Всё труднее верить в барабашек.Стихотворения

Всё труднее верить в барабашек.

Чувства уступили клетку знаниям.

Память-яблоня роняет цвет желаний

И глотает дым пластмассовой мечты.

 

В сад, сменивший тысячи рубашек,

Длани Зевса тянутся и длани ям.

В ней я глаз склонившейся герани?

Или червь, кольцующий листы?

 

Всё равно...Средь пепельной антоновки

так туманна мысль о подземелии,

И почти неразделимы тень и я,

Хоть колюч ночной чертополох.

 

Я – случайный, чуть задумчивый, неловкий.

День растянется жемчужным ожерелием,

Но наскучит погремушка драгоценная

И рассыплется на горестный горох.

 

Может, время его клюнет, может, курица,

Посчитав весьма забавной мусоринкою.

Шорох листьев то врачом, а то советчиком

Что-то бросит в сердца рунного кису.

 

А потом закат закружится, завьюжится.

Сад осмотрится и станет невидимкою.

Жизнь ускачет звонкотрепетным кузнечиком,

Обронившим изумрудную слезу.

 

***

Достоинством веет от мутных зеркал оголённого леса,

Солнце на мох – шумит неживое дно.

Каждую ярость питают подземные токи.

Голый шторм в канонической скрипке качает Ванесса,

Заключительный шторм – от высоких дубов до цветов высоких –

Так живёшь, врисованный слабостью в полотно:

Ничего не болит, ничего не болит, а болеть должно.

 

Как опустишь пытливый рассудок в канавы холодный стакан,

Бесплодностью станешь един с каруселью пеньков-калек,

Крик и зов, и мольба замедляются просто в шорох,

Над которым склоняется знающий правду туман.

Серебристый туман. Проницательный свет на склонах.

В  окончании леса есть тишина – одна – на всех –

Сердцебиение веток – Молчание – Первый снег.

 

 

***

 

Была ли рыбка над вчерашнею волною?

Дары закончились. И хочется молчать.

Нам только грезилось корыто запасное.

Пошли на гибель драгоценнейшие вина.

Мы возвратились обездоленными вспять –

В коленопреклонённый ветхий дом.

Мы куплены немыслимой ценою,

Но видишь, на шипящие угли

Нас ветры наших дел приволокли,

В себя вернулась обездушенная глина,

А выдох не нашёл свою печать.

Какой случится гром?

Какой омоет ливень

Грехи мои?

 

 

Лес

 

Мне или лесу радуешься?

Однажды ведь я погибну, а лес дураки спилят.

Хорошо, если ты не увидишь,

Как руками, тебя хранившими,

Буду сжимать в молчании

Тускнеющий флаг отступления.

 

Как душа помелела от распродаж вся,

Так леший базара разлил яд.

Все больницы стоят лишними,

За дремучими их плечами

Мы становимся мелочами

В хаотическом поле зрения.

 

Лес или просто пеньки великанами

Смотрят крючками в лесной народ?

Если спросит меня кора:

«С кем ты, зачем ты и кто ты?»,

Все проиграют поровну.

 

В землю земля канула

Или ты на земле не тот?

Вроде для дела росли головы.

Светает в лесу… Обнаружить пора,

Как мало во мне затаилось добра

И сколько ещё предстоит работы.

 

Стрекоза

 

Стрекоза, и моря жужжащий восторг

По ушам крадётся и пахнет рыбой,

Под рубашкой вибрирует свет, либо

Мировое зло добротой блестит.

«Упадёшь – спасёт!

Согрешишь – простит!» –

Чем-то огненным чувствуешь: выбор тесен.

 

Одолжил эту жизнь, провоцируешь торг,

Хотя жизнь – не твоя и торг неуместен.

 

Ожиданьем полёта пространство свистит.

Не ведясь на трусливый сердечный вой

Третьей…, внутренней…, мировой… 

Нужно встречной волною омыть лоб,

По периметру тела нащупать гроб

И воспеть над ним стрекозы вращение

 

Даже если Господь простит,

Как посмеешь принять прощение?