А тяти-то и нет.

 

ОБЪЕДИНЕНИЕ  ИНТЕРЕСОВ

рассказ

 

§ 1. Суслик

 

Суслик выбрался из норы.

Небо нахмурилось бровями-тучами, ветер чувствительно двинул холодным кулаком в бок. Суслик зябко повёл плечами. Погода весь день обещала быть нелётной. И то ладно – хоть с воздуха не ждать беды.

Суслик огляделся. Ветер трепал вымороженную полуночной луной траву. Синие стебли склонялись до земли под его натиском и выпрямлялись, когда он слабел. Кажется, в зарослях травы никого не было. На всякий случай держа востро одно ухо, суслик двинулся к огороду.

В парниках, закрытых на ночь от гибельных лунных лучей, плавно колыхались ветвистые томадоры и огурыквы. Как только суслик поднял плёнку, овощи потянулись к нему, ища утешения.

– Ой, вы, бедные мои, – нараспев произнёс суслик привычно, – натерпелись за ночь, родненькие…

Потрепав их по макушкам, он перешёл ко второму парнику. Там было гораздо хуже. Ветер ночью задрал край плёнки, и нежные стебли и листья овощей, оставленные без защиты, подёрнулись мертвенной синевой.

– У, гадёныш! – посмотрел суслик в сторону ветра. – Хотя бы раз помог, а то всё пакостишь… Знаешь, что нет на тебя управы, вот и пользуешься…

Сняв плёнку, суслик увидел, что пострадали только два томадора, посаженные в углу. Они меленько подрагивали и тихонько всхлипывали, жалуясь. Суслик погладил их и с радостью обнаружил, что томадоры повреждены не слишком сильно, и ещё отродятся, если ухаживать за ними тщательно. Суслик улыбнулся. Ластящиеся растения оплели его мохнатые ноги и, вздрагивая под его ладонями, постепенно успокаивались.

Полив парники заготовленной с вечера водой, суслик направился к капустофелю. Тот не был прикрыт ничем, но сидел возле камня, и хотя бы половину ночи был защищён его тенью. Впрочем, капустофель неплохо переносил луну, за него суслик не опасался.

Прячась под камнем, суслик хорошенько оглядел окрестности. Сколько хватало взгляда, всё было чисто. Кроме ветра, игравшего с синей травой, и чертополоха, стоявшего одиноко на берегу ручья, – никого и ничего. Суслик знал, что затишье это обманчиво, но ничего не мог с собой поделать. Опасливо взглянув в пасмурное небо, он короткими шажочками заторопился к чертополоху.

– Здравствуйте, – сказал он, приблизившись.

– Что снова надобно тебе? – колюче отозвался чертополох.

– Я всего лишь хотел поговорить, – вжав голову в плечи, ответил суслик.

 

§ 2. Чертополох

 

Одинок был чертополох горестный, одинок и бездетен.

Думал ли он, чем кончится жизнь его, когда разбрасывал по молодости семена свои на ветер? Верил ли в вечность жизни своей, когда зрел гибель сотоварищей сорных от ночного холода лунного? Горевал ли, радовался ли, когда находил, что лучше иных терпит свет мертвенный синей луны? Отчаялся ли, когда понял, что воюют злаки человечьи те земли, где искони царили травы сорные да бурьяны?

Высох чертополох, стар сделался и бесплоден, и надеялся всё, что принесёт ему ветер внука однажды, и не единого – в свидетельство, что жил не напрасно чертополох эти годы долгие. Но приносил ветер насмешливый лишь пыль степную да гниль сырую. И веровал чертополох старый, что летал ветер недалече, и утешался чертополох этим. Страх объял его остаться последним. Иссох он и ожесточился сердцем, ибо лишь суслик глупый может беречь спокойствие душевное при мыслях горьких.

Долго следил чертополох семью сусличью, видел, как убывала она мало-помалу, пока не сгинули все, помимо одного. И не был он из них самым умным, или сильным, или осторожным. Думал чертополох порой: отчего выжил этот именно? – да не находилось ответа. Такова судьба, стало быть. Только размышлять не хотелось о том – судьбы ход не переломишь, как не заставишь ветер увёртливый искать потомков чертополоховых. А коль не властен ты ни над чем, нет разницы, сеял ты семена, не сеял… Суждено сынам твоим появиться – родятся они и без твоего участия, а не суждено – поделать ничего ты не поделаешь.

И увидел чертополох, как подбирается к нему суслик шагами неширокими, и ощутил внутри укол раздражения жгучий.

– Здравствуйте, – начал суслик речь угодливую.

«Как жалок он, как ничтожен и мерзостен в движении мельчайшем», – помыслил чертополох жёсткосердый и спросил словами ядовитыми:

– Что снова надобно тебе?

– Я всего лишь хотел поговорить, – промолвил суслик робкий и опустил голову неспесивую.

– Поговорить?

– О чём хотите. О чём угодно…

– Быть может, хочешь вновь ты услышать историю стародавнюю о том, как исчезли все люди человечьи, и поседело небо от ужаса и звёзды растеряло ясные, подобно зёрнам сеяным?

– Да, да… – ответствовал суслик простодушный.

– Иль рассказать тебе историю новую – о глупом суслике последнем, что заслушался чертополоха велеречивого и не заприметил, как подкрался к нему волк сноровистый, намереньем хищным исполненный?

Охнул суслик испуганный, по сторонам огляделся размашисто, и узрел недалече трав волнение сильное, и понял, что молвит чертополох жестокий слова правдивые. То не ветер травы клонит, то не травы ветер гонят – волк свирепый пробирается, съесть беднягу похваляется.

И воздел к чертополоху суслик руки свои, и сказал:

– Защитите меня, пожалуйста!

Рассмеялся чертополох старый, головою покачал колючей и ответствовал по порядку:

– Нет, не буду тебе помогать, суслик глупый, я не буду тебя спасать из пасти хищной. Не изменишь судьбину свою, и коль суждено тебе стать обедом волчьим, не избегнешь ты участи страшной.

И заплакал суслик, и взмолился к небу хмурому:

– Была бы сейчас ночь, волк меня не нашёл бы в темноте!

Но не вняло небо просьбам сусличьим: разошлись тучи грозные, обнажили солнце ясное, и светлее стало по земле бескрайней, и отчаялся суслик бедный. И пришёл к нему волк ликующий, и открыл пасть широкую, и клыки показал огромные. И узрел суслик за спиной его могучей ветра лёгкого дуновение в травах, и воскликнул:

– Ветер, спаси меня! Больше ни на кого надежды нет!

И примчался ветр неистовый, и согнул чертополоха стебель жёсткий, и ударил головой его колючей волка в пасть раскрытую. Завизжал волк израненный, зарыдал слезами горькими и упал наземь замертво.

И возблагодарил суслик ветра спасительного:

– Спасибо, ветер, огромадное. Я не буду тебя ругать больше.

Но промолчал ветер по обыкновению своему,  не ответил ничего суслику радостному. И ушёл ветер прочь, и затрепетали травы синие под лёгкой под поступью его.

 

§ 3. Волк

 

Волк услыхал странный шум. Страстное повизгивание. Он положил кротовью тушку наземь. Отодвинул рукой синие стебли.

На вытоптанной поляне его самка ластилась к чёрному самцу. Огромному, сильному. Тот стоял невозмутимо. Будто не обращал на неё внимания. А она стелилась перед ним. Хотел бы волк уметь так же быстро завоевать самку! Одним движением хвоста. Одним низким рыком. Сразу – и навсегда.

Волк пнул ногой тушку крота. Она выкатилась на поляну. Вышел следом. Самка не перебежала к нему. Вместо этого спряталась за бугаем. Тот оскалил клыки. Белые, мощные. Большие. Волк зарычал от злости и разочарования. Противник тоже зарычал. Уверенно. Он явно чувствовал себя здесь хозяином. Волк медленно приблизился к ним.

Чёрный самец не шевельнулся. Волк почуял, как сам собой поджимается хвост. Оскал врага превратился в усмешку. Широкую. Обидную. Волк передёрнулся. Повёл плечами. Начал обходить чёрного. Тот не двинулся с места. Только поворачивал голову вслед за ним. Из-за спины бугая залаяла волчица. В её голосе была насмешка. Над своим прежним. Самка яростно стремилась отжениться от него. От него, у которого не волчья пасть, а заячья губа.

Когда-то они хотели быть одни на целом свете. А теперь этот… У волка опустились руки. Сил не осталось даже на злость. Нижняя губа дрожала, а на глаза наворачивались слёзы. Он отвернулся. И медленно ушёл.

Чёрный волк не напал сзади – зачем? Противник и так побеждён и унижен. А самка ещё долго ругалась визгливым голосом.

Далеко в гуще синего бурьяна волк бросился наземь. Разрыдался. Ветер утешающе гладил его по загривку мягкой лапой. «Я им отомщу – думал волк. – Подберусь к нему ночью. Перегрызу глотку, пока спит. А она будет проситься обратно. Будет умолять, чтобы взял к себе. А я даже не гляну на неё. Уйду. А она пойдёт за мной. А потом обгонит, встанет спиной. Подставится. И я возьму её».

Когда слёзы высохли, волк перевернулся. По низкому небу брели мрачные тучи. На месте солнца виднелось размытое светлое пятно. Забурчало в животе. Волк понял, что проголодался. Вспомнил о тушке крота. Вскочив на ноги, побежал к поляне.

Там никого не было. Остро пахло мясом. Кротовьим. Но только пахло. Бугай с самкой его уже съели. И ушли. Волк взвыл: «Я им отомщу». Он побежал по их следу. Остановился. «Ночью, ночью».

Была середина дня. Хотелось есть. Жрать. Волк побежал к ручью, где жил суслик. Издали ветер донёс голоса. Суслик разговаривал с чертополохом. Волк обрадовался. Там суслику не спрятаться. Только надо не спугнуть раньше времени. Волк затаил дыхание. И стал подкрадываться. Вдруг суслик оглянулся и увидел его.

Если бы суслик бросился к своей норе, волк догнал бы. Легко. Но суслик остался на месте. Волк насторожился. Подобрался ближе. Суслик зачем-то посмотрел в небо. Потом в сторону.

Волк не выдержал. Бросился на него. Но тут сильный рывок ветра качнул стебель чертополоха. Шипастая голова чертополоха оказалась прямо в пасти волка. Закричав от боли, волк рухнул на землю. Потерял сознание.

Очнулся быстро. Рот был полон крови. Собственной. Волк сглотнул. Его чуть не стошнило. С трудом поднялся на карачки. Встать на ноги не получалось. Они тряслись. Даже голову было не поднять выше. В ней всё кружилось. Волк застонал.

Это был самый поганый день в его жизни. Самка – предала. Чёрный волк – победил. Крот – достался им. А теперь ещё и суслик!..

На землю капало изо рта. Волк сглотнул. Чёрный самец и изменница-самка подождут. Сначала надо расправиться с сусликом. Хотя бы с ним. Подкрепиться. Ночью – месть. Ночью. А теперь – суслик. Его нужно наказать. Раз и навсегда.

Волк нащупал взглядом суслика. Тот стоял возле чертополоха. О чём-то говорил с ним. Волк не вслушивался. Добыча рядом. Никуда не уйдёт.

Прямо как был, на четырёх костях, волк ринулся к суслику. Тот отшатнулся за ствол чертополоха. Волк на полном ходу повернул за ним. И врезался в тот ствол. Жёсткий и колючий. От боли помутилось в глазах.

Когда волк пришёл в себя, обнаружил, что катается по земле и воет. Сразу отрезвел. И озверел. Это была боевая злость. Холодная. Беспощадная. Раньше суслику грозила быстрая смерть, почти без боли. Теперь волк не остановится, пока не раздерёт суслика на клочки. Живьём. И никакой чертополох не сможет помешать.

Волк поднялся на ноги. Его качнуло. Стиснул зубы и выпрямился. Суслик заворожённо застыл на месте. И не шевелился. Волк медленно направился к нему. В висках тяжело бухало.

Он смотрел, как при его приближении суслик сжимался в комок. Становился ещё меньше. Ещё ничтожнее. Тело суслика била дрожь. А волк шёл к нему. Не торопясь. Теперь он не хотел спешить. Теперь он хотел убить суслика наверняка. Распотрошить его. Расчленить. Уничтожить.

Суслик ждал до последнего. До него оставались всего два шага. Он заверещал и попытался укрыться за стволом чертополоха. Волк рванулся за добычей. Сейчас он был осмотрительнее. Обогнул стебель чертополоха. Даже не коснулся его. Настиг суслика. Погрузил клыки в мягкую тёплую плоть. Ощутил во рту кровь суслика. Ничего вкуснее волк в жизни не пробовал. Он глухо зарычал от наслаждения.

Хотел уложить суслика на землю. Что-то мешало. Суслик не двинулся. Он намертво вцепился в ствол чертополоха. Не оторвать. Волк обхватил жертву руками. Дёрнул всем телом. Суслик держался крепко. И часто-часто дышал. Волк прочно вбил ноги в землю. Потащил добычу на себя. Хрустнули сусличьи кости. Затрещал ствол чертополоха.

Неожиданно волк почуял, что кто-то помогает ему. Кто-то жёстко, до крови, впился ему в спину. И тянул назад. И даже как будто вверх. Общими усилиями они вырвали старый чертополох из земли. Потому что суслик так и не ослабил хватку.

И сзади тоже не отпускали. Спина стала мокрой от крови. Но боли волк не ощущал. Не до того. Повернуть голову не мог. Для этого нужно было выпустить добычу. Поэтому решил не выяснять, кто ему помог. Занялся добычей.

Его потянуло вверх. Волк последний раз скребнул ногами по земле. И полетел. Вместе с сусликом. Который едва попискивал. И чертополохом. Которого суслик так и не отпустил.

 

§ 4. Орёл

 

Чертыхнувшись, орёл отшвырнул в сторону опустевшую бутылку виски. Скоро горючего совсем не останется. В этом мире ни на что нельзя положиться – всё приходит в негодность, всё кончается. Надеяться можно только на себя да на своих близких.

Орёл выглянул из ангара. Погода, кажется, шла на лад.

– Папаша! – прохрипел он, – дождись меня, слышишь? Я добуду тебе лекарство!

Старик даже не повернул голову. Он продолжал раскачиваться в кресле-качалке, и кривая тень передвигалась по стене ангара. Орёл внезапно ощутил нежность к этому несчастному, который вырастил его, научил летать, а теперь насколько одряхлел, что не мог летать сам. Взгляд отца был направлен через открытые ворота в серое небо, и казалось, проникал сквозь тучи. Туда, куда старик вряд ли уже поднимется.

– Вот дьявольщина! – ругнулся орёл. Он подошёл к отцу и неловко обнял его: – Только мы вдвоём в этом мире остались…

Отцовское тело за последний месяц стало совсем лёгким, почти невесомым. Орёл отважился пошутить:

 – Не выходи на обрыв, папаша. Сдует.

Старик молчал. Он давно перестал отвечать.

В начале взлётной полосы темнело пятно от пролитого горючего. Когда-то горючее здесь было в бочках, много бочек, и его не опасались проливать мимо, без пользы. Орёл встал возле пятна. Концы его белого шарфа, порядком испачканные, бились о плотную кожу куртки. Ветер слабел. Можно было уже вылетать, но орёл медлил. Ему хотелось увидеть просвет между тучами. Этот просвет он считал обещанием удачного полёта.

Тучи расступились как-то совсем внезапно, солнце ярко выстрелило, и орёл прикрылся рукой, быстро отворачиваясь. Он поправил кожаный шлем, спустил очки на глаза, привычно крикнул:

– От винта!

Взлётная полоса была коротковата, но обрушивалась прямо в пропасть, и падение давало недостающий разгон. Вырулив у самой земли, орёл начал набирать высоту. По давней традиции он сделал круг над гнездом и отметил, что отец всё-таки двинулся к обрыву. Вероятно, чтобы благословить полёт.

Покачав ему крыльями, орёл взял курс зюйд-вест и уже не видел, как позади скользнула по жёлтой скале тень отца – вниз, до самой земли. Ветер дул с юга, и это было хорошо: на обратном пути ветер будет помогать. Сейчас он бил слева, и чтобы не тратить горючее понапрасну, орёл поддался стихии, отклонившись к западу.

Оба мотора шумели ровно, и орёл прибавил скорость. Он не любил летать здесь. В бетонных развалинах внизу жили только крысы. Для отца нужно что-то покрупнее. Отцу нужно съесть мяса хищника, выпить крови хищника, чтобы пробудились силы, которые так необходимы для полёта! Крысы – это вариант на самый чёрный день. Их трудно изловить и ещё труднее есть. От крысиного мяса возникает желание спрятаться в ангар и не высовывать клюва.

Орёл знал это твёрдо. Лет пять назад он мучился от игорной болезни и такие вензеля выписывал в воздухе, что отец всполошился. Папаша начал добывать крысятину и скармливать ему. Совсем скоро орёл не то что перестал закладывать «бочки» и крутить «штопора», летать на бреющем и делать «мёртвые петли» – он вообще боялся подниматься в воздух. Забился в самый дальний угол гнезда и от острого чувства унижения кусал свой белый шёлковый шарф. Крысы – последнее дело.

В самом центре руин, как всегда, что-то дымило, и бурые клубы то жались к земле, то поднимались к небу. Там были остатки человечьего завода. Орёл старательно обогнул это место по широкой дуге. Так спокойнее.

За людским городом начинались равнины, заросшие высокой сине-зелёной травой, в которой мог скрываться кто угодно. Орёл сбавил обороты двигателей. И вовремя.

Сверкнула стальная ленточка ручья, на вытоптанной площадке возле которого шевелилось серое пятно. Орёл сделал круг. Пятно оказалось волком. Волк сначала катался по земле, потом бросился на светло-жёлтого зверька. Что-то странное было во всём этом, но орёл решил не задумываться. Он вытащил плоскую флягу с виски и дозаправился в воздухе. Сделать это потом было бы затруднительно. Трофей мог доставить проблем.

Орёл убрал газ и, открыв воздушную заслонку, начал снижаться, подруливая по ветру. Ориентиром выбрал ствол чертополоха, торчавшего в центре площадки.

Волк едва успел вонзить клыки в свою жертву, как мягко приблизившийся орёл запустил когти в спину хищника и потащил вверх. Возможно, разгорячённый охотой волк только сейчас услышал гул моторов. Он вздрогнул, но добычу не выпустил.

От резкого рывка орёл чуть не нырнул клювом в землю. Похоже, волк держался за что-то. Орёл прибавил газу и с облегчением ощутил, что взревевшие двигатели вытягивают его из этой ловушки. Пожалуй, закрепись волк серьёзнее, кого-то из них могло разорвать – или волка, или орла. Выпустить трофей не было возможности: когти погрузились слишком глубоко.

Хрипло рассмеявшись, орёл глянул вниз и понял, отчего возникли трудности. Ему пришлось поднимать в воздух и волка, и его добычу – кажется, это был суслик. Орёл восхищённо присвистнул. Похоже, он доставит домой не только лекарство отцу, но и нежный десерт себе. Настоящая удача, и её не омрачало даже то обстоятельство, что к трофею прицепился лишний груз – чертополох.

Орёл закрыл воздушную заслонку и стал набирать высоту. Он поднимался тяжело – груз оказался всё же великоват. Топлива при таком раскладе было в обрез. Хорошо, что ветер попутный.

– Дотянем как-нибудь, – сказал орёл.

Четверо, объединённые странной прихотью судьбы, – что их роднило? Каждый из них добился своего. Суслик, бездумно вертя головой, наслаждался полётом, насколько это было возможно в пасти хищника. Чертополоху то и дело мерещились колючие головы отпрысков в бирюзовом море хлебов. Волк просто опьянел от сочащейся ему в глотку тёплой крови суслика. Орёл… Он тоже получил то, что хотел.

Город теперь казался приветливым. Орёл с улыбкой разглядывал раскинувшиеся под крылом живописные руины. Если крысы сейчас на него смотрели, то непременно с уважением и завистью.

Но разве крыса поднимает глаза к небу? Её стихия – сырые подземелья и мрачные развалины. Полёт не для крысы, вверх она не смотрит.

Для экономии горючего орёл пересекал город напрямик. Он прошёл так близко от столба бурого дыма, что едва не коснулся его крылом. Внизу что-то вспыхнуло, и совсем рядом разорвался снаряд. На какое-то время орёл оглох. Правая линза очков треснула.

– Чёрт, чёрт, чёрт!!!

Орёл дал полный газ. Из руин продолжали стрелять, и от близких взрывов у орла помутилось в голове. Он чувствовал, что теряет горизонт, и запаниковал. Началась болтанка. Орёл ухватил клювом белую материю шарфа, принялся её кусать, и вскоре к нему вернулось спокойствие. Тем более что выстрелы прекратились – он выбрался из зоны обстрела.

Значит, теперь опасно летать возле города. Крысы даром времени не теряли. Нужно предупредить отца. Скоро отец начнёт снова летать, так пусть держится подальше от развалин.

Орёл взглянул на груз и с радостью обнаружил, что ничего не потерял во время обстрела. Даже совершенно ненужный чертополох до сих пор щетинился колючками под крылом. Должно быть, державший его суслик ещё не умер. Но главное – сохранено лекарство для отца!

Название препарата: canis lupus. Лекарственная форма: зверь в натуральной оболочке. Показания к применению: упадок сил, астено-депрессивный синдром, снижение аппетита. Противопоказаний нет. Способ применения и дозы: применяется внутрь 1-2 раза в день в качестве еды. Побочного действия нет. Не использовать после истечения срока годности. Хранить в прохладном, недоступном для детей месте.

Впереди появились горные отроги, покрытые фиолетовой порослью. Прямо по курсу желтела скала, на вершине которой расположилось родное гнездо. Орёл немного расслабился.

Сеточка трещин на линзе лётных очков раздражала его, но сдвинуть очки так, чтобы ничто не мешало обзору, не получалось. Всё было напрасно. Снимать же очки во время полёта – идея не лучшая. В самый разгар этой возни орёл почувствовал, что груз начал выскальзывать из когтей.

– Вот дьявол! Только не это!

Оставив очки в покое, орёл сосредоточился на трофее. Чёрт с ним, с сусликом, лишь бы волка не выпустить! Орёл зашёл на «мёртвую петлю», и когда груз прижался к фюзеляжу, сумел перехватиться покрепче. От напряжения зазвенели то ли нервы, то ли тросы.

Горючее кончилось, баки совсем пересохли, но набранной высоты хватило, чтобы уверенно спланировать к месту посадки. Подняв облако жёлтой пыли, орёл затормозил возле старого пятна от пролитого топлива. Волка и суслика бросило в разные стороны. Обломки чертополоха усеяли взлётную полосу.  Жёсткая посадка.

Едва погасив инерцию, орёл направился к ангару.

– Отец! – крикнул он. – Я нашёл тебе лекарство!

Без особой надежды он подождал ответа. Молчание отца давно стало привычным. Орёл поднял очки на лоб и наткнулся взглядом на пустующее кресло-качалку. Ему не ответит никто и никогда.


 

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера