Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Сергей ДорохинОб авторе: родился 25 июня 1972 года в Новомосковске. Окончил химико-биологический... |
Екатерина СадурОб авторе: Драматург, прозаик, сценарист. Родилась в Новосибирске. Окончила... |
Наталия ТараненкоОб авторе: ... |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Александр АпальковКолючие деревья. Из романа «Прогулки с Нестором»Ах, эти женщины, которые оставили меня! Вы превратились в колючие деревья. Что мне им сказать?
В вас ныне стонет ветер. На колких ветвях — спелые плоды: красные, вишнёвые, синие… Глёд, боярышник, тёрн… Я любил немногих из них. Далеко не многих. Но, не многие и меня любили. На прощание я дарил им губные помады. Конечно, я мог бы с таким же успехом дарить и губные гармошки или эоловы арфы… Смысл подарков ведь был один: чтоб они не грустнели, не мрачнели, не становились хуже. Я всех одаривал любовно. Но любовью — очень немногих. Жизнь, как и любовь,— не вечна. Когда она сказала: «Я люблю тебя»,— уже в тот миг она прощалась со мною. Во всём сказанном есть смертоносные зёрна. Мы ехали с ней в машине. И она сказала это. Потом добавила: «Ты — тот, кого я искала всю жизнь». Это было полгода назад. Нынче она сказала: — Не надо, уже поздно. Сказала тем же голосом. И так же выл ветер. Только не за окном моего авто. Ветер дул и выл в моих ушах. Я накануне подарил ей помаду. Я рад, что она первой оборвала нашу нить. Ей будет легче. Легче гордиться разрывом. Мне будет радостно её вспоминать. Моя память бездонна… Всю ночь выл ветер. Страшный. И снилось мне страшное. Наверное, мой мозг отживает. Пришёл-таки пёс Рыжий. Он прибился к моему двору. Сам. Ещё зимой. Прижился. Я ходил с ним на прогулки. И вот я купил уже Рыжему ошейник. И Рыжий стал неприблудным. Но как-то сбежал… И вернулся через несколько дней. К еде не подходил. Я думал, его кто-то побил. Но догадался — его отравили. Я кинулся, расколотил водки с яйцом. Расщепил ему рот, влил насильно. Он смотрел мне в глаза виновато. Он лежал просто под небом и всё глядел на меня. «Если бы человеку открылось будущее…» И снова ночью выл ветер. Страшная буря. Утром Рыжий лежал на боку. Глаза его были открыты. Я позвал его. Он молчал. Я коснулся его. Холодный как лёд. Я взял его на руки. Он стал легче. Сколько раз я брал его прежде. И он лизал мне щёку. Теперь я снял с него ошейник. Похоронил я его на вершине холма. Выкопал глубокую яму. Чтобы не разрыли другие собаки… Иногда мне кажется, что я жил со скифами. И меня, ясно вижу, зарыли вместе с моими лошадьми, собаками, утварью, золотом и жёнами. И вот кто-то разрыл мой могильник. И я должен снова обрести своих коней, собак, свою утварь, своё золото и своих жён. И я должен жить… Всё уже я приобрёл: и коней, и утварь, и золото. С жёнами — сложнее. Я нашёл их только две. Нет, проб и ошибок было море. И в этом море было утрачено много золотого песка, и потоплено коней, гружённых утварью из того же золота… А вот Пери — была одна. И я рад, что она не пойдёт теперь со мною в мой скотомогильник. В погребальную камеру, которую опять археологи разделят на куски когда-то, как делят торт. Им непозволительно долбить. И они будут выкапывать и выносить на руках каждое твёрдое. Пока не наткнутся на скелеты. Он и она… Одежда истлела. Но… Рядом с головой женщины найдутся две золотые пластины. Они, очевидно, были скреплены между собой. И на вопрос, означает ли это, что женщина была принесена в жертву, кто-то несколько смущаясь, ответит утвердительно… На вопрос, означает ли… Она ушла от меня. Я был так дик с нею. И так искал возвышенного. В ней, в себе. Я прочёл ей массу книг. Я сложил массу песен. И вот нынче — листаю книгу воспоминаний: «Если бы человеку, самому благополучному, вдруг открылось будущее, то замерло бы сердце его от ужаса, и язык его онемел бы в самую ту минуту, в которую он думал назвать себя счастливейшем из смертных». Она просила у меня в подарок коня. Мои глаза сузились тогда. И в щель их предстали мои кони, мои пекторали, мои идолы. Украденные из моего кургана… Я бы отдал ей их все. Но как ей сказать? — Умгу,— потянул я по-волчьи. И она рассмеялась: — Впрочем, я освобождаю тебя от всех своих просьб. Когда сыплется песок, смешанный с глиной и жухлой травой под моими ногами, я вижу: снова рыли.. — Я освобождаю тебя и от всех своих обещаний,— лукавила она раскосые глаза. — Умгу…— скалился я. И время текло между нами. Золотым песком… Из него прежде у меня было много монет. И я сыпал их ей между спящих ног. Губы её были полуоткрыты, и ресницы не дрожали под ветром. — Скажи, Пери,— трогал я её,— любишь меня? — Люблю. — Смотри ж, не говори об этом ветру. Ушла. И рад, что покинули меня многие прежде неё. И рад, что я любил её. Я подарил ей помаду. Пусть сияет улыбка её самых прекрасных губ. О, какими чувственными и сладкими были они. О, как славно они пели мне и ей наше чувство. Да… Сколько песен развеяно по ветру. Сколько её волос осталось на моём ложе. Длинных, как наши любовные битвы. Чёрных, как ночи нашей тоски друг о друге. Множество песен, никем не сложенных. И мало кем услышанных. Они исчезают, как исчезли скифы. Словно были вычеркнуты. Внезапно и загадочно. Растут колючие деревья вокруг меня. Мой холм, мой курган просел. Его почти уже не отличить от прочих бугров и впадин. Его уже так много раскапывали. И пахнет он уже не мною. Но именно тут мы целовались с нею. Она — в белом платье утреннего облака. Я — в чёрном фраке ночи. Ныне — тени слов. Слова любимой! Вы прорастаете сквозь моё молчание. Вы выросли из её сердца. Разрослись в её душе. Высказались её губами. Тихо. Молчу. Не спугнуть бы. Тогда замолчит она. И куда денутся те слова, которые ещё не сделались услышанными мною? Всё, что вокруг нас,— глухо. Всё опутано сеткой других слов. Всё — в зарослях. Всё говорит о том, что видимо. Моя любимая — о том, чего нет. Моя любимая — моя вера. Она движет землёй и небом. Она — холод и зной. Она — сушь и дождь. Она пленяет то, что незримо нашим глазам. Нас видела луна. И проходящий волк. Луна улыбалась нам убийством брата. Волк скалил опущенную морду. Ни Луна, ни волк не могут оглянуться назад. Мы оглядывались. — А помнишь, как ты поцеловал меня?.. Теперь она свободна. И она будет оглядываться. Я — не смогу. Я сижу на кургане своей прошлой славы. Вокруг меня колючие деревья. И мне возвращаться? Ах, как хочется бежать… Никогда не возвращаться назад. Преодолеть ветки колючих деревьев… Которые прорастут через меня… — Ах, эти женщины,— говорю я навстречу ветру,— они не понимают своего счастья. Им всегда нужны яблоки… Они сперва печалятся, потом гордятся, потом прыгают в бездну воспоминаний… Ветер бьётся колкими ветками и воет. — Ах, эти женщины — оставившие меня, они не понимают: пройдёт ещё тысяча или другая лет, и они будут снова моими. И так до тех пор, пока стонет ветер над моим курганом. И пока он хоть на вершок выше простой травы… Но как пели её губы наше счастье. И как мысли мои были важны и величественны. Движения наши — нежны и страстны. Так цвет мака — он удержится на любом ветру. Но коснись рука его стебля — он опадёт вмиг. И станет — пухом моего грядущего. Любовь бессмертна, природа — блаженна. И они освятят души, как освящается храм. И ангел возвышенного развяжет последние страдания этих женщин, покинувших меня. И меня с ними. — Зачем ты привёл меня сюда? — спрашивала она вторично.— Ведь мы тут были. Но двери были заперты, и только львы смотрели на нас песчаным взглядом истуканов.— И она смеялась, откинув голову. — Здесь обретает ангел возвышенного. — Обретает кого? — Всех. — Ой ли! — снова смеялась она, кусая меня за ухо.— Оно у тебя, как лист фиалки… — Умгу… — У тебя было много женщин? — Много. — И как? — Умгу…— заводил я свою песню. — Ты не хочешь мне о них говорить, а жаль. Я бы не обиделась. Я бы их пожалела,— шепчет мне сон-трава. Сон-трава. Трава забвенья… А на мой курган льётся её дождь… «Скифы мумифицировали покойников; тем не менее, большинство тел истлело». К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |